Schauspiel Frankfurt

Три сестры» выглядят едва ли не самой простой, но оказываются одной из сложнейших для постановки пьес Чехова. Здесь легко поддаться тоске героинь, срифмоваться с их истеричными интонациями, и редкий режиссер избежит унылого настроения на сцене и в зале.

Режиссер Карин Хенкель не стала следовать поверхностному узору чеховского текста. В прологе спектакля она обратилась к предыстории. На сцене появляются четыре ребенка. Пока девочки отдают честь портрету отца, нарисованному каракулями прямо на стене детской, маленький Андрей выводит на виолончели меланхоличную, но полную порой неожиданной энергии мелодию, которая становится лейтмотивом спектакля. На протяжении последующих трех часов Прозоров (актер Саша Натан), от действия к действию становясь все толще и во всех смыслах слабее, не раз будет водить воображаемым смычком по воображаемому инструменту. А в финале первого акта к его соло присоединится еще с полдюжины музицирующих персонажей. Разыгравшуюся джаз-банду остановит лишь менторский вид вечно недовольной домашними Наташи (Мира Партеке; работы франкфуртских актеров так хороши, что всех хочется назвать поименно).

К этому моменту становится ясно, насколько в доме Прозоровых все пошло наперекосяк. Живым на сцене, рефлексирующим и страдающим выглядит кто угодно, кроме жены Андрея, даже неподвижно отсиживающая весь спектакль старая Анфиса (ее играет актер Герд Кампхаузен). Но именно Наташа оказывается здесь единственно счастливым человеком. Никто из героев не любит вообще или не любит взаимно, никто не доволен своей судьбой и собственным будущим. Лишь Наташу слепо любит муж, и сама она тоже влюблена, даже если ее умилительный восторг перед ребенком выглядит со стороны жуткой пошлостью, а отношения с Протопоповым не выходят за рамки интрижки на парижский манер – что в условиях русской провинции выглядит чудовищно, но поневоле приемлется окружающими.

Впрочем, русская ли это провинция? Военные мундиры напоминают об армии ГДР, так что тщательно выговариваемые славянские имена могут восприниматься и как намек на оккупацию. Не многое с точки зрения этнографии проясняют и декорации (художник Штефан Майер). Сперва они абстрактны – это белый конус, уходящий вглубь сцены. Затем боковые панели начинают двигаться по горизонтали, открывая разные комнаты и пространства. Обои то ли в цветочек, то ли с детскими зверушками, снег и пепел пожара изображается при помощи ветродува, который сестры сами таскают по сцене. Огня же зритель так и не увидит. Но так ли уж важны обстоятельства времени и места в ситуации, где речь о тупике и невозможности любить? Когда невидимый пожар происходит не только за сценой, но синим пламенем горит вся предшествующая жизнь, с ее никому не нужным образованием, юношескими мечтаниями и иностранными языками, на которых не с кем разговаривать? Начать с нуля на пепелище – чем не сюжет для драматурга-экзистенциалиста? Одиночество Ольги (Штефани Айдт) придает ей силы в работе, но делает совершенно беспомощной перед хамством Наташи. Сцена прощания двух самых инфантильных персонажей спектакля, Тузенбаха (Кристоф Пютхоф) и Ирины (Кэтлин Моргенейер), – одна из самых пронзительных в «Трех сестрах», еще более пронзительная от того, что Ирина обещает быть хорошей женой, но не любить. А когда мачообразный Вершинин, выглядящий в исполнении Мартина Рентша эффектным, но безвольным краснобаем, после ночи, проведенной с Машей (Клод де Демо), не находит, расставаясь, сил прикоснуться к ней? На таких сценах замешивается таинство чеховского театра. Во Франкфурте на них не пожалели сил.

Франкфурт-на-Майне

"Три сестры" без надрыва