Неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в России в 2009 году

Мы публикуем ежегодный доклад Центра СОВА, посвященный неправомерному применению антиэкстремистского законодательства. Презентация доклада состоялась 18 марта 2010 года в Независимом пресс-центре.

ВВЕДЕНИЕ

ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ

НОРМАТИВНАЯ БАЗА АНТИЭКСТРЕМИЗМА

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ОБЩЕСТВЕННЫХ ГРУПП: Преследования политических групп: Неправосудные запреты организаций и их последствия : Проблематичный термин "социальная группа" : Давление на правозащитников

ОГРАНИЧЕНИЯ СВОБОДЫ СОВЕСТИ : Преследования мусульманских групп : Преследования Свидетелей Иеговы : Преследования последователей "Фалунь Дафа" : Иные случаи ограничения свободы совести

НЕПРАВОМЕРНЫЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ В СФЕРЕ МЕДИА : Неудачные попытки закрытия газет : Предупреждения СМИ и чрезмерная бдительность : Проблематичность правоприменения в интернете

ЗАМЕЧАНИЯ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Этот доклад, как и два предыдущих [1], является аналитическим обзором неправомерного применения антиэкстремистского законодательства за прошедший 2009 год [2].

Сейчас уже нет необходимости доказывать существование такого предмета анализа. Но мы столкнулись с критикой нашего подхода и самого введенного нами рабочего термина "неправомерный антиэкстремизм". Поэтому этот доклад следует начать с кратких вводных соображений, призванных очертить подход Центра "СОВА" к теме антиэкстремизма, то есть развития и применения антиэкстремистского законодательства.

Наш подход критикуют с двух сторон. С одной стороны, мы иногда слышим, что не следует рассматривать как неправомерные преследования тех активистов, которых мы сами (и критики) считаем общественно вредными или даже опасными. На это можно возразить только повторением банального тезиса, что гражданские права и российское законодательство в целом равно приложимы ко всем, вне зависимости от взглядов или даже совершенных преступлений [3]. Мы полагаем, например, что право маршировать по улицам имеют, наряду с прочими, и неонацисты, даже если некоторые из них вполне справедливо подозреваются в убийствах. Наше законодательство запрещает не те или иные взгляды или политическую принадлежность; оно запрещает определенные действия, включая возбуждение ненависти к людям по расовому, этническому и религиозному признаку. Соответственно, митинг может быть пресечен, только если в ходе него нарушается закон. Другой пример: когда газета "Дуэль" выражала свои крайне не симпатичные нам взгляды, не нарушая закона и ее за это преследовали, мы были против такого преследования. Но когда ее в конце концов закрыли за явные нарушения закона, мы не сочли это неправомерным. "Неправомерный антиэкстремизм" плох не тем, что преследуют "хороших" или "наших" людей, а тем, что грубо нарушаются основные гражданские права как таковые.

С другой стороны, последовательные сторонники свободы выражения полагают, что антиэкстремистское законодательство в принципе неприемлемо, а потому зря мы разделяем антиэкстремизм на правомерный и неправомерный [4]; можно даже сказать, что мы тем самым дискредитируем права человека, способствуем росту ксенофобии и т.д. [5] Аргументы при этом возникают разные, более или менее основательные. Стоит отметить, что некоторые сторонники отмены антиэкстремистского законодательства не вполне представляют себе его содержание; в частности, сейчас именно в нем оказались нормы, направленные против насильственных преступлений по мотиву ненависти [6].

Нам представляется, что наиболее содержательная часть таких споров ведется по одному вопросу: должны ли существовать запреты на содержание публичных выступлений и иных некриминальных в обычном смысле действий, если они не являются прямым подстрекательством к совершению общеуголовного преступлениям (по другим существенным моментам антиэкстремистского законодательства споры обычно не возникают, хотя серьезных недостатков у этого законодательства много). Проясним свою позицию именно по вопросу об ограничении свободы выражения.

Мы с уважением относимся к американскому подходу, закрепленному в Первой поправке к Конституции США, не вводить такие запреты (сами мы можем соглашаться с ним или нет). Но Россия и фактически, и в правовом смысле принадлежит к другой традиции — европейской. В Европе (и тем более в России) общество меньше полагается на механизмы саморегулирования и больше на ограничения, устанавливаемые от имени и силой демократического государства. Эта традиция закреплена в ряде обязательных международно-правовых соглашений, включая Европейскую конвенцию по правам человека, предусматривающую возможность ограничений на свободу выражения в п. 2 ст. 10:

Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.

Легко видеть, какие фразы этой формулы относятся к теме противодействия экстремизму. Сложнее понять, какие ограничения и санкции действительно необходимы в демократическом обществе для достижения целей этого противодействия. Этот баланс разных общественных ценностей каждая страна находит по-разному, а общий баланс для всех нас — стран, входящих в Совет Европы, — создается прецедентами Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ). Можно спорить о тех или иных решениях ЕСПЧ, о тех или иных национальных законах, но сам факт необходимости таких ограничений мало кем уже подвергается сомнению.

Если какая-то страна вдруг выйдет из соответствующих международных договоров и отменит именно такой элемент государственного регулирования, как ограничения на подстрекательские высказывания, в том числе расистского толка, механизм общественного саморегулирования, подобный американскому, не заработает с достаточной эффективностью. Для сегодняшней России это соображение особенно очевидно. Переход к саморегулированию должен быть более постепенным (если речь не идет о периоде каких-то революционных преобразований). И, следовательно, какое-то запретительное законодательство в России, как и во всей Европе, неизбежно.

Мы всегда говорили, что закон "О противодействии экстремистской деятельности" (и связанные с ним нормы других законов) был с самого начала неудачной и репрессивной инициативой. И мы сами никогда не пользуемся термином "экстремизм", так как плохое юридическое определение испортило этот термин политического языка (а вот термином "антиэкстремизм" мы пользуемся, так как он обозначает вполне наблюдаемую и однозначно идентифицируемую практику). Но те, кто сегодня возмущается этим законом, должны отдавать себе отчет, что многие его элементы существовали ранее и останутся потом, даже если этот закон завтра отменят. В первую очередь, это относится к нормам о насильственных преступлениях по мотиву ненависти, но также и к нормам, ограничивающим свободу выражения, включая нынешнее содержание ст.ст. 280 и 282 УК ("Публичные призывы к экстремистской деятельности и возбуждение ненависти"). Другое дело, что содержание этих ограничений должно быть весьма серьезно пересмотрено в сторону сужения и конкретизации.

Основываясь на таком понимании, мы не можем говорить, что антиэкстремистское законодательство плохо в каждой своей строчке (даже если оно плохо в целом) и что любое антиэкстремистское наказание, даже за высказывание, неприемлемо и тем более неправомерно.

Но мы можем говорить о неправомерном антиэкстремизме в двух следующих смыслах.

Первый — несоответствие норм законодательства букве и, главное, духу Конституции и той же Европейской конвенции. Это несоответствие выражается в основном в том, что ограничения на свободу высказывания сформулированы так, что они не могут быть сочтены необходимыми в демократическом обществе, как предписывает Конвенция (например, запрет на утверждение превосходства людей по религиозному признаку). А некоторые антиэкстремистские запреты трудно счесть хотя бы допустимыми в демократическом обществе (например, запрет на "возбуждение социальной розни"). Какие-то ограничения являются необходимыми, но наказания за нарушения явно чрезмерны. И мы в целом против применения лишения свободы за высказывания, не связанные с насилием. Короче говоря, антиэкстремистское законодательство ограничивает свободу выражения чрезмерно. А в ряде случаев эти ограничения противоречат самому духу современного международного права.

Мы осуждаем такие неправомерные нормы закона, но исходим из того, что это — действующее законодательство и бессмысленно критиковать тех или иных судей или чиновников, включая сотрудников правоохранительных органов, только за его исполнение. Но, заметим, многие неудачные нормы (например, запрет изображения свастики вне зависимости от контекста) применяются очень редко, и это значит, что многие чиновники все-таки воздерживаются от абсурдного применения. Иное дело, что многие нормы очень широки (как то же "возбуждение социальной розни"), и мы считаем себя вправе критиковать применение таких норм к случаям, не представляющим существенной общественной опасности или вообще не представляющим опасности.

Второй смысл понятия "неправомерный антиэкстремизм" целиком находится в сфере правоприменения. Даже неудачные нормы закона можно выполнять или нарушать. Во многих случаях применение антиэкстремистского законодательства не соответствует самому этому законодательству. В одних случаях экстремизмом называется то, что просто не входит в данное в законе определение. В других — какие-то пункты определения понимаются слишком уж расширительно. (Разумеется, при антиэкстремистском применении могут нарушаться и другие нормы законодательства, например, процессуальные, но это, как правило, не является предметом нашего анализа.)

Тогда прочее антиэкстремистское правоприменение можно счесть правомерным. Сами мы не пользуемся термином "правомерный антиэкстремизм", так как и эти оставшиеся случаи могут быть спорными с той или иной точки зрения, в первую очередь с точки зрения Конституции и международно-правовых обязательств. Но нам представляется важным отделить спорные случаи от случаев произвола со стороны законодателя или правоприменителя.

Предлагаемый доклад основан именно на таком понимании понятия "неправомерный антиэкстремизм". Доклад не является перечнем фактов неправомерного применения антиэкстремистского законодательства — с ними можно ознакомиться на сайте Центра "СОВА" в разделе "Неправомерный антиэкстремизм" (/racism-xenophobia/misuse/). Доклад анализирует основные направления правоприменения в этой области, а внутри них структурирован не по "громким делам", а по наиболее характерным для 2009 года тенденциям.

ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ

В 2009 году не наблюдалось никакого прогресса в нормативной базе противодействия экстремизму. В частности, все более запущенным выглядит правоприменение, связанное с Федеральным списком экстремистских материалов. Впрочем, и попытки ухудшить законодательство не были удачными.

Как и годом раньше, неправомерные антиэкстремистские преследования обращались в основном не против политической оппозиции, а против других целей — общественных активистов, масс-медиа и религиозных меньшинств. Политические группы, подвергшиеся наиболее серьезному неправомерному давлению — это русские, татарские или башкирские националисты. По-прежнему приоритетной целью остаются нацболы и радикальные политические исламистские течения. Вне зависимости от отношения к тем или иным из перечисленных групп в докладе речь идет о том, что преследуются они противоправными способами.

Правозащитные организации и активисты также могут становиться объектом неправомерного правоприменения, но в прошедшем году ни одно такое дело не завершилось реальными санкциями.

Все более расширяется практика преследования за возбуждения "вражды к социальной группе", при этом "социальные группы" определяются в зависимости от текущих потребностей тех, кто организует преследования. Этот механизм, видимо, является наиболее универсальным для репрессий.

Антиэкстремистское законодательство стало мощнейшим инструментом ограничения свободы совести. Продолжаются преследования мусульманских меньшинств, в том числе и таких, которые нельзя ассоциировать с терроризмом или иными реально опасными действиями. Развернулась необычайно широкая кампания преследования Свидетелей Иеговы. Не забыты и попытки преследования за богохульство. Есть и другие объекты "неправомерного антиэкстремизма", начиная с "Фалуньгун".

Хотя в 2009 году ни одно издание не было закрыто по неправомерному обвинению в экстремизме, такие обвинения в форме предупреждений и предостережений возникают все чаще. Обычно они связаны с явно преувеличенным беспокойством из-за появления в масс-медиа каких-то нетолерантных высказываний или просто упоминаний экстремистских организаций. Но не всегда дело ограничивается предупреждениями. Наиболее серьезный случай давления на СМИ — уголовное дело против сотрудников газеты "Черновик" (Дагестан).

Прошедший год сделал более выпуклой проблему правоприменения в интернете. Мы часто видим, как безнаказанность одних, совершающих настоящие преступления, сочетается с различными формами давления на других, чьи действия вряд ли должны привлекать внимание правоохранительных органов.

Машина "борьбы с экстремизмом" набирает обороты. Очень похоже, что многие дела возникают просто из-за необходимости продемонстрировать свое участие в этой борьбе. Это не значит, что машине ничего нельзя противопоставить. Наоборот, есть немало случаев, когда неправомерное правоприменение удалось остановить. Но эти случаи остаются скорее исключением. "Борьба с экстремизмом" захватывает не только все более широкие круги чиновников, но и все больше обычных граждан.

НОРМАТИВНАЯ БАЗА АНТИЭКСТРЕМИЗМА

Общее низкое качество антиэкстремистского законодательства может быть улучшено или ухудшено как радикальным пересмотром такового (наподобие предпринятого в 2007 году или даже более решительного), так и отдельными поправками или разъяснениями верховных судов России, имеющими обязательную силу для правоприменения в целом. О радикальном пересмотре в последние два года не было и речи, но отдельные изменения в 2009 году были внесены, или хотя бы были предприняты попытки их внести.

В первую очередь необходимо сказать о том, чего ни в 2009 году, ни в предыдущие годы сделано не было: не было предпринято никакой попытки сделать определение экстремизма хотя бы более понятным и в меньшей степени поддающимся произвольной интерпретации.

Разумеется, нормы, ограничивающие свободу высказывания, в любой стране не являются безусловно четкими. Эти нормы оставляют некий "коридор", в котором складывается судебная практика. И она в идеале этот "коридор" сужает. Но, конечно, формулировки закона должны быть четче, а, например, не просто копировать нормы Конституции, как в ряде случаев сделано в определении экстремизма. И верховные суды могут и должны давать необходимые разъяснения, суммирующие и развивающие правоприменение. Однако до сих пор ничего подобного не наблюдается.

Проблему отсутствия ясности правоохранительные органы и суды систематически решают путем привлечения ученых-экспертов, и делается это на всех этапах дела — от прокурорской проверки до суда. Столь массовое привлечение экспертов очень затягивает дела (вплоть до истечения срока давности), дорого, а качество экспертиз в большинстве случаев таково, что давно уже стало предметом анекдотов. Но если на качество экспертизы общественность уже часто обращает внимание, то две более существенные проблемы остаются незамеченными.

Во-первых, экспертам в подавляющем большинстве случаев задают вопросы не по их научной специальности, да еще при этом вопросы сформулированы так, что фактически требуют от ученого дать правовую оценку тех или иных действий, а не лингвистическую, историческую или иную. Речь идет о вопросах типа "Есть ли признаки экстремизма в ... ?", "Возбуждает ли такой-то текст вражду и к кому?" и т.п. Ученые-эксперты не имеют права отвечать на такие вопросы, так как они выходят за рамки своей профессиональной компетенции, а прокуроры, следователи и судьи, соответственно, не имеют права их задавать, а напротив, сами должны давать правовую оценку. Таким образом ответственность перекладывается на экспертов, а решения, строго говоря, выносятся с нарушением процессуальных норм. Но нарушение это вошло уже в общую практику, участие экспертов воспринимается как всеми сторонами как неотъемлемая часть любого дела об экстремизме.

Между тем, во-вторых, ни закон, ни какие бы то ни было нормативные акты не требуют непременного привлечения экспертов. Более того, это в явном большинстве случаев идет вразрез со здравым смыслом. Если публичный призыв (а речь, как правило, идет именно о нем) должен возбуждать достаточно широкий круг лиц на какие-то чувства или действия, то это должно быть понятно также и следователю или судье без привлечения академических ученых. Если только с привлечением развитого научного анализа можно выявить направленность текста, то эта направленность как пропагандистская крайне плохо выражена, пропаганда такая неэффективна и, следовательно, не представляет значительной общественной опасности. В каких-то случаях это не так, например, если рассматривается текст, адресованный специфической аудитории — верующим определенного толка или представителям определенной субкультуры, что подразумевает особый жаргон и понятийный аппарат, недоступный среднему гражданину. Но такие случаи являются скорее исключением.

Туманность закона и взаимная заинтересованность правоохранителей и экспертов (вовсе не всегда некомпетентных, но почти всегда лично заинтересованных) делают сложившуюся практику весьма устойчивой [7]. Чтобы ее изменить, необходимы четкие решения на федеральном уровне (парламента, Верховного Суда и т.д.). Как минимум, следует усложнить процедуру запроса экспертизы на этапе расследования, чтобы понизить мотивацию сотрудника правоохранительных органов обращаться к этому инструменту.

Но пока сама проблема "экспансии экспертизы" в делах об экстремизме всерьез даже не обсуждается.

Весьма позитивным является решение Верховного Суда РФ, обсуждавшего обжалование решения о закрытии национал-патриотической газеты "Память-Новосибирск". Это решение было отменено, поскольку два предупреждения, на которых оно базировалось, были вынесены за публикации, вышедшие до первого из предупреждений. Таким образом, нельзя сказать, что редакция газеты не исправилась после первого или второго предупреждения. Теперь, согласно решению Верховного Суда, ссылка на ранее вынесенное СМИ предупреждение будет иметь силу только в том случае, если обсуждается публикация, вышедшая после вступления этого предупреждения в силу. Теперь становится незаконной схема, по которой был скоропалительно закрыт, например, "Новый Петербург":два-три предупреждения за что-то старое и потом — решение о закрытии на основании совокупности предупреждений.

Весной 2009 года, в момент очередного обострения политизации истории, возникли и проекты соответствующего изменения законодательства.

Идея члена Совета Федерации Рустема Шиянова перенести ответственность за демонстрацию нацистской символики из Кодекса об административных правонарушениях (ст. 20.3 КоАП) в Уголовный кодекс была осенью отклонена по формальным основаниям. Антинацистская инициатива Р. Шиянова могла бы привести к усугублению и без того имеющейся практики неправомерного преследования "за свастику", поскольку ни нынешний закон, ни законопроект Шиянова не оговаривают контекст использования этой символики.

Гораздо больше шансов имели поправки в УК, предложенные накануне 9 мая группой депутатов "Единой России" во главе с самим Борисом Грызловым. Законопроект предусматривал введение уголовной ответственности за "реабилитацию нацизма". Определение нового состава преступления (предлагалось ввести новую статью УК) было дано настолько нефункциональное, что включение его в УК сделало бы практически невозможными исторические дискуссии по спорным вопросам военного периода. Достаточно сказать, что криминализовать предлагалось любое утверждение о преступлениях СССР и его союзников в ходе войны [8].

Очередная политическая кампания против "фальсификаторов истории" завершилась, и законопроект не дошел до первого чтения. Уже в январе 2010 года законопроект получил отрицательное заключение Правительства, и фракция "Единой России" выразила готовность подготовить более качественный проект. Но мы полагаем, что качественно улучшить его просто нельзя. Даже если удалить из проекта наиболее одиозные элементы, все равно останется пространство для сугубо политических споров о том, кто должен или не должен быть отнесен к "пособникам нацистов". Некоторый уровень политизации истории, как это ни печально, неизбежен, но криминализация истории недопустима, и избежать ее можно.

В 2009 году, как и в предыдущие годы, были отклонены или даже не дошли до внесения в Думу некоторые чрезмерно репрессивные инициативы. Так, 6 ноября 2009 г. Государственная Дума отклонила законопроект о внесении изменений в закон "О противодействии экстремистской деятельности", внесенный в мае 2008 года Курултаем республики Башкортостан. Законопроект был направлен на регулирование деятельности интернет-провайдеров и предполагал столь нереалистичные меры, что еще в 2008 году получил отрицательный отзыв Правительства.

Не дошел (пока?) до внесения в Думу очередной проект поправок к закону "О свободе совести", подготовленный в Министерстве юстиции (в целом он был посвящен ограничению миссионерской деятельности). В октябре стало известно, что, помимо прочего, законопроект оговаривал, что "учредителями, членами и участниками религиозной организации лица не могут быть осужденные за разжигание межнациональной и межрелигиозной розни или иные преступления экстремистского характера". Учитывая неопределенность понятия "член религиозной организации", не говоря уже о понятии "участник", такая норма поставила бы под удар все крупные религиозные организации, руководство которых не только не может контролировать всех "участников", но даже не может их всех знать. Под давлением критики с разных сторон министерство даже убрало законопроект со своего сайта.

В этой же главе доклада следует отметить отсутствие прогресса в регулировании самого скандального, может быть, элемента антиэкстремистского законодательства — Федерального списка экстремистских материалов. Идущие уже не менее двух лет на разных уровнях разговоры о необходимости модификации этого инструмента не вылились пока ни в какую реальную инициативу.

Между тем правоприменение, связанное с этим списком, дает все новые и новые примеры, доказывающие его нефункциональность.

Сама по себе идея такого списка была, вероятно, продиктована разумными и даже гуманными соображениями. Список создает механизм, благодаря которому распространителей экстремистских призывов можно в части случаев не преследовать по ст.ст. 280 и 282 УК, что почти всегда весьма трудоемко и зачастую чрезмерно жестоко, а ограничиться административным преследованием за распространение материалов, про которые заведомо — из списка — известно, что распространять их противозаконно. Но благие намерения явно не реализовались.

Во-первых, определение экстремизма не укладывается в конституционные ограничения свободы выражения, а неправомерное применение даже этого определения усугубляет проблему. И потому в списке оказалось множество материалов, которые нельзя считать общественно опасными.

Во-вторых, внесение материала в список лишь в незначительной степени ограничивает его распространение, так как суд запрещает конкретный материал (книгу, листовку, песню), который был ему представлен, и любая новая версия этого материала (переиздание книги с другим предисловием, например, как в деле Эжаева, см. ниже) должна рассматриваться заново.

И действительно, нам известно довольно мало случаев преследования по ст. 20.29 КоАП, предусматривающей ответственность за массовое распространение экстремистских материалов. За 2009 год нам известно четыре таких судебных решения (и еще одно было отменено, так как относилось к распространению книги, решение о признании которой экстремистской было отменено). Их, вероятно, больше, но не намного.

В-третьих, материалы описываются в судебных решениях настолько небрежно, что понять, о каком издании или ином материале идет речь, часто невозможно. Не говоря уже о случаях, когда запрещаются несуществующие вещи, например, уже закрытые веб-сайты.

В-четвертых, возникло множество технических и юридических проблем, относящихся к ведению списка [9].

Совокупность этих причин привела к тому, что список просто не может служить адекватным правовым инструментом.

Дальнейшее его функционирование будет только усугублять проблему. Достаточно сказать, что в списке на конец 2009 года было 467 пунктов, то есть он за год вырос в полтора раза, и темпы не снижаются: на 1 марта 2010 г. в списке было уже 543 пункта. Такой длинный список запретов просто утрачивает функциональность как основание для преследования за распространение заведомо экстремистских материалов.

Видимо, наиболее правильным выходом из ситуации был бы отказ от этого неэффективного и скомпрометировавшего себя инструмента. Или, как минимум, следует приостановить (например, постановлением Верховного Суда) расширение списка впредь до решения хотя бы основных проблем, связанных с его функционированием.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ОБЩЕСТВЕННЫХ ГРУПП

Злоупотребления антиэкстремистским законодательством все чаще привлекают внимание широкой общественности, и это само по себе придает некоторым делам особую значимость. Но мы оцениваем значимость не только по критерию публичности. В очень нестабильном еще антиэкстремистском правоприменении не менее важны создаваемые прецеденты и решения, которые могут повлечь новые неправомерные преследования. В этой главе описаны или упомянуты те дела 2009 года, которые являются наиболее значимыми по совокупности этих критериев.

Преследования политических групп

Антиэкстремистское законодательство часто воспринимается как инструмент подавления мирной политической оппозиции, не дающей повода к преследованиям за реальные противоправные действия. И за последние годы было немало примеров этого. Организации оппозиции любого толка являются объектом оперативного внимания правоохранительных органов, в первую очередь, центров по противодействию экстремизму. Фокус и интенсивность этого внимания, заметим, в разных регионах разные, как и доля неправомерных действий правоохранительных органов. И как можно видеть ниже, основным объектом их внимания являются именно националистические организации разного рода.

В целом же по стране именно в 2009 году примеров таких действий по отношению к политическим организациям стало меньше. Возможно, это связано с тем, что, с одной стороны, почти полностью прекратилась предвыборная борьба, а с другой — почти выветрились опасения чего-то вроде "цветной революции".

По сравнению с предыдущими двумя годами нами зафиксировано очень мало случаев изъятия тиражей печатной продукции "на экспертизу" (в качестве исключения можно назвать изъятие тиража брошюры Константина Крылова "17 вопросов русскому националисту с ответами" накануне ее презентации или изъятие 250 экземпляров левой газеты "Ультиматум"). Меньше стало произвольных задержаний по спискам подозрительных лиц (а в конце 2009 года злоупотреблениями со стороны милиции заинтересовалась прокуратура: прокуратура Калининского района Санкт-Петербурга внесла представление в адрес руководства УВД по Калининскому району с требованием устранить нарушения при пользовании списком). Наконец, мало было и случаев серьезного преследования (а начавшееся в 2008 году дело тюменских анархистов, обвиненных в рисовании лозунгов на военкомате, было прекращено). Исключением из этой тенденции являются нацболы, о чем речь пойдет далее. Антиэкстремистское законодательство, при всем размахе злоупотреблений, явно не стало основным инструментом давления на политическую оппозицию (если не считать определенные радикальные течения, к которым оно может применяться и вполне правомерно).

Тем более следует отметить дело, которое решительно выбивается из общей практики, видимо, вследствие региональной специфики Республики Башкортостан. Башкирские власти, жестко управляющие республикой, ранее были известны репрессиями против радикальных исламистов и против оппозиционных им башкирских националистов. Но есть в республике и группа, оппозиционная как властям, так и двум упомянутым разновидностям оппозиции. Речь идет о круге людей, объединившихся вокруг интернет-сайта "Уфа губернская", который выступает против республиканских властей с позиций умеренного русского национализма. Возможно, этих людей и вовсе не следует считать политической оппозицией, но региональные власти явно воспринимают их именно так.

Парадоксально, но поводом для репрессий стала публикации на сайте текста идейного оппонента редакции — отрывка из брошюры "Воины против ублюдков" башкирского националиста и исламиста Айрата Дильмухаметова. В мае 2008 года по этому поводу было возбуждено уголовное дело по ч. 1 ст. 282 и ч. 2 ст. 280 УК (использование ч. 2 было даже формально неправомерно, т.к. этот сайт не был зарегистрирован как СМИ). А уже 5 июня Кармаскалинский районный суд Республики Башкортостан признал саму брошюру экстремистским материалом. Брошюра, с нашей точки зрения, написана с позиций башкирского националиста и действительно содержит ярко выраженный язык вражды, так что вопрос о признании ее экстремистским материалом можно считать спорным, но она явно не заслуживала уголовного преследования. Сам Дильмухаметов был еще в 2006 году условно осужден по ст. 280 УК, а 25 июня был снова осужден по этой статье и снова условно. Текст брошюры стал основанием для третьего его уголовного дела (а по четвертому его арестовали в апреле 2009 года; к концу года дело было передано в суд). Но не только его.

Уже в мае 2008 года у группы активистов и ученых, связанных с сайтом "Уфа губернская", провели обыски, но обвинение никому тогда не было предъявлено. Были попытки ограничить доступ к сайту на территории республики, но потом местные провайдеры отменили эти незаконные решения. Кампания давления возобновилась весной 2009 года.

5 марта 2009 г. Кировский районный суд города Уфы признал сайт в целом экстремистским материалом, хотя никаких серьезных оснований для этого не было. На сайте действительно можно было обнаружить много проявлений языка вражды, но не в публикациях, а в комментариях читателей. За несколько дней до этого было возбуждено уголовное дело по ст. 282 УК в отношении одного из читателей сайта: ему инкриминируется написание большого количества ксенофобных комментариев (суд еще не завершился). В апреле местные провайдеры уже на законных основаниях начали ограничивать доступ к сайту, но за пределами республики решение о запрете на распространение сайта не выполнялось. А сайт переименовался в "Новости Уфимской губернии", доступен с тех пор по новому адресу, и на нем сейчас действует премодерация комментариев, но грубых антибашкирских комментариев на сайте меньше не стало.

При строгом отношении к антибашкирской риторике сайта для ее пресечения следовало бы ускорить расследование уголовного дела, но вместо этого 4 августа пять человек, включая владельца и главного редактора сайта Николая Швецова, были арестованы. Всем было предъявлено обвинение по ч. 2 ст. 280 (публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности с использованием СМИ), ч. 2 п. "в" ст. 282 ("Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства, совершенные организованной группой"), ч. 2 ст. 282¹ ("Участие в экстремистском сообществе"), а Швецову — еще и по ч. 3 ст. 212 ("Призывы к активному неподчинению законным требованиям представителей власти и к массовым беспорядкам, призывы к насилию над гражданами") УК РФ. Такого набора обвинений группе людей, не причастных ни к какой насильственной деятельности, в России еще не предъявляли (а ст. 282¹ УК вообще является до сих пор очень редким обвинением, в том числе и в тех случаях, когда она была бы вполне уместна).

Среди арестованных был и старший научный сотрудник Центра этнологических исследований Уфимского научного центра РАН Ильдар Габдрафиков. Он является постоянным корреспондентом Сети этнологического мониторинга, которой руководит Валерий Тишков, директор Института этнологии и антропологии РАН. Возможно, именно заступничество на высоком уровне спасло в тот момент арестованных: уже 13 августа четверо из них, включая Шевцова и Габдрафикова, были освобождены по решению Верховного суда республики под подписку о невыезде (позже принималось решение о домашнем аресте, но и оно было отменено).

На момент написания доклада, дело, начатое более полутора лет назад, так и не дошло до передачи в суд, оно "подвисло", как и ряд других дел (о некоторых таких делах речь пойдет далее), чрезмерных по степени неправомерности по меркам сегодняшнего антиэкстремистского правоприменения.

В апреле в соседнем Татарстане председатель Татарского общественного центра (ТОЦ) Рафис Кашапов был признан виновным по ч. 1 ст. 282 УК и приговорен к полутора годам лишения свободы условно. Кашапову вменялось написание и/или распространение, в частности в блоге ТОЦ, нескольких статей, из которых сам Кашапов признал авторство лишь одной — "Нет христианизации!". (Позже, 4 сентября, все эти тексты были признаны судом экстремистскими материалами.)

Вне зависимости от авторства, мы не нашли в упоминаемых в приговоре статьях, кроме одной, ни подстрекательских призывов, ни возбуждения ненависти к людям по этническому или религиозному признаку. Автор (или авторы) критикует Русскую православную церковь, а главным образом — национальную и вероисповедную политику российского государства в разные времена, но такая критика не может быть предметом уголовного преследования.

Спорным случаем следует считать воззвание редакции сепаратистского сайта "Ичкерия.инфо", которое было воспроизведено в блоге ТОЦ. Само это воззвание включает призыв к борьбе за отделение Кавказа от России, и в контексте такого источника, как "Ичкерия.инфо", этот призыв читался, безусловно, как призыв к вооруженной борьбе. И ТОЦ выразил солидарность с вооруженными чеченскими сепаратистами (как выражал ее и ранее). Можно было бы рассмотреть вопрос, нет ли в такой републикации состава ст. 280 УК ("Публичные призывы к экстремистской деятельности"), но вот возбуждения вражды по этническому признаку, то есть состава ст. 282, в этом тексте усмотреть нельзя. Таким образом, републикация данного воззвания чеченских сепаратистов являлась деянием, сомнительным с точки зрения права, но включение этого эпизода в приговор по ст. 282 не сделало его более правомерным.

К концу октября 2009 года дошло до суда дело против другого татарского националиста, редактора газеты "Чаллы яшьлэре" ("Челнинская молодежь") Дамира Шайхутдинова. Он обвиняется по п. "б" ч. 2 ст. 282 УК ("Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства, совершенные с использованием средств массовой информации, лицом с использованием своего служебного положения") за публикацию статьи "Тайное завещание Петра I". Эта статья полемизирует с мнением о "мирном вхождении в состав русского государства" ряда территорий, включая современный Татарстан. На наш взгляд, она не выходит за рамки обычной антиколониальной риторики и не содержит ничего, что следовало бы преследовать в уголовном порядке. И тем не менее, 14 января 2010 г. городской суд Набережных Челнов приговорил Шайхутдинова в полутора годам лишения свободы условно с двухлетним испытательным сроком.

Видимо, преследование Шайхутдинова связано с начатым 26 декабря 2008 г. делом "Милли меджлиса" — основной организации татарских сепаратистов в Татарстане. Дело было начато в ответ на очередную декларацию "Милли меджлиса" о суверенитете Татарстана, принятую в декабре 2008 года. Тексты, инкриминируемые "Милли меджлису", не содержат никакой риторики, которая могла бы быть названа экстремистской, кроме собственно призыва к отделению Татарстана от России (было даже провозглашено татарское правительство в изгнании). Но даже мирный сепаратистский призыв, к сожалению, может интерпретироваться как экстремизм в результате неудачной формулировки Конституции, скопированной в определении экстремизма: "насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации". В этой фразе неясно, относится слово "насильственное" только к первой ее части или к обеим.

Примечательно, что реакция на активность "Милли Меджлиса" не ограничилась Татарстаном: уже в январе 2009 года предупреждение получила татарская национально-культурная автономия города Магнитогорска (Челябинская область) "Татар рухы" за публикацию тех же документов в своей одноименной газете. К июню по делу "Милли Меджлиса" было предъявлено обвинение, пока единственное — лидеру организации Фаузие Байрамовой. В ноябре обвинение против нее ушло в суд, и 24 февраля 2010 г. она была приговорена по ч. 1 ст. 282 к году лишения свободы условно.

"Естественным" объектом антиэкстремистского произвола, казалось бы, являются любые левые группы с их антикапиталистическим пафосом, в котором так легко усмотреть возбуждение социальной розни. Но, к счастью, по этому пути правоохранительные органы предпочитают (пока?) не идти, видимо, опасаясь открывающейся перспективы. Но это не значит, что левые группы не являются объектом произвола вообще.

Например, 28 августа в Твери были признаны экстремистскими материалами шесть левых профсоюзных листовок всего лишь с карикатурами и призывами к созданию "боевых профсоюзов".

В конце июня 2009 года Хабаровская областная прокуратура возбудила уголовное дело по ч. 1 ст. 282 УК в отношении Натальи Игнатьевой за прочитанное ею на митинге 1 мая 2009 года стихотворение. Это сатирическое произведение, написанное от имени "олигархов" и представителей "власти", содержало обращение к простому народу как к "иванам" и "папуасам", погрязшим в наркомании и алкоголизме. Прокуратура сделала вид, что не заметила общепринятого сатирического приема, и обвинила Н. Игнатьеву в "унижении достоинства группы лиц по признаку национальности" (дело еще не завершено).

Неправосудные запреты организаций и их последствия

Наиболее крупномасштабными были в этом году антиэкстремистские преследования нацболов. Основой для этого преследования является ст. 282² УК, криминализующая участие в деятельности запрещенной организации. Всего за 2009 год по ст. 282² (иногда в сочетании с другими статьями) было вынесено 10 приговоров 13 нацболам (пятеро из них были приговорены к реальным срокам лишения свободы) и три приговора 14 активистам "Хизб ут-Тахрир" [10]. За год были открыты многие другие дела, которые не успели еще завершиться, — в первую очередь против нацболов.

Мы не считаем эту статью УК антиправовой и не сомневаемся в том, что НБП продолжает свою деятельность. Наконец, к НБП как до, так и после ее запрета можно было предъявлять самые разные вполне правомерные претензии. Но само решение о запрете противоречило даже букве антиэкстремистского законодательства [11]. Поэтому мы убеждены, что вопрос о запрете НБП должен быть пересмотрен, возможно, с привлечением каких-то иных эпизодов, а до тех пор привлечение нацболов к ответственности только за участие в активности НБП является продолжающимся злоупотреблением антиэкстремистским законодательством.

В части случаев приговор основан только на самом факте участия в деятельности НБП, как это было, например, в нашумевшем деле екатеринбургского нацбола Алексея Никифорова. В других случаях нацболам инкриминируются, помимо деятельности от имени НБП, какие-то конкретные действия, и в квалификации к ст. 282² что-то добавляется. Это дополнение может быть совершенно несущественным, как в случае Дарьи Исаевой, осужденной 20 февраля 2009 г. на два года лишения свободы условно за акцию в московском ресторане "Елки-палки", где двое нацболов, протестуя против роста цен, вместо денег предложили листовки. Квалификация этих действий по ч. 2 ст. 165 ("Причинение имущественного ущерба собственнику или иному владельцу имущества путем обмана или злоупотребления доверием при отсутствии признаков хищения") правомерна, но само деяние настолько малозначительно, что не вызывает сомнения, что фактически Д. Исаева наказана именно за нацбольскую активность как таковую.

Таким образом, хотя мы и считаем запрет НБП неправомерным, для оценки правомерности преследования надо обращать внимание и на конкретные действия, которые вменяются обвиняемым. К сожалению, в ряде случаев у нас не хватает для этого информации. А в некоторых случаях реальные действия нацболов действительно противоправны. Например, в самом конце 2009 года было возбуждено уголовное дело против орловского нацбола Михаила Деева по статьям 282 и 282² УК. Его сторонники имеют все основания смеяться над экспертизой, которая усмотрела в лозунге "Долой самодержавие и престолонаследие" призыв к свержению власти [12]. Но эти соображения экспертов не вошли в постановление о возбуждении дела. В деле Деева фигурируют также материалы, содержащие язык вражды по отношению к китайцам, но, по нашему мнению, не заслуживающие уголовного преследования. Зато, что более существенно, Дееву вменяется распространение прямых призывов к вооруженному мятежу и к убийствам представителей власти "капиталистов", в самом деле содержавшихся в номере газеты "Рабочая борьба" за декабрь 2008 года. Собственная вина Деева на момент написания доклада не установлена.

Аналогично НБП, мы полагаем неправомерным привлечение по ст. 282² УК активистов исламистской организации "Хизб ут-Тахрир", поскольку решение о запрете ее Верховным Судом было вообще лишено оснований. Дело и об этом запрете должно быть пересмотрено.

Преследования тахрировцев по ст. 282² продолжаются. Нам известны в 2009 году только три приговора, правда, в одном из процессов осуждено 12 человек (см. выше). Поскольку, в отличие от прошлого года, у нас нет официальных данных по преследованию "Хизб ут-Тахрир", нам трудно однозначно оценить динамику. Если же судить по нашим данным, то динамики по сравнению с 2008 годом нет.

Но следует отметить принципиально важный с правовой точки зрения приговор, вынесенный 29 октября Верховным судом Республики Татарстан. Суд признал 12 человек причастными к "Хизб ут-Тахрир" и виновными по ч. 1, 2 ст. 282² ("Организация экстремистского сообщества и участие в нем"), ч. 1 ст. 205¹ ("Содействие террористической деятельности и вербовка"), ст. 278, 30 УК ("Попытка насильственного захвата власти"). Семь человек были приговорены к лишению свободы в колонии строгого режима сроком от 4 до 8 лет, еще четверо — к условному наказанию от 3,6 до 5 лет, а один подсудимый признан невменяемым и направлен на принудительное лечение.

Нам неизвестно, насколько основательно в данном случае обвинение по ст. 205¹, то есть действительно ли все эти люди пытались кого-то вовлечь в террористическую деятельность. Обвинение хотя бы в подготовке теракта никому в рамках этого дела предъявлено не было.

Гораздо примечательнее обвинение в попытке насильственного захвата власти по ст.ст. 30 и 278 УК. Никаких реальных попыток обвиняемые, очевидно, не предпринимали. У них не было найдено никакого оружия. В приговоре наличие ст. 278 обосновывается просто тем, что цель "Хизб ут-Тахрир" — построение всемирного халифата, а поскольку демократическим путем это сделать невозможно (и организация принципиально не участвует в выборах), то единственный способ — переворот. Подготовка переворота не записана ни в каких известных нам документах "Хизб ут-Тахрир" (видимо, организация рассчитывает на то, что ее исламистская пропаганда, хотя и мирная по содержанию, подтолкнет на эти действия кого-то другого, но это все неприменимо, конечно, к России).

Таким образом, мы видим, что преследования немногочисленных активистов "Хизб ут-Тахрир" продолжаются. Основаны они на решении, принятом без должных оснований Верховным Судом еще 14 февраля 2003 г. Возможно, у Верховного Суда были какие-то сведения о причастности "Хизб ут-Тахрир" к терроризму, предоставленные, например, спецслужбами. Но эти сведения не вошли в решение суда и их теперь невозможно не только оспорить в правовом смысле, но и обсуждать по существу. А обсуждать стоило бы, поскольку специалисты по радикальному исламизму сходятся в том, что "Хизб ут-Тахрир" террористической деятельностью как таковой не занимается.

То решение Верховного Суда можно было бы счесть ошибкой, вызванной новизной самой процедуры запрета организаций. Но в последние два года Верховный Суд лишь закрепил эту практику запрета организаций без оглашения должных оснований. 10 апреля 2008 г. было запрещено как экстремистское движение "Нурджулар", а 7 мая 2009 г. — движение "Таблиги Джамаат" (31 июля была отклонена кассационная жалоба). Оба эти движения не существовали в России как реальные организации, но люди, которые могут быть названы последователями "Нурджулар" и "Таблиги Джамаат", в России есть. И проблемы у этих последователей уже начались.

Эти движения очень сильно различаются по своему месту в современном исламе, а также по реальной структуре: если "Таблиги Джамаат" — реальная международная организация, то под названием "Нурджулар" выступают разные конкурирующие группы последователей турецкого богослова Саида Нурси (книги которого запрещены в России в 2007 году, и совершенно неправомерно). Что в них общего, так это то, что оба движения многие эксперты по радикальному исламизму считают соседствующими с реальными террористическими структурами: "Таблиги Джамаат" и почти все группы, вступающие под именем "Нурджулар", сами не практикуют насилие, но их агитация, особенно проповедь "Таблиги Джамаат", может, конечно, приводить каких-то людей к терроризму, и, действительно, приводит [13]. Означает ли это, что сами организации заслуживают запрета? На этот вопрос можно ответить, только всесторонне изучив их деятельность (имеющиеся оценки экспертов в таких случаях всегда заметно расходятся). В частности, такое изучение должно было бы быть проведено применительно к реальным группам, действующим под такими названиями в России. Но ничего этого Верховный Суд не сделал, и потому его решения следует считать неправомерными.

Эти решения явно затронули свободу совести некоторой (небольшой) части российских мусульман. Но влияние антиэкстремистского правоприменения на свободу совести в целом будет рассмотрено ниже в отдельной главе.

Там же будет рассмотрено и одно из основных событий 2009 года в плане неправомерного антиэкстремизма — кампания против Свидетелей Иеговы, также включающая запрет организаций и материалов.

Проблематичный термин "социальная группа"

Вероятно, самым громким антиэкстремистским приговором года стал приговор Иреку Муртазину, политологу и журналисту, в прошлом — пресс-секретарю президента Татарстана Минтимера Шаймиева. Уголовное дело было открыто в декабре 2008 года, а в январе Муртазин, давно находящийся в оппозиции к Шаймиеву, был обвинен сразу по нескольким статьям УК: ч. 2 ст. 129 ("Клевета"), ч. 1 ст. 137 ("Нарушение неприкосновенности частной жизни"), п. "а" ч. 2, ст. 282 ("Возбуждение социальной ненависти с угрозой применения насилия"). 26 ноября 2009 г. Муртазин был признан виновным по всем этим статьям и приговорен к 1 году и 9 месяцам колонии-поселения (уже в январе 2010 года Верховный суд Татарстана оставил приговор без изменения [14]).

Под клеветой на Шаймиева в приговоре подразумевались обвинения в попустительстве коррупции и т.п., а также ложное сообщение о смерти президента в "Живом журнале" Муртазина.

А вот приговор по ст. 282 УК был основан на том, что Муртазин возбуждал вражду и ненависть к такой социальной группе как "представители власти Республики Татарстан". Возбуждение вражды суд усмотрел в том, что в своей книге "Минтимер Шаймиев: Последний президент Татарстана. Книга 1", вышедшей в 2007 году [15], в своем блоге, в газете "Казанские вести" Муртазин противопоставлял власти и народ и резко характеризовал чиновников республики, включая Шаймиева.

Нет смысла дискутировать о том, слишком или не слишком грубо критиковал Муртазин республиканские власти (думаю, не слишком), были ли в его текстах ложные обвинения (это предмет ст. 129 УК в его приговоре, и мы не беремся это обсуждать). Можно также допустить, что автор стремился именно возбудить вражду к татарстанскому чиновничеству и что он был в этом успешен. Но нельзя согласиться с тем, что власти республики — это защищаемая законом социальная группа в смысле ст. 282 УК (и вообще антиэкстремистского законодательства), так как это означало бы полный запрет на критику властей и, шире, политических оппонентов, что несомненно противоречит Конституции.

С другой стороны, понятие "социальная группа" законом никак не определяется, и приговор Муртазину лишь копирует в этом смысле приговор Виталию Танакову, вынесенный тремя годами ранее, только в том случае в роли социальной группы выступали власти Марий-Эл.

Поэтому приговор Муртазину должен стать предметом рассмотрения соответствующих элементов ст. 282 УК и всего антиэкстремистского законодательства в Конституционном суде. Мы не утверждаем, что политическая критика не может быть никак ограничена (это противоречило бы и Конституции, и Европейской конвенции по правам человека), но и не сомневаемся в том, что право на такую критику должно быть защищено от произвола властей.

Дело не только в запрете на политическую критику. Туманное понятие "социальная группа" порождает и другие сомнительные коллизии, о которых мы не раз уже писали. В разных уголовных и гражданских делах, которые расследовались или проходили проверку в 2009 году, в качестве защищаемых в смысле антиэкстремистского законодательства социальных групп фигурировали, реально или потенциально, "сотрудники правоохранительных органов", "военные", "сотрудники следственных органов", "сотрудники милиции" в разных сочетаниях, "государственные служащие", "владельцы отечественного автотранспорта".

В декабре в Костроме в суд было передано дело по ч. 1 ст. 282 УК в связи с распространением листовки "Ты избрал — тебе судить!", давно уже признанной экстремистской, и, на наш взгляд, неправомерно. Листовка эта призывает вынести на референдум такое изменение Конституции, чтобы ставить вне закона и казнить чиновников, нанесших вред народу. Хотя такое предложение нельзя не счесть противоправным и просто нелепым, само по себе предложение провести референдум об изменении Конституции не может быть запрещено. И вот теперь прокуратура должна доказывать в костромском суде, что Роман Замураев посредством этой листовки возбуждал вражду к таким социальным группам, как "люди, не присоединившиеся к данному движению", то есть к так называемой Армии воли народа, и "представители органов государственной власти".

Различные представители общественности просили прокуратуру возбудить дела в защиту таких социальных групп, как "правозащитники", "журналистское сообщество" и даже "болельщики СКА" (последнее требование выдвинули сами эти болельщики, оскорбленные болельщиками-конкурентами). Зато суд в Тамбове 5 мая 2009 г. постановил, что лиц гомосексуальной ориентации "нельзя отнести к отдельной и определенной социальной группе" по смыслу ст. 282 УК. Вдобавок ко всему перечисленному удивительные прецеденты возникают в связи с попытками преследования движения "Фалуньгун" (см. подробнее ниже в главе о свободе совести): им вменялось, среди прочего, возбуждение вражды к таким группам, как компартия и правительство Китая.

Решения по всем этим делам выносились разные. Нельзя сказать, что правоохранительные органы и суд всегда занимали репрессивную позицию. Никто не стал заводить дела, например, по "болельщикам СКА". А 31 декабря 2009 г. было прекращено уголовное преследование блогера Дмитрия Соловьева, обвинявшегося по ст. 282 в возбуждении вражды к сотрудникам разных правоохранительных органов, включая ФСБ. Но и имеющих репрессивных решений достаточно, чтобы сказать, что обсуждаемые нормы антиэкстремистского законодательства действительно имеют репрессивный потенциал.

Похоже, дальнейшее применение норм о "социальных группах" до рассмотрения их в Конституционном суде или хотя бы до разъяснений пленума Верховного Суда РФ является профанацией права и полнейшим произволом.

Давление на правозащитников

Кампания диффамации и преследований правозащитников, развернувшаяся во второй половине 2000-х, велась с использованием различных юридических инструментов, и было естественно ожидать, что среди них окажется антиэкстремистское законодательство. Но на практике неправомерное антиэкстремистское правоприменение задевало правозащитников скорее по ассоциации с какими-то другими целями. Так было, например, в случае вынесения предостережения "Мемориалу" за публикацию заключения муфтия Нафигуллы Аширова о "Хизб ут-Тахрир" в 2006 году. На правозащитников могли оказать давление, используя антиэкстремистскую тему как предлог, не имеющий никакого отношения к объекту давления. Так случилось, опять же, с "Мемориалом", но в Санкт-Петербурге: в декабре 2008 года обыск в офисе и изъятие архива были проведены по совершенно надуманной связи "Мемориала" с газетой "Новый Петербург". Впрочем, в результате нескольких судебных разбирательств обыск был признан незаконным, а изъятый архив возвращен.

В некоторых случаях антиэкстремизм избирается как инструмент давления скорее из-за некомпетентности правоохранительных органов. Так, известный орловский правозащитник Дмитрий Краюхин летом 2009 года случайно обнаружил свою фотографию в милиции на стенде "Их разыскивает милиция" в разделе "Лидеры экстремистских организаций в г. Орле".

Прямые атаки были единичными. Самой существенной до сих пор остается приговор организаторам выставки "Осторожно, религия!". Хотя этот приговор по существу относился скорее к сфере свободы совести, но немаловажно было и то, что выставка проходила в Центре им. А.Д. Сахарова.

Дело о выставке "Осторожно, религия!" продолжилось совершенно аналогичным делом о выставке "Запретное искусство — 2006". Рассмотрение дела в суде, начавшееся еще летом 2008 года, очень затянулось и на момент написания доклада еще отнюдь не завершено.

Руководитель пермской Гражданской палаты Игорь Аверкиев в 2009 году был привлечен к уголовной ответственности по ст. 280 УК за статью "Уйдем с Кавказа — станем свободней и крепче", в которой можно усмотреть призыв к отделению Северного Кавказа от России. Параллельно был начат процесс по признанию статьи экстремистским материалом [16].

Определение экстремизма включает, если понимать его буквально, не только сепаратизм меньшинств на уровне призывов, но и такой "сепаратизм наоборот". Эта норма закона, несомненно, является чрезмерным ограничением свободы слова (как бы ни относиться к сепаратизму как таковому) и применяется она крайне избирательно. Идея отделения Чечни или Северного Кавказа в целом обсуждалась с начала 90-х годов многократно и будет обсуждаться впредь. Конституционная норма о неделимости территории России не является неотменяемой сама по себе. Собственно говоря, Конституция предполагает ее изменение, и следовательно, нельзя запретить обсуждать изменение конституционной нормы, будь то целостность России или, например, ее республиканский строй. Между тем это не единственный случай, когда призывы к изменению Конституции рассматривались как экстремизм.

Новое дело Аверкиева может рассматриваться как типичное и в другом отношении. Для неправомерного преследования активиста была выбрана статья, которую трудно защищать. В ней слишком много говорится оскорбительного для чеченцев и других кавказских народов; это типичный образец языка вражды, построенного на стереотипизации ряда верных или не слишком верных наблюдений. Но интенсивность языка вражды в этой статье, безусловно, недостаточна для признания статьи экстремистским материалом и тем более для уголовного преследования.

Впрочем, дело о запрете текста было приостановлено, а дело самого Аверкиева к концу года застопорилось, так как обвинение никак не могло получить нужную экспертизу.

Очень серьезным случаем могло бы стать закрытие по обвинению в экстремизме Новороссийского комитета по правам человека (НКПЧ). Этот случай примечателен тем, что прокуратура в своем обращении в суд в августе 2009 года прямо сослалась на чисто политические обвинение в адрес НКПЧ, содержавшиеся в обращении в прокуратуру со стороны городских властей. Помимо массы разнообразных нарушений, дело НКПЧ "прославилось" тем, что экстремистским прокуратура сочла лозунг "Свободу не дают, ее берут", использованный применительно к ограничению пребывания подростков на улице в вечернее время [17]. Скандал вокруг дела НКПЧ получился очень громкий, и, надо полагать, именно это заставило прокуратуру отозвать 30 сентября свое обращение в суд.

Но городские власти не отступились окончательно: антиэкстремистские акты прокурорского реагирования, вынесенные в мае 2009 года в адрес руководителей НКПЧ, остались в силе. А 10 декабря одному из них, Вадиму Карастелеву, было вынесено предупреждение (что неверно даже по форме: гражданину можно вынести только предостережение) о недопустимости экстремистской деятельности. Экстремизм городское УВД (милиция, заметим, вообще не уполномочена законом выносить антиэкстремистские предупреждения) усмотрело всего лишь в попытках пройти на слушания по экологически значимой тематике, причем даже в предупреждении ничего не говорится о каких бы то ни было насильственных действиях Карастелева. Таким образом, очередной антиэкстремистский акт в адрес НКПЧ полностью не соответствует закону.

ОГРАНИЧЕНИЯ СВОБОДЫ СОВЕСТИ

Преследования мусульманских групп

Мы уже писали в аналогичном докладе год назад, что антиэкстремистское законодательство превратилось в мощнейший инструмент ограничения свободы совести. Писали и о том, что наиболее известными жертвами этого произвола являются некоторые группы мусульман, но что мусульманами неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в сфере свободы совести отнюдь не ограничивается. 2009 год дал новые, еще более убедительные подтверждения тому, что тенденция правоприменения была подмечена, к сожалению, верно.

Преследования "Хизб ут-Тахрир", "Таблиги Джамаат" и некоторых других групп (см. выше) можно и не относить к ограничениям свободы совести, так как этих людей преследуют не за их религиозные взгляды, а за реальную или — чаще — предполагаемую связь с религиозно мотивированными насильственными преступлениями. Хотя, конечно, такого рода суждения не могут быть достаточно определенными. Например, членство в "Хизб ут-Тахрир" не предполагает каких-то вероучительных особенностей, которые позволили бы считать эту организацию течением в исламе (по крайней мере, мне не доводилось сталкиваться с таким мнением). А вот "Таблиги Джамаат" таким течением определенно является, и хотя преследуют его за предполагаемую (скорее неправомерно, но не вовсе безосновательно) связь с терроризмом, запрет ограничивает именно религиозный выбор для мусульманина [18].

Еще в большей степени это относится к преследованиям последователей Саида Нурси. К ним вообще не удается приложить какие-то содержательные антиэкстремистские обвинения, кроме утверждения превосходства их учения, то есть единственная претензия к нурсистам основана на открытом ограничении свободы совести [19]. Между тем обыски у нурсистов прошли в декабре уже и в Дагестане, где, казалось бы, правоохранительные органы имеют реального противника в лице вооруженного салафитского подполья.

Запрет "Нурджулар" имел неприятные последствия не только для нурсистов. Однако эти последствия лишь лишний раз демонстрируют, что преследователи нурсистов никак не могут найти правдоподобного объяснения своей активности.

14 декабря 2009 года прокуратура Москвы сообщила о вынесении предостережений о недопустимости экстремистской деятельности главному редактору газеты "Известия" и генеральному директору ООО "ДА" за публикацию в феврале 2009 года статьи депутата Государственной Думы Сергея Маркова, в которой позитивно оценивался Фетхуллах Гюлен, неформальный лидер современных нурсистов. Удивительно не только то, кому были вынесены предостережения, но и за что. Что бы ни думать о "Нурджулар" и Гюлене, одобрение деятельности последнего никак не подпадает под определение экстремизма. Ведь закон запрещает только упоминать запрещенную организацию без упоминания запрета, а этого в статье не было, или одобрять терроризм, но Гюлен и нурсисты не имеют отношения к терроризму.

Немного позже, уже в январе 2010 года, та же прокуратура вынесла предостережение председателю Совета муфтиев Равилю Гайнутдину всего лишь за то, что в сентябре 2009 года в организованной Советом муфтиев конференции принял участие восьмидесятилетний турецкий гражданин, бывший учеником самого Саида Нурси. Непонятно, почему прокуратуру не заинтересовали тогда иммиграционные власти, выдавшие этому человеку визу, или мэр Москвы Юрий Лужков, выступавший на той же конференции.

Удалось избежать уголовного преследования главе издательства Совета муфтиев Асламбеку Эжаеву, ставшему в 2008 году фигурантом дела по ст. 282 УК из-за издания книги "Личность мусульманина", попавшей в Федеральный список экстремистских материалов. Примечательно, что обвинение в распространении экстремистской литературы было прекращено не на основании того, что Эжаев просто не мог в момент издания знать о запрете книги в далеком городе Бугуруслане, поскольку в списке Минюста книга появилась с большим опозданием, а на основании того, что переиздание было не тождественно запрещенной книге — предисловие было иным. Попытка Эжаева как заинтересованного лица добиться восстановления срока обжалования по самому бугурусланскому решению, ставшему уже образцом некомпетентного запретительства, не удалась. 6 мая Оренбургский областной суд отказал издателю. Более того, 4 августа Успенский районный суд Краснодарского края снова запретил "Личность мусульманина" (видимо, не то же издание, что в Бугуруслане, но мало оснований думать, что они существенно различаются по тексту или что Успенский райсуд вообще был в курсе уже имевшегося запрета).

Зато почти чистой победой закончилось не менее нелепое дело о запрете статьи (выходившей в виде брошюры) "Праздник Новруз и исламская доктрина", всего лишь утверждавшей, что традиционный праздник Навруз имеет неисламские корни. В апреле 2009 года, после девятимесячного разбирательства, Самарский районный суд города Самары отказал в удовлетворении иска прокуратуры о признании экстремистскими этой брошюры и сайта "Ислам как он есть", на котором (среди многих других) ее текст был опубликован. 15 июня 2009 г. Самарский областной суд подтвердил это решение. Тем самым решение Самарского райсуда 2008 года о запрете было отменено. Но сайт так и не был восстановлен.

В целом количество дел, связанных с неправомерным преследованием мусульманских активистов разного рода, в последние два года стабилизировалось [20]. Но нарушений свободы совести по антиэкстремистским мотивам стало в целом больше — они просто расширились.

Преследования Свидетелей Иеговы

Наиболее впечатляющей стала в 2009 году кампания против Свидетелей Иеговы. Их религиозные организации подвергались в течение года самым разнообразным формам давления [21], но среди них наиболее серьезными оказались именно обвинения в экстремизме.

Еще в октябре 2007 года прокуратура Ростовской области вынесла два предупреждения о недопустимости экстремистской деятельности председателю религиозной организации Свидетелей Иеговы города Таганрога. Эти предупреждения основывались на обнаруженной экспертами в текстах и поведении Свидетелей нетерпимости по отношению к другим вероисповеданиям. И с тех пор суть претензий к Свидетелям не изменилась.

В ноябре 2007 года та же прокуратура вынесла предупреждение о недопустимости экстремистской деятельности религиозной организации Свидетелей Иеговы города Сальска.

В 2008 году давление на Свидетелей Иеговы вышли на новый уровень.

Аналогичные предупреждения были вынесены в мае 2008 года Свидетелям в Екатеринбурге и в городе Асбесте Свердловской области. И хотя суд отказался тогда признать предъявленные прокуратурой материалы Свидетелей экстремистскими, в июне было открыто также уголовное дело по ч. 1 ст. 282 УК (оно, по некоторым данным, было закрыто, но только в 2010 году).

А 10 июля 2008 г. в Ростовском областном суде началось рассмотрение иска прокуратуры г. Таганрога о ликвидации вышеупомянутой местной религиозной организации Свидетели Иеговы "Таганрог". Одним из оснований для иска являлось обвинение организации в экстремизме.

В конце декабря прокуратура Горно-Алтайска обратилась в Горно-Алтайский городской суд с заявлением о признании 29 материалов Свидетелей Иеговы экстремистскими.

В 2009 году антиэкстремистская кампания против Свидетелей продолжилась и расширилась.

11 марта 2009 года прокурор Краснодарского края обратился в Первомайский районный суд Краснодара с заявлением о признании экстремистскими материалами стандартных, распространенных во всем мире изданий Свидетелей — трех журналов "Сторожевая башня" и книги "Приближайся к Иегове". Экспертное исследование было проведено почему-то по поручению Управления ФСБ по Краснодарскому краю.

Главный эксперт Экспертно-криминалистического центра ГУВД по Краснодарскому краю к.ф.н. Сергей Федяев усмотрел в представленных ему текстах призывы к насилию, возбуждение религиозной вражды и розни, а также унижение человеческого достоинства. Нелепость интерпретации С. Федяевым религиозных текстов видна уже в том, что призыв к насилию он увидел в пророчестве о конце света. Суду были представлены и другие экспертизы, подготовленные гораздо более квалифицированными специалистами, но Свидетелям не удалось отбить атаку правоохранительных органов. В конце концов, дело таганрогских свидетелей перекочевало в Ростовский областной суд.

11 сентября этот суд принял беспрецедентное решение: признал экстремистскими сразу 34 материала Свидетелей Иеговы, а таганрогскую организацию постановил ликвидировать как экстремистскую. Конечно, Свидетели и раньше сталкивались с ликвидацией (в 2004 году в Москве), но тогда речь не шла об экстремизме, хотя закон "О противодействии экстремистской деятельности" уже существовал. Интересно, что в деле по обвинению в экстремизме фигурировал и запрет на переливание крови — наиболее серьезная из претензий, предъявляемых Свидетелям Иеговы, но не имеющая никакого отношения к определению экстремизма. Полная бездоказательность обвинения оставляла надежду на успешную кассацию.

Однако 8 декабря Верховный Суд РФ полностью утвердил ростовский приговор. Тем самым религиозная организация Свидетелей Иеговы "Таганрог" официально была признана экстремистской, со всеми вытекающими из этого последствиями.

В начале 2009 года в Екатеринбурге другой эксперт, специалист криминалистической лаборатории регионального оперативно-технического отдела УФСБ по Свердловской области С.А. Мочалова, также обнаружила признаки экстремизма в текстах Свидетелей. Правда, специфика экспертизы Мочаловой состоит в том, что основной ее объем был посвящен доказательству того банального факта, что учение Свидетелей Иеговы отличается от ортодоксального христианского учения. В сущности, других оснований для своего вывода эксперт не нашла. Так или иначе, уголовное дело в Екатеринбургской области было прекращено 6 июля, предупреждения, вынесенные ранее Свидетелям, были примерно тогда же успешно оспорены в судах. Можно было предположить, что давление на Свидетелей в регионе прекратилось. Но уже 31 июля постановление о прекращении уголовное дело было отменено. Впрочем, и о прогрессе в его рассмотрении нам неизвестно.

3 сентября в другом городе области, Новоуральске, началось рассмотрение иска о запрете еще ряда материалов Свидетелей Иеговы.

В марте же прокуратура Самарской области направила в областной суд иски о ликвидации религиозных организаций Свидетелей Иеговы в Самаре и в Тольятти. И Самарский суд оказался единственным, не утвердившим в прошедшем году требования прокуратуры. 29 мая Самарский областной суд не нашел нарушений закона в деятельности тольяттинской организации (и это решение позднее было подтверждено в Верховном Суде РФ). В сентябре 2009 года тот же суд направил материалы дела на экспертизу в учреждение судебной экспертизы Минюста РФ, и 30 декабря прекратил производство по этому делу.

Также 19 и 20 марта были вынесены предупреждения двум организациям в Северной Осетии. Они, как ни странно, были вынесены уже после того, как прокуратура подготовила 25 февраля иск в суд о ликвидации четырех организаций в республике — во Владикавказе, Алагире, Моздоке и Беслане. В апреле начались слушания в Верховном суде республики, но с мая дело затормозилось в ожидании комиссионной экспертизы.

28 сентября началось рассмотрение иска о запрете литературы Свидетелей в Горно-Алтайске. Основывалось оно на экспертизе, подготовленной на сей раз штатскими экспертами — тремя сотрудниками Кемеровского государственного университета. Эксперты усмотрели экстремизм в том, что в рассматриваемых текстах "создается отрицательный образ христианских священнослужителей в целом — как социальной группы", а также можно увидеть "побуждение к отказу от исполнения гражданских обязанностей, связанных с военной службой". Конечно, эксперты не обязаны знать закон, но прокуратура обязана, и ей следовало усомниться в том, что такого рода обвинения можно счесть подходящими под данное в законе определение экстремизма. 1 октября суд уже принял решение: запретил 18 материалов из 29, так как остальные уже были запрещены незадолго до этого ростовским судом (см. выше).

Надо отметить, это — редкий и неожиданный случай осведомленности суда о деятельности других судов в этой сфере: наличие 15 пар одинаковых материалов и даже одной тройки в Федеральном списке экстремистских материалов тому подтверждение. В данном же случае Горно-Алтайский суд исходил из решения ростовского — притом что оно еще даже не вступило в силу.

17 декабря Верховный суд республики Алтай постановил вернуть дело в Горно-Алтайский городской суд. Основания были довольно необычны, но, в сущности, вполне ожидаемы, если иметь дело с международной организацией. В суд обратились иностранные организации, являющимися издателями и держателями авторских прав на ранее признанные экстремистскими печатные материалы, с жалобой на то, что они не были привлечены к судебному разбирательству. Но это оказалось лишь формальной задержкой. 10 января 2010 г. Верховный суд Республики Алтай окончательно утвердил решение о запрете 18 материалов.

Таким образом, к концу января 2010 года в России запрещена как экстремистская одна местная организация Свидетелей Иеговы, и уже несколько десятков широко распространенных в России материалов Свидетелей также запрещены. Для Свидетелей Таганрога это чревато уголовным преследованием по ст. 282² УК, для остальных — административным наказанием за массовое распространение экстремистских материалов.

Еще несколько дел ждет своего разрешения и, вероятно, готовятся новые. Например, в Адыгейске прокуратура по результатам проверки вынесла 23 декабря местным Свидетелям сразу 11 предостережений.

Если кампания давления на Свидетелей Иеговы продолжится, мы станем свидетелями действительно массированного неправомерного антиэкстремистского применения по отношению к верующим, которых не только невозможно заподозрить в причастности к реально опасной деятельности, но никто даже и не выдвигает таких подозрений (в отличие от последователей Нурси, которых обвиняют, на наш взгляд, безосновательно, в причастности к заговорам и даже к мировому терроризму).

Преследования последователей "Фалунь Дафа"

Никто не пытается в России предъявлять серьезные претензии и к другому религиозному течению, ставшему в 2009 году объектом серьезного давления — "Фалуньгун" (или, иначе, последователи учения "Фалунь Дафа"). Это синкретическое религиозное движение, как известно, подвергается жестоким репрессиям в Китае, и гонения против его последователей не могут быть объяснены ничем иным, кроме внешнеполитических соображений.

Еще в августе 2008 года четыре материала, распространяемых "Фалуньгун", были признаны экстремистским в Краснодаре и к концу года попали в Федеральный список. Только тогда российское руководство "Фалуньгун" узнало о запрете и с тех пор пытается оспорить это решение. В течение 2009 года им удалось добиться отмены решения, но отмена снова оспорена прокуратурой. На момент написания доклада Министерство юстиции отказывается удалять материалы из списка, пока судебные разбирательства не будут завершены, хотя после отмены запрета эти тексты уже не являются запрещенными. Минюст отстоял свою позицию в Тверском суде Москвы 14 декабря 2009 г. и затем в Мосгорсуде 16 февраля 2010 г., мотивируя ее тем, что для исключения из списка нужно решение суда, поступившее в Минюст, как и для включения. Этот аргумент явно не основан на законе, да и противоречит практике: как раз незадолго до того Минюст исключил из списка антикришнаитскую листовку "Молодой гвардии :Единой России;", хотя соответствующее решение суда даже не успело еще вступить в силу [22].

Помимо традиционных для современных религиозных гонений обвинений в нетолерантности к иным религиозным учениям (заметим, рассматриваемые тексты дают очень мало поводов для такой претензии), краснодарские прокуроры, запрещая вероучительные тексты "Фалунь Дафа", а заодно и доклад канадских правозащитников о практике принудительного изъятия органов в Китае, нашли еще две специфические причины.

Первая — использование свастики, традиционной для многих восточных традиций. Столь же буквалистское отношение к буддистской свастике продемонстрировала и милиция Новороссийска, оштрафовавшая в марте 2009 года по ст. 20.3 КоАП организаторов выставки, посвященной "Фалунь Дафа".

Вторая причина неожиданна в своей откровенности: "высказывания побудительного характера к враждебным действиям по отношению к официальным властям Китая". Либо власти Китая здесь считаются защищаемой социальной группой, либо краснодарские власти откровенно мотивируют преследования внешнеполитическими соображениями.

В августе 2009 года Свердловская транспортная прокуратура подала в Октябрьский районный суд Екатеринбурга иск о признании экстремистским материалом книги "Девять комментариев о коммунистической партии", изданной силами последователей "Фалуньгун". Примечательно, что предварительную экспертизу делала эксперт С. Мочалова, но, в отличие от своего заключения в деле Свидетелей Иеговы (см. выше) и в отличие от краснодарских экспертов, она не усмотрела никакого экстремизма в вероучительных текстах "Фалунь Дафа". Зато она усмотрела экстремизм в книге, подвергающей жесткой критике репрессивную политику Компартии Китая. Поскольку никакой враждебности, кроме враждебности к КПК, в книге усмотреть невозможно, эксперт пришла к выводу, что книга возбуждает вражду и ненависть между китайцами, а также "между различными национальностями, а именно, со стороны русскоязычного населения (т.к. книга написана на русском языке) к китайцам, не являющимся членами организации "Фалуньгун", и поддерживающих китайское правительства" (орфография сохранена. — А.В.).

На момент написания доклада рассмотрение дела в суде не завершено.

Иные случаи ограничения свободы совести

Весь 2009 год продолжался (с большими перерывами) процесс организаторов выставки "Запретное искусство — 2006" — образцовый пример преследования за богохульство под видом преследования за экстремизм. Этот процесс практически дублирует процесс по делу о выставке "Осторожно, религия!", и пока явно движется к обвинительному приговору.

Но тиражирования этой практики мы, к счастью, не наблюдаем. Еще более скандальная попытка преследования за богохульство — запрет серии мультсериала "Южный парк" — провалилась. 2 июня 2009 г. Басманный суд Москвы отменил предупреждение о недопустимости экстремистской деятельности, вынесенное каналу в сентябре 2008 года за мультфильм, в котором обсуждалась сама возможность показывать в мультфильме пророка Мухаммеда. И 28 августа 2009 года Московский городской суд подтвердил это решение.

Правда, прокуратура Центрального района города Санкт-Петербурга попыталась поддержать традицию и в июне вынесла предостережение хозяину одного из рок-магазинов за торговлю символикой группы "Bad Religion". Речь идет об известном символе группы — христианском кресте, вписанном в перечеркнутый круг.

Окончательно проиграл свои судебные тяжбы марийский языческий жрец Виталий Танаков, совершенно неправомерно осужденный по ст. 282 УК за возбуждение религиозной, этнической и даже социальной вражды еще в 2006 году за брошюру "Жрец говорит", также признанную экстремистским материалом. Танаков давно отбыл свое незначительное наказание по ст. 282, но продолжал оспаривать запрет брошюры. 5 марта 2009 г. в Йошкар-Олинском городском суде возобновились очередные слушания по этому делу, и уже 17 марта суд ее снова запретил, что и было подтверждено Верховным судом республики 28 апреля. Брошюра была внесена в Федеральный список.

В 2009 году серьезные опасения были связаны с реорганизацией действующего при Министерстве юстиции Экспертного совета по религиоведению. До 2009 года задачей этого совета была проверка документов заявителей на создание новых религиозных организаций на предмет того, являются ли они собственно религиозными организациями. Февральским приказом министра Александра Коновалова сфера деятельности совета была существенно расширена. Это означало, что министерство намерено расширить проверки религиозных организаций. Помимо прочего, экспертиза предполагалась и в следующих случаях:

"г) при вступлении в законную силу решения суда о признании гражданина, являющегося членом (участником) религиозной организации, лицом, осуществляющим экстремистскую деятельность;

д) при вступлении в законную силу решения суда о признании экстремистскими материалов, изготовляемых или распространяемых религиозной организацией".

Вне зависимости от содержания экспертизы такого рода проверки, как легко понять, могут грозить многим религиозным организациям. Не только тем, кто уже стал объектом целенаправленного антиэкстремистского преследования, как Свидетели Иеговы, но и просто крупным организациям, которые не могут проконтролировать, что делают и распространяют их многочисленные и никак не учитываемые "члены" и "участники".

Сам состав совета вызвал сильнейшие нарекания, так как в него вошло несколько известных "сектоборцев". Наиболее одиозный из них, Александр Дворкин, был избран председателем, а одним из двух заместителей Дворкина стал исламовед Роман Силантьев, известный своей радикальной позицией в отношении мусульманских меньшинств.

Впрочем, деятельность совета, начиная с его первого заседания в апреле, не дала пока подтверждений этим опасениям. Да и антиэкстремистское давление на религиозные организации идет в основном не по линии Минюста.

НЕПРАВОМЕРНЫЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ В СФЕРЕ МЕДИА

Неудачные попытки закрытия газет

Антиэкстремистское законодательство, помимо насильственных преступлений, ограничивает почти исключительно проявления свободы выражения. Поэтому значительная часть неправомерного (да и правомерного тоже) правоприменения приходится на медийную сферу, включая интернет.

Ни одно издание не было неправомерно закрыто в 2009 году. Закрытие изданий за экстремистскую деятельность вообще не так уж часто: всего таким образом по антиэкстремистскому законодательству в 2002-2009годы было закрыто семь изданий, из них неправомерно, по нашей оценке соответствия решения закону, одно, и еще один случай можно было считать в этом смысле спорным [23].

В частности, Верховный суд Мордовии 30 июня 2009 г. отказался закрыть газету умеренных эрзяньских националистов "Эрзянь Мастор" по требованию республиканской прокуратуры, давно добивавшейся закрытия газеты, и 25 августа это решение подтвердил Верховный суд РФ. Прокуратура не смогла опровергнуть то, что "издатели выступают за отдельное культурное и государственное развитие народа эрзя, но при этом они не призывают к отделению от Российской Федерации, не возбуждают вражду и ненависть по отношению к другим народам или представителям какой-либо религии, не призывают к действиям против какой-либо нации, расы, религии, отдельных лиц" [24].

Однако некоторые СМИ подверглись очень серьезному давлению.

Наиболее серьезное давление оказывается на дагестанскую газету "Черновик". За ряд публикаций, критикующих власти и, главным образом, правоохранительные органы за их чрезмерную жестокость в ходе контртеррористических операций, газете были вынесены антиэкстремистские предупреждения и начато дело о ее закрытии. Более того, главный редактор и четверо журналистов газеты были привлечены к ответственности по ст. 282 УК за возбуждение вражды к такой социальной группе, как сотрудники правоохранительных органов. Впрочем, дело надолго застряло в суде (в феврале 2010 года процесс еще продолжался).

Не менее серьезным было неправомерное давление на петербургскую национал-популистскую газету "Новый Петербург". Еще в 2008 году она была закрыта, и в предыдущем докладе мы писали, что хотя эта газета была явно ксенофобной, иск о ее закрытии не имел должных оснований. В конце концов редакция выиграла почти все дела, и 27 января 2009 г. Верховный Суд РФ подтвердил неправомерность закрытия газеты. Это позволило со временем возобновить выпуск.

Между тем еще в 2008 году по примерно тем же основаниям началось уголовное преследование по ч. 2 ст. 280 редактора газеты Николая Андрущенко. Три из инкриминируемых ему газетных статей были в октябре 2008 года признаны экстремистскими, и это решение позже не пересматривалось. Завершилось дело Андрущенко уже в 2009 году и несколько неожиданно: 22 июня 2009 г. Дзержинский суд Санкт-Петербурга снял обвинение по ст. 280 и оставил в приговоре только ст.319 ("Оскорбление представителя власти"). Андрущенко был приговорен к условному сроку и к штрафу, но оба наказания были последовательно сняты за истечением срока давности.

В ходе преследования "Нового Петербурга" еще в октябре 2008 года возникла нетривиальная правовая коллизия, не разрешенная до сих пор. 16 октября Дзержинский районный суд Санкт-Петербурга признал три статьи Андрущенко экстремистскими материалами, по нашему мнению, без достаточных оснований. А уже 21 октября городской суд Санкт-Петербурга отказал Россвязьохранкультуре в иске о закрытии газеты, не найдя в тех же самых статьях признаков экстремизма. Казалось бы, это должно было повлечь пересмотр первого решения, но оно пересмотрено не было. И более того, 1 апреля 2009 г., то есть через два месяца после того, как Верховный Суд подтвердил решение петербургского городского суда, эти три статьи были включены в Федеральный список экстремистских материалов. А в июне, как уже было сказано, те же статьи стали основанием для вынесения приговора по ст. 282 УК. При этом оправдательные решения петербургского и Верховного судов тоже не подверглись пересмотру.

Предупреждения СМИ и чрезмерная бдительность

За 2009 год было вынесено немало неправомерных предупреждений. К сожалению, мы не имеем информации обо всех предупреждениях, вынесенных прокуратурой, а выносится их много. Зато Роскомнадзор, федеральное ведомство, отвечающее за контроль над СМИ, публикует результаты своей работы. И мы полагаем, что степень правомерности деятельности его органов в 2009 году была особенно низка — не менее 15 предупреждений из 33 были вынесены неправомерно [25].

Кстати, некоторые из них являются косвенным следствием кампании преследований НБП. Только весной 2009 года не менее двух изданий — "Пермский обозреватель" и "Вятская особая газета" — получили предупреждения Роскомнадзора за публикации об акциях, проведенных нацболами. Можно предположить, что предупреждения основаны на том, что при упоминании запрещенной организации в тексте публикации закон обязывает оговаривать существование запрета (норма сама по себе спорная). Но в законе речь идет об упоминании именно самой запрещенной организации (в данном случае НБП), а не ее последователей. Обе газеты писали именно о последних, не упоминая партию. Между тем в Кирове не только газета получила предупреждение, но и ее главный редактор был оштрафован за публикацию о нацболах на 4 тысячи рублей по ст. 13.15 КоАП ("Злоупотребление свободой массовой информации"). Ранее по той же статье был оштрафован главный редактор астраханской газеты "Факт и компромат" за весьма критическую статью о нацболах, в которой не было буквально упомянуто о факте запрета.

Постоянным источником злоупотреблений остается запрет на демонстрацию нацистской символики, никак не ограниченный контекстом ее использования. (Эту неудачную норму закона закрепил и Верховный Суд РФ [26].) Например, в июне было вынесено предупреждение "за демонстрацию свастики" газете "Смоленские губернские ведомости". На фотографии, иллюстрировавшей антифашистскую по сути заметку о вынесении приговора неонацисту за размещение в интернете ксенофобных материалов, были изображены два человека, рассматривающие в компьютере кадр печально известного видеоролика с убийством уроженцев Таджикистана и Дагестана на фоне флага со свастикой.

В 2009 году напомнила о себе и норма закона, объявляющая экстремизмом заведомо ложное обвинение властей в экстремизме. Эта норма, и сама по себе не раз подвергавшаяся критике, может быть также применена расширительно. В начале июня 2009 года Роскомнадзор вынес редакции новосибирской газеты "За народную власть!" предупреждение за "Открытое письмо Путину", подписанное группой читателей. Это весьма критический документ, обвиняющий В. Путина в развале страны в пользу Запада. Но такого рода действия не подходят под определение экстремизма, так что и обвинение в таких действиях, истинное или ложное, экстремизмом быть названо не может.

Рост давления не означает все же его непреодолимости. 16 октября 2009 г. выиграла суд "Новая газета в Петербурге", оспаривавшая очевидно неправомерное предупреждение, вынесенное ей еще в 2008 году за цитирование антигрузинских высказываний активиста регионального ДПНИ. Но многомесячная череда судебных процессов — это и сама по себе форма наказания для СМИ.

Правда, в случае "Новой газеты в Петербурге" дело было усугублено спорами о подсудности: дела о предупреждениях СМИ обычно рассматриваются в арбитражных судах, но в этом случае арбитраж сумел передать дело в суд общей юрисдикции. 6 октября 2009 г. Президиум Высшего арбитражного суда России постановил (по делу "УРА.ру"), что дела о предупреждениях должны быть всегда подсудны судам общей юрисдикции. Можно предположить, что это решение сделает практику действительно единообразной.

По-прежнему предупреждения СМИ выносятся в тех случаях, когда ксенофобные взгляды той или иной степени радикальности высказывает интервьюируемый, а интервьюер с ним ни в коей мере не соглашается или даже полемизирует.

Можно предположить, что эти предупреждения продиктованы заботой о том, как бы то или иное издание не перешло грань между предоставлением слова тем, кто может пропагандировать ненависть или уже известен такой пропагандой, и собственно пропагандой ненависти на собственных страницах. Последнее — противозаконно, а первое — нет, поскольку свобода слова может быть ограничена законом применительно к определенным высказываниям, а не к определенным людям. Задача журналистов — выстроить внятную для читателя дистанцию между собой и интервьюируемым ими пропагандистом ненависти, а также проследить за тем, чтобы публикация в целом не пропагандировала ненависть, но это не значит, что кого-то может быть запрещено интервьюировать.

Предупреждение изданию, в соответствии с законом — не такая уж мягкая мера профилактики (она может повлечь и закрытие издания), и она, несомненно, должна применяться только в случаях, когда упомянутая грань действительно почти перейдена. До этого можно ограничиться, например, предостережением лично редактору или журналисту, да даже и просто письмом. Но органы и прокуратуры, и Роскомнадзора время от времени выносят предупреждения по явно не заслуживающим того поводам.

Например, прокуратура 2 сентября вынесла предупреждение газете "Якутск вечерний" за интервью с именитым местным поэтом Софроном Осиповым, в котором тот в весьма резких выражениях отзывался и о якутах, и о местных русских. Конечно, высказывания Осипова были полны языка вражды, но интервьюер с ним прямо спорил, а не солидаризировался.

В конце года Роскомнадзор вынес предупреждение журналу "Коммерсантъ Власть" за публикацию интервью с ингушским писателем Иссой Кодзоевым. В беседе с журналисткой Ольгой Алленовой Кодзоев наряду с резкой критикой российской власти и спецслужб допустил несколько обобщенных негативных характеристик русского народа. Но позиция журнала в этом интервью была подчеркнуто нейтральна, и в результате журнал оказался наказан фактически за профессионализм своего сотрудника.

Проблематичность правоприменения в интернете

Мы не считаем любое преследование за высказывания в интернете (в частности, в блогах) неправомерным. Само по себе высказывание в интернете, если оно не ограничено к распространению (например, предназначено "только для друзей" в Живом журнале), может быть сочтено публичным. Критерием тут может быть только оценка количества предполагаемых читателей, аналогично тому, как при оценке публичности высказывания, сделанного на улице, следует оценивать количество тех, кто мог его слышать. Практика вне интернета полагает публичными высказывания, адресованные не нескольким людям и даже не паре десятков людей, а явно большему количеству. Видимо, те же количественные критерии должны применяться и в интернете. Но следует делать поправку на то, что сам факт преследования за высказывание привлекает к нему широкое внимание, если оно еще доступно в этот момент онлайн (как было в случае известного комментария о "неверных ментах", сделанного Саввой Терентьевым, дело которого ждет своей очереди в Европейском суде по правам человека).

Таким образом, преследование, например, Ирека Муртазина неправомерно по существу обвинения (см. выше), а не потому, что он писал то, что писал, именно в блоге: блог Муртазина популярен, и постинги автора блога вполне могут считаться публичным высказыванием.

Как и вне интернета, каждый случай должен рассматриваться конкретно: что именно инкриминируется, как обвинение соотносится с действительно распространявшимся текстом, насколько широко этот текст распространялся. Не во всех случаях нам это известно. Например, нам трудно оценить, насколько правомерно было решение мирового суда Советского района г. Самары, который 6 октября 2009 г. приговорил по ч. 1 ст. 280 УК к одному году лишения свободы условно блогера Д. Кириллина: в его блоге встречалось много языка вражды и подстрекательских высказываний, но мы не знаем, какие именно высказывания ему инкриминировались.

Но интернет имеет свою специфику: отклики читателей не могут столь же эффективно контролироваться, как содержимое интервью или рубрики "письма читателей" в газете, если только не вводить на всех интерактивных сервисах интернета предварительную модерацию. Таким образом, редакция или индивидуальный автор не могут предотвратить появление противозаконных по содержанию комментариев. Можно законодательно обязать редакции удалять такие комментарии по решению суда или по запросу правоохранительных органов с правом обжалования в суде. Как правило, редакции с такими предписаниями и не спорят. Более того, часто они (или даже хостинг-провайдеры) удаляют предполагаемо противозаконный контент просто по частной жалобе. Но полностью контролировать контент на больших площадках, тем более, в режиме реального времени, невозможно. А закон не делает скидку на эти естественные и неизбежные для интернета условия. Более того, правоприменительная практика склоняется к тому, чтобы возложить на редакции ответственность за содержание комментариев даже в тех случаях, когда редакция эти комментарии удалила.

Именно по таким поводам в 2008 году интернет-агентство "УРА.ру" получило два антиэкстремистских предупреждения. И Арбитражный суд в Москве 20 апреля 2009 г. отказал в удовлетворении исков агентства, оспаривавшего эти предупреждения Россвязькомнадзора (так ранее называлось это ведомство). Опасаясь новых инцидентов такого рода, которые привели бы, весьма вероятно, к иску о закрытии агентства, последнее закрыло свой веб-форум, лишившись интерактивной связи с читателями. И это дело не является изолированным случаем: весной еще одно интернет-СМИ, агентство "Росбалт", получило антиэкстремистское предупреждение по аналогичному поводу.

Применительно к интернету особенно затруднено функционирование механизма запрета экстремистских материалов. Во-первых, запрет должен в соответствии с КоАП влечь наказание за массовое распространение, но трудно найти, кого наказывать. Суды могут выносить — и выносят — обеспечительные решения, предписывающие интернет-провайдерам блокировать доступ к сайтам, но соблюдаются эти решения очень плохо, так как они противоречат закону о связи и основанным на нем коммерческим обязательствам провайдеров. Во-вторых, по существу запрет должен бы относиться к определенному тексту или к группе текстов, и только изредка к целому сайту — если он, что будет доказано в суде, систематически и направленно размещает экстремистские материалы (по аналогии со СМИ). Но на практике отнюдь не все запреты следуют такой логике, даже если вынести за скобки просто произвольные оценки тех или иных текстов. Например, можно понять смысл запрета сайта "Кавказ-центр", но невозможно понять наложенный Череповецким городским судом Вологодской области 13 апреля 2009 г. запрет сервера "Самиздат" — части известной интернет-библиотеки Мошкова: каждый может сам поискать там экстремистские материалы по адресу http://zhurnal.lib.ru. Последнее решение было вынесено в связи с признанием экстремистскими текстов всего лишь одного из многочисленных авторов. Впрочем, и "Самиздат", и "Кавказ-центр" все равно доступны российским пользователям Сети.

ЗАМЕЧАНИЯ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Отмеченные выше отдельные изменения к лучшему, произошедшие в 2009 году, не отменяют того факта, что разносторонние преследования и просто административное давление, связанные с антиэкстремистским законодательством, все шире и глубже распространяется в жизни всей страны. Достаточно упомянуть продолжающуюся практику рассылки многочисленных прокурорских актов по библиотекам и школам, хотя эти действия не приносят и не могут принести никакой пользы и оказывают давление на людей, не нарушивших никаких законов. (Прокуратура порой доходит до того, что изымает в библиотеках книги, вовсе не запрещенные, например, книги основателя саентологии. Впрочем, изъятие любых книг библиотек без суда противоречит закону "О библиотечном деле"; спор между библиотекарями и прокурорами о применении антиэкстремистского законодательства к библиотекам еще не завершен.)

Особую роль здесь играют Департамент МВД по противодействию экстремизму и его региональные центры. С созданием Департамента (он начал реально работать как раз с начала 2009 года) расследование и пресечение серьезных преступлений по мотиву ненависти существенно интенсифицировалось, особенно в Москве. Но многие сотрудники так называемых Центров "Э" в ряде регионов сфокусировали свою деятельность не на по-настоящему опасных преступниках, а на каких-то малоопасных или вовсе безобидных группах. Например, совершенно непонятно, с какой целью сотрудники новосибирского центра "Э" принимали участие в преследовании художника Артема Лоскутова, организатора шуточных ежегодных "монстраций".

Вообще, к сотрудникам центров "Э" высказывается много претензий, часто справедливых, за неправомерные действия. Не раз предлагалось вовсе ликвидировать эту новую оперативную структуру. Мы против такого пути решения проблем, потому что суть последних не в структуре, а в контрпродуктивной рамке ее деятельности, заданной действующим определением экстремизма [27].

Между тем все новые государственные органы втягиваются в "борьбу с экстремизмом". Например, таможенники могут надолго задерживать ввозимую Свидетелями Иеговы литературу, хотя сверка с Федеральным списком (что бы ни думать о правомерности собственно запретов на материалы Свидетелей) — это дело получаса. А в Сочи таможенники под предлогом поиска экстремистских материалов скопировали все содержимое ноутбука журналиста Юрия Иващенко, въехавшего из Абхазии, и 26 января 2010 г. Прикубанский районный суд Краснодара отказал в удовлетворении жалобы Иващенко на действия Сочинской таможни.

Судя по всему, все более широкий круг чиновников подталкивается — инструкциями или примером соседей — к тому, чтобы вносить свой вклад в "борьбу с экстремизмом". Прокуратура требует создавать планы борьбы с экстремизмом даже на уровне сельсоветов. И то, что в ряде случаев мы видим сворачивание наиболее вопиющих практик злоупотребления антиэкстремизмом, означает, что вышестоящие чиновники вынуждены порой ограничивать пыл нижестоящих.

Впрочем, и самые высокие инстанции могут интерпретировать антиэкстремистское законодательство самым удивительным образом. Например, 18 июня 2009 г. Генеральная прокуратура РФ, проведя проверку исполнения федерального законодательства о противодействии экстремистской деятельности, внесла представление министру здравоохранения и социального развития Татьяне Голиковой. Нарушения, которые, по мнению Генеральной прокуратуры, имеют отношение к экстремизму, состоят в неоправданном увеличении квот на привлечение иностранной рабочей силы, что "способствует нарушению приоритетного права российских граждан в сфере занятости населения и созданию условий для межнациональных конфликтов". Экстремизм был усмотрен также в недоработках в организации прохождения альтернативной гражданской службы.

Выше на примере "Нового Петербурга" мы видели, что даже решения Верховного суда могут не отменять ранее принятых неправомерных решений. Такую инерционность можно наблюдать и в других случаях, когда неправомерная кампания давления сворачивается, но и реабилитации неправомерно обвиненных мы не видим.

Крайним примером можно считать дело Совета старейшин балкарского народа (ССБН). Ранее республиканская прокуратура преследовала ССБН за это, что его активисты, критикуя власти, якобы обвинили сами власти (в данном случае — республиканские) в экстремистской деятельности. Дело о ликвидации ССБН, возвращенное Верховным Судом РФ в Верховный суд Кабардино-Балкарии еще в марте 2008 года, так и не было заново рассмотрено в республике. Но ССБН до сих пор фигурирует (единственная, кстати) в списке Министерства юстиции как организация, чья деятельность приостановлена из-за ее экстремистской деятельности, хотя срок приостановки истек уже более полутора лет назад.

Другой пример. В апреле 2009 года в Воронеже было закрыто за отсутствием состава преступления уголовное дело, возбужденное за два года до этого. Дело это было возбуждено по редкому сочетанию статей УК — не возбуждение ненависти, а только покушение на таковое. Но и признаков покушения правоохранительные органы не нашли и обвинение не предъявили. Но зато так и не вернули Виктору Потрываеву, свидетелю по делу, значительную часть изъятых у него предметов, включая жесткие диски компьютера, поскольку эти предметы были уничтожены [28].

Мы ничего не знаем о случаях наказания чиновников за злоупотребления. Если таких наказаний действительно нет или их очень мало, а призывы расширять "борьбу с экстремизмом" продолжают звучать, можно не сомневаться, что злоупотреблений будет только больше.

Не только чиновники повинны в том, что антиэкстремизм постепенно становится универсальным репрессивным инструментом.

Нам уже приходилось писать, что попытки подорвать антиэкстремистское законодательство методом доведения его до абсурда не дают, и не могут дать, ничего, кроме легитимации произвола. Просто потому, что в правовой системе, в отличие от художественной или даже политической, ничего таким способом не изменишь. Но попытки эти продолжаются. Наиболее нелепая из них — инициированный радикальными неоязычниками, но подхваченный вполне нейтральными людьми флэш-моб по написанию жалоб в прокуратуру на нетолерантность Библии. Надо иметь в виду, что по части абсурда превзойти некоторых представителей наших правоохранительных органов не так просто. Достаточно вспомнить предупреждение Роскомнадзора, вынесенное газете "Вечерняя Тюмень" за иронический пересказ жития святых Петра и Февронии, или недавний случай в Самаре, где местная прокуратура попыталась запретить известный антифашистский фильм "Россия-88" (уже в январе 2010 года Генеральная прокуратура отозвала дело из суда на новое рассмотрение).

Заметный вклад в распространение антиэкстремистского произвола вносят многие религиозные организации и активисты, регулярно призывающие прокуратуру и иные правоохранительные органы применить антиэкстремистское законодательство в случаях критики их веры или той или иной практики их организаций. Первый повод предполагает явно расширительную трактовку определения экстремизма (и непонятно, почему заявители не опасаются, что их заявление ударит бумерангом по ним самим). А по второму поводу любая организация может подать гражданский иск о защите деловой репутации.

Мы также выступаем против любых попыток перевести общественную полемику в план преследования за возбуждение вражды к "социальной группе". Они, кстати, часто ссылаются на уже имеющиеся прецеденты злоупотребления этой нормой. Так, Союз журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области пытался добиться возбуждения уголовного дела по ст. 282 за возбуждение социальной ненависти против журналистов против ректора Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов (СПбГУП), профессора Запесоцкого. А наши коллеги из правозащитной Ассоциации "АГОРА" потребовали возбудить уголовное дело против депутата Сергея Абельцева за возбуждение ненависти к группе "правозащитники" [29].

Мы убеждены, что всем нам, и чиновникам, и обычным гражданам — при всех существующих разногласиях относительно правомерности тех или иных антиэкстремистских правовых норм — нельзя ради победы в том или иным конфликте потакать такой серьезной угрозе, как расширение антиэкстремистского произвола.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См.: Верховский Александр, Кожевникова Галина. Неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в России в 2008 году // Ксенофобия, свобода совести и антиэкстремизм в России в 2008 году. М.: Центр "СОВА", 2009. С. 75-100; Верховский А. Антиэкстремистское законодательство и злоупотребления при его применении // Ксенофобия, свобода совести и антиэкстремизм в России в 2007 году. М.: Центр "СОВА", 2008. С. 50-88;.

[2] В этом, как и в других своих докладах, Центр "СОВА" не рассматривает специфическую ситуацию в республиках Северного Кавказа, делая исключения лишь для некоторых случаев, которые находятся в русле общей правоприменительной практики. Все остальные практики неправомерного применения антиэкстремистского законодательства на Северном Кавказе отслеживают и анализируют Правозащитный центр "Мемориал", сайт "Кавказский узел" (www.kavkaz-uzel.ru/), Human Rights Watch и другие международные правозащитные организации, систематически работающие в регионе.

[3] В части гражданских прав тут возможны изъятия, которые никто не оспаривает.

[4] Эксперт Института прав человека Лев Левинсон: "Идеи Душенова должны рассматриваться на гражданском процессе. Лишать свободы за идеи нельзя" // Портал Credo. 2010. 12 февраля (www.portal-credo.ru/site/?act=authority&id=1356).

[5] Свобода совести в Российской Федерации. Специализированный доклад за 2009 год. М.: Институт свободы совести, 2010 (имеется в архиве Центра "СОВА").

[6] С необходимой подборкой норм антиэкстремистского законодательства можно ознакомиться в приложении к брошюре: Верховский А., Кожевникова Г. Мониторинг агрессивной ксенофобии: Рекомендации для общественных активистов (доступна онлайн на сайте Центра "СОВА", www.sova-center.ru/8B58424).

[7] См. выступление Дмитрия Дубровского в Европейском университете в Санкт-Петербурге и последующую дискуссию: Социогуманитарная экспертиза в делах по разжиганию ненависти: контрреволюция науки? // Сайт Европейского Университета в Санкт-Петербурге. 2008. 10 апреля (www.eu.spb.ru/index.php?option=content&task=view&id=879).

[8] Приведем предлагавшийся состав преступления полностью: "Искажение приговора Нюрнбергского Трибунала, либо приговоров национальных судов или трибуналов, основанных на приговоре Нюрнбергского Трибунала, допущенное с целью полной или частичной реабилитации нацизма и нацистских преступников, либо объявление преступными действий стран-участников антигитлеровской коалиции, а также одобрение, отрицание преступлений нацизма против мира и безопасности человечества, совершенные публично".

[9] См. о них подробнее в: Кожевникова Г. Под знаком политического террора. Радикальный национализм в России и противодействие ему в 2009 году // Центр "СОВА". Национализм и ксенофобия. 2010. 2 февраля (xeno.sova-center.ru/29481C8).

[10] И еще один был отправлен на принудительное лечение.

[11] Мы не раз писали ранее об этом. Запрет НБП основан на одной явной судебной ошибке и двух эпизодах применения насилия, которые вообще не были рассмотрены по существу в процессе о запрете, что противоречит основам правосудия (в дальнейшем в соответствующих уголовных делах эти эпизоды тоже не получили достаточно внятной оценки).

[12] "Живой журнал" Георгия Саркисяна. 2010. 17 января (g-sarkisyan.livejournal.com/50051.html).

[13] Обзор оценок "Таблиги Джамаат" см.: Яновская Мария. "Таблиги Джамаат": Скрытая угроза мирной проповеди // Фергана.ру. 2009. 11 февраля (www.ferghana.ru/article.php?id=6065).

[14] Надо полагать, приговор Муртазину был связан с жесткой позицией президента Шаймиева. Через несколько дней после решения Верховного суда Шаймиев заявил, что готов уйти в отставку, но приговор уже вступил в силу.

[15] Муртазин, таким образом, более года спокойно распространял эту книгу до момента заведения уголовного дела. А заведено оно было через три месяца после ложного сообщения о смерти Шаймиева.

[16] В 2008 году И. Аверкиев уже был объектом неправомерного преследования за статью "Путин — наш хороший Гитлер".

[17] Подробнее о деле НКПЧ см.: Дело Новороссийского комитета по правам человека // Центр "СОВА". Национализм и ксенофобия. 2009. 14 сентября (xeno.sova-center.ru/29481C8/D9601B2).

[18] Власти иногда реализуют запрет силами "официального ислама". Конечно, в преследовании религиозных диссидентов интересы последнего часто объективно совпадают с интересами власти, и примеров этого было всегда достаточно. Но иногда инициатива властей слишком заметна: например, в Татарстане Управление по делам религий при Кабинете министров разослало 10 сентября по мухтасибатам (районным мусульманским управлениям) просьбу не допускать в мечети проповедников "Таблига".

[19] Уже в феврале 2010 года у нурсистов появились первые обвиняемые по ст. 282¹ УК.

[20] В 2009 году наши данные совпадают с данными, представленными Еленой Рябининой (Институт прав человека). По ее данным, есть даже некоторое снижение неправомерных преследований по сравнению с 2008 годом: 6 приговоров и 18 осужденных против 4 приговоров и 14 осужденных, хотя, возможно, это связано с нехваткой информации. На 22 января 2010 г. известно два расследуемых дела и два дела, находящиеся в суде.

Всего на 22 января в рамках борьбы с "мусульманским экстремизмом", по данным Е. Рябининой, с 2004 года были вынесены неправомерные приговоры в отношении 142 человек, из них 102 обвинялись в членстве в "Хизб ут-Тахрир". К реальным срокам заключения было приговорено 106 человек (и 46 из них остаются в заключении), 31 — к условным срокам (все по делам "Хизб ут-Тахрир") и еще 8 к штрафам или принудительным работам.

[21] См. подробнее в нашем докладе о свободе совести, который вскоре будет опубликован на сайте Центра "СОВА".

[22] Такая сперхоперативность Минюста может быть объяснена двояко: Министерство особо расположено либо к МГЕР, либо к автору приложения к той листовке, "сектоборцу" Александру Кузьмину, входящему в экспертный совет при том же Минюсте.

[23] О правомерно закрытых в 2009 году СМИ см.: Кожевникова Г. Под знаком политического террора. Радикальный национализм в России и противодействие ему в 2009 году.

[24] Определение Верховного суда России по делу о ликвидации газеты "Эрзянь Мастор" // Центр "СОВА". Национализм и ксенофобия. 2009. 21 ноября (xeno.sova-center.ru/4DF39C9/DEF77D8).

[25] Подробнее см.: Список предупреждений Роскомнадзора за 2009 год // Центр "СОВА". Национализм и ксенофобия в России. 2009. 29 декабря (xeno.sova-center.ru/29481C8/E2197F6).

[26] В постановлении 2007 года по делу о запрете одной действительно расистской организации говорится: "Единственным и достаточным основанием признания деятельности экстремистской является сам по себе факт пропаганды свастической символики, вне зависимости от побудительных мотивов пропагандистов и их личного отношения к такой символике" // Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ от 6 февраля 2007 г. № 18-Г07-1. Бюллетень Верховного суда. 2007. № 12 (доступно на сайте Верховного суда: www.supcourt.ru/vscourt_detale.php?id=5125&w[]=свастика).

[27] Подробнее позиция Центра "СОВА" изложена в: О меморандуме по поводу структур МВД по противодействию экстремизму // Центр "СОВА". Национализм и ксенофобия. 2009. 17 июня (xeno.sova-center.ru/29481C8/D206A8A).

[28] Уничтожение предметов, не признанных судом запрещенными к обращению или подлежащими уничтожению по иной причине, предусмотренной ст. 81 УПК, практикуется не только в Воронеже. Например, в Екатеринбурге так была уничтожена книга Центра "СОВА", изъятая у нацбола Алексея Никифорова, хотя суд и не нашел в ней признаков экстремизма.

[29] Мы публично обсуждали наши расхождения с коллегами. См.: Неправомерные обвинения в адрес депутата Абельцева // Центр "СОВА". Национализм и ксенофобия в России. 2009. 15 апреля (xeno.sova-center.ru/89CCE27/89CD2B5/CCD3C5A); Полемика с АГОРОЙ по ее обращению против депутата Абельцева // Там же (xeno.sova-center.ru/29481C8/CCDC0E1).

Первоначально доклад был опубликован на Полит.ру.