Анна Толстова о знаменитой инсталляции Ай Вэйвэя, выставленной на торги

"Sotheby's торгует семечками" — редкий журналист упустит возможность проанонсировать таким образом предстоящий аукцион современного искусства. Действительно, 15 февраля с вечерних торгов Sotheby's (подробнее об аукционе в материале "Отрицание живописи оправдывает средства") в Лондоне первым лотом будет продано 100 кило семечек. Фарфоровых. Между тем автору произведения запрещено покидать Китай, а его мастерская в Шанхае снесена по распоряжению местных властей. Впрочем, ему не впервой воевать с правительством.

Речь, конечно, идет о тех самых "Семенах подсолнуха", что прошлой осенью толстым ковром устлали пол Турбинного зала Tate Modern: одиннадцатым счастливчиком, получившим почетный заказ на инсталляцию для знаменитого лондонского музея, стал китаец Ай Вэйвэй. И в этом шедевре минимализма по-китайски сошлись все идеи и темы, стратегии и тактики художника, которому удается быть одновременно традиционалистом и новатором, почвенником и космополитом, эстетом и политиком, индивидуалистом и общественником.

В проекте участвовало более тысячи ремесленников "фарфоровой столицы" Китая, города Цзиндэчжэнь в провинции Цзянси, которые вручную отформовали и расписали каждое семечко в соответствии со старинной многоступенчатой технологией,— таким образом, тейтовский подряд в течение нескольких лет кормил множество далеко не богатых китайских семей. С одной стороны, ирония по поводу современного искусства, поставленного на музейно-биеннальный конвейер и изнемогающего от кризиса перепроизводства. С другой — никакого цинизма по отношению к коллективному автору, с которым Ай Вэйвэй имеет дело не в первый раз. Едва ли не лучшей работой на Documenta 12 в Касселе стал хеппенинг "Люди из сказки", заключавшийся в том, что Ай Вэйвэй оплатил приезд на фестиваль 1001 читателю своего блога, снабдил их всем необходимым собственного дизайна, от чемоданов до койкомест в импровизированных хостелах, и запечатлел сказочный вояж бедных соотечественников, даже не мечтавших побывать на Западе, в фотографиях и документальном фильме. Поступок истинного коммуниста — в конце концов художник вырос в коммунистическом Китае и постоянно осмысляет этот травматический опыт — и в шутку, и всерьез. Например, превращая татлинскую "Башню Третьего Интернационала" в гигантскую люстру-фонарик. И конечно, "Семена подсолнуха" также непосредственно связаны со столь важной в его искусстве темой "культурной революции".

«Семена подсолнуха», 2010 год
Фото: © Ai Weiwei

Как объясняет Ай Вэйвэй, в пропагандистских клише эпохи Мао "мудрейший председатель" уподоблялся солнцу, а китайский народ — подсолнечникам, поворачивающим головы вслед за своим жестоким светилом, тогда как в реальной жизни людей, испытавших на себе аграрные эксперименты "большого скачка" и последующих лет, горсть семечек могла оказаться спасением от голодной смерти. Ну а для старой китайской интеллигенции заплеванный шелухой пол, который нередко оставляли после своих заседаний активисты партячеек, стал символом нового люмпен-пролетарского порядка.

Ай Вэйвэй родился в Пекине в 1957-м вскоре после того, как "великий кормчий" свернул кампанию "ста цветов". Его родители были как раз из старой интеллигенции, поэтому отец, один из самых известных китайских поэтов XX века Ай Цин, годы "большого скачка" и "культурной революции" провел вместе с женой в трудовом лагере в Восточном Туркестане, где занимался чисткой общественных нужников, а хунвейбинская критика тем временем громила его стихи, полные аллюзий на Верхарна и Маяковского (он учился в Париже времен расцвета сюрреализма), в печати. Ай Вэйвэй жил вместе с родителями в Синьцзяне, пока семья не смогла вернуться в Пекин. На вопрос, почему он занялся искусством, Ай Вэйвэй отвечает, что воспринимал его как форму внутренней эмиграции. Впрочем, на эскаписта он не похож — трудно назвать художника с более активной гражданской позицией в искусстве.

Она едва не стоила Ай Вэйвэю жизни, когда он предпринял собственное расследование обстоятельств Сычуаньского землетрясения 2008 года. Публиковал в своем блоге не попавшие в официальную статистику имена погибших детей и сведения о коррупции в строительном бизнесе, вследствие которой в первые минуты катастрофы разрушились десятки кое-как построенных школ. Был до полусмерти избит полицией за то, что попытался выступить на суде в поддержку обличавшего сычуаньскую администрацию правозащитника. Но и не думал сдаваться: самой яркой работой его ретроспективы, открывшейся в мюнхенском Доме искусства осенью 2009-го, была колоссальная мозаика из 9000 школьных рюкзачков на фасаде музея, которая складывалась в записанную иероглифами фразу "Она прожила счастливо семь лет в этом мире" — слова одной матери, потерявшей в землетрясении дочь. Тогда в интервью The New York Times Ай Вэйвэй говорил: "Я пришел в искусство, чтобы избежать политики. Но по иронии мое искусство становится все более и более политическим".

«Помнить», 2009 год
Фото: FOTOBANK/Getty Images

В конце 1970-х, когда вновь открылись университеты, он — вместе с Чжаном Имоу и Ченом Кайге — поступил в Пекинскую киношколу и в Центральную академию изящных искусств, вошел в легендарную группу "Звезды", порвавшую с соцреализмом и устроившую самовольную выставку прямо на ступенях Национальной галереи. А в 1981-м удрал в Нью-Йорк — немного поучился в Parsons, зажил богемной жизнью манхэттенских виллиджей, подрабатывая на стройках, подружился с Алленом Гинзбергом и начал делать иронические реди-мейды, отсылающие к недавней истории Народной Республики. Вроде скрипки с черенком лопаты вместо грифа — отличная метафора трудового перевоспитания интеллигенции в годы "культурной революции". В 1993-м из-за болезни отца Ай Вэйвэю пришлось вернуться в Китай. Тогда его творчество больше заключалось в общественной деятельности: он организовывал художественную коммуну пекинской East Village, издавал каталоги, устроил скандальную, до срока закрытую полицией выставку современного китайского искусства "Fuck Off" на III Шанхайской биеннале. И воочию наблюдал чудеса китайской модернизации, которая сделалась постоянным предметом его размышлений.

Мировая слава настигла Ай Вэйвэя в 2000-х: фестивали, биеннале, выставки (всюду, кроме Китая), призы и постоянное внимание прессы, ищущей в его искусстве простые ответы на сложные вопросы. Колоссальная "Карта мира", сложенная из стопок хлопчатобумажной ткани, напоминает, что все человечество одето в продукцию "made in China". Фотографии "Предварительных пейзажей" с безбрежными пустырями городских окраин, которые в считанные годы превратятся в широченные, запруженные транспортом проспекты, рассказывают об урбанизации по-китайски: в новых мегаполисах есть лишь бесконечные артерии улиц, но нет площадей — к этому пережитку европейской демократии в Поднебесной, усвоившей уроки Тяньаньмэнь, относятся с подозрением. Объекты, собранные из искалеченной антикварной мебели, бесценные вазы династии Хань, разбитые в ходе перформансов или изуродованные логотипом Coca-Cola — взяв на вооружение хунвейбинскую тактику художественного вандализма, Ай Вэйвэй говорит о борьбе будущего с прошлым как вечно актуальной проблеме в истории Китая, начиная с десятилетия "культурной революции". Мегаломанские инсталляции из фарфоровых ваз, стульев династии Цин или старых велосипедов — Ай Вэйвэй придает минимализму китайские черты: где еще, как не в Китае, эстетика упорядоченных множеств может иметь столь явный социально-политический смысл.

Семечки свободы