«Диалоги кармелиток» Чернякова

Очередная притча не о том, что приводит людей к Богу, а о том, что уводит их от других людей

© Wilfried Hösl / Bavarian State Opera Сцена из оперы «Диалоги кармелиток» Перейти в фотогалерею материала › Всего фото: 9 В Баварской государственной опере проходит премьерная серия «Диалогов кармелиток» Франсиса Пуленка, которые приурочены тут к пасхальным праздникам. За пультом — главный дирижер Кент Нагано. Режиссер и автор декораций — Дмитрий Черняков. Это уже вторая его работа в именитом мюнхенском театре после «Хованщины».

Черняков поставил очередную притчу, где вопрос не в том, что приводит людей к Богу, а в том, что уводит их от других людей. Совершенно очевидно, что героини оперы органически не могут жить среди обычных, нормальных граждан — ровно таких, каких мы видим на улицах, в метро, по телевизору; из спектакля в спектакль Чернякова обычные, нормальные люди — это кочующее, безучастно-любопытное зло.

Декораций Черняков придумал немного — одна бедная постройка высокотехнологично передвигается по огромной пустой сцене. Это то ли сарай, то ли терраса, сколоченная из разностильных окон, просматривающаяся насквозь и светящаяся изнутри лампочками светохудожника Глеба Фильштинского и еще чем-то совсем нематериальным. В ее убогой рукодельности можно найти отголоски и подмосковной дачи, и готической архитектуры. Но на самом деле это теперь уже легендарная халупа из финала черняковского «Китежа», только немного разросшаяся. То же крошечное пространство человеческого рая, укрытие, ковчег.

Только в этой закрытой от мира капсуле женщины, одетые в мешковатые, домашние вязанки, жилетки, свитера (художник по костюмам — Елена Зайцева), сохраняют себя, свои тихие и невидные чувства, свои привычные дела, в которых пение молитвы идет чередой с заготовкой варенья, засушиванием целебных трав и нескончаемым питьем чая из больших белых кружек. Бог тут в общем-то ни при чем. В абсолютном неверии в возможность чего-то хорошего за пределами сарайчика скорее есть что-то богоборческое. Это теплый, человечный, защищенный, женский — но не женственный, не призывный, а мамин и бабушкин — мир. Пожалуй, он даже более выразителен, чем мир главной героини Бланш. Режиссер любуется им, поворачивает халупу разными сторонами. И поскольку монахини значительную часть спектакля присутствуют на сцене, концентрация сочувствия, разлитого в воздухе, невероятно высока. Что отличает эту работу Чернякова от нескольких предыдущих. © Wilfried Hösl / Bavarian State Opera Сцена из оперы «Диалоги кармелиток» Спектаклю повезло с кастингом, и любимый мюнхенцами маэстро Нагано подтвердил свое умение расчетливо управляться с музыкой ХХ века (уже через пару дней в местном «Дон Жуане» он выглядел совсем неубедительно, а о его работе в черняковской «Хованщине» лучше не вспоминать). В партии Бланш, сбежавшей от равнодушно-нарциссичного отца и брата-неврастеника, была очень трогательна англичанка Сьюзан Гритон. Француженка Сильви Брюне отважно сыграла роль старой настоятельницы мадам де Круасси. Ее горькое и недолгое псевдоматеринство в отношениях с Бланш и ее тяжелая, неприятная смерть — среди кульминаций спектакля. В качестве новой настоятельницы мадам Лидуан блистала финская звезда Соиле Исокоски. Но самой яркой героиней оказалась вроде бы предательница — амбициозная, сильная и тоже по-своему страдающая мать Мария в исполнении внушительных размеров шведки Сюзанны Ресмарк. Она действует решительно, если надо — агрессивно. Она зовет всех остальных к смерти, но сама в результате остается жить. Она очень хороша своей амбивалентностью, явно увлекательной для режиссера, который вырастил из этого символа банального религиозного фанатизма сложнейшего персонажа. Черняков также присочинил ей историю с некоей обвинительной бумагой против своих, которую мать Мария передает в руки представителя того, другого мира. Она единственная, кто умеет контактировать с этим миром и для кого — что самое важное — он не смертелен. © Wilfried Hösl / Bavarian State Opera Финальная сцена оперы «Диалоги кармелиток» Поэтому никакого хеппи-энда и не ощущается, когда в финале вдруг не рубят головы, а преодолевшая страх Бланш кидается вовсе даже не на эшафот, а спасать женщин, замуровавшихся в своем укрытии и пустивших там газ. Она вытаскивает их по одной с гильотинным звяканьем, придуманным Пуленком в оркестре. Монахини вроде живы, шевелятся. Но на фоне столпившихся вокруг безучастно-любопытных и совершенно нормальных граждан они не выглядят жильцами на этом свете. Они обречены, если можно так выразиться, умирать в жизнь. Точно так же ведь обстояло дело с Изольдой и Воццеком из предыдущих постановок Чернякова.{-tsr-}А с Бланш в каком-то смысле все нормально — она гибнет, подорвавшись в зараженной хибарке, и клуб белого дыма возносится под колосники. Можно сказать, ей повезло, она это заслужила. Потому что выход из безнадежной ситуации под названием «жизнь», по Чернякову, всегда понятно какой.