Александр Черкасов

Спецпроект «Чернобыль-25»

На самом деле, годовщина эта никакая это не круглая. Четверть века - да, но тут теперь очень надолго установилось особое течение времени. 137-й цезий и 90-й стронций, - изотопы, которые определяют радиационную обстановку, - имеют близкие периоды полураспада. За три десятка лет мощность дозы будет снижаться примерно вдвое, - без учета естественного переноса радионуклидов. А этот перенос - штука небыстрая, в почвах - сантиметра два в год...

Куда быстрее выносится, вымывается память.

К двадцать пятой годовщине аварии написано немало, - тут общественный интерес вовремя подхлестнула Фукусима.

Однако ощущение такое, что разные авторы пишут о разных событиях, - настолько различен оказывается Чернобыль в их подаче.

Речь тут не только и не столько о "молодых журналистах", не удосуживающихся ни прочитать полностью цитируемые источники, ни даже сверить профессиональный сленг, терминологию, чтобы "проканать за своего".

Тексты, тяготеющие (не сомневаюсь - вопреки воле авторов и тем более вопреки редакционному заданию) к жанру "Очень Страшной Газеты" - предмет отдельного рассмотрения. Равным образом, отдельный жанр составляют брошюры господ экологов. Не будем о них сегодня.

Я имею в виду прежде всего воспоминания, рассуждения участников событий, - они как будто говорят и пишут о разных событиях, разных авариях, разных стратегиях ликвидации их последствий с разными результатами в конце.

Приведу лишь два примера, - воспоминания двоих нерядовых "ликвидаторов".

*****

Вот замечательный Константин Чечеров, физик из Курчатовского института, человек, многие годы проработавший на аварийном Четвертом блоке, - во внутренних помещениях, в сильнейших радиационных полях. Проникнувший в итоге в то самое место, где взорвался реактор.

В интервью Виктории Ивлевой в "Новой газете" он говорит (так озаглавлена публикация): "Взрыв был один, и он был ядерный".

В самом названии - спор, полемика. Но с кем и с чем? С теми, кто утверждал, что был второй взрыв, - взрыв водорода? С теми, кто использует термин "тепловой взрыв"? А ведь это, оказывается, вопрос - что послужило основным источником МЕХАНИЧЕСКОЙ энергии взрыва, разрушившего четвертый блок? Вспышка мощности реактора - или всё-таки заранее уже накопленная тепловая энергия двуокиси урана?

В самом тексте есть и более важные полемические утверждения. Чечеров говорит, что при взрыве из шахты реактора выбросило всё топливо, что графита там не было, он не горел (и вообще не мог гореть). Как про доказательство говорит про необгоревшую краску на стенах и конструкциях в шахте реактора.

Ему нельзя не верить. Он, безусловно, говорит правду. Но...

Во-первых, если всё облученное топливо - под двести тонн - вылетело вверх из шахты реактора сразу, то почему мощный выхлоп радиоактивных газов и аэрозолей оттуда продолжался вплоть до первых чисел мая? Что "газило"?

Во-вторых, если всё топливо вылетело при взрыве, то из чего образовался расплав, стекший в нижние подреакторные помещения и застывший в виде "слоновьих ног" (а ведь Чечеров исследовал и эти "слоновьи ноги")?

Именно этот процесс плавления "отсутствовавшего" топлива и привел к едва ли не самому мощному и опасному выбросу радионуклидов в атмосферу, - но почему-то эти две частички паззла не сложены вместе.

*****

В памятную дату 26 апреля в "Независимой" вышла статья, в которой утверждения Константина Чечерова изложены более подробно и определенно: он утверждает, что при взрыве на 4-м блоке была достигнута температура 15-25 тысяч градусов, что привело к практически полному испарению топлива, ушедшего в верхние слои атмосферы.

Чечеров ссылается на данные косвенных измерений (не на публикацию, содержащую эти данные!), согласно которым при взрыве могла быть достигнута температура до сорока (!) тысяч градусов.

Дело даже не в том, что я, например, не слышал о таких данных, - в конце концов, я лишь "бывший инженер" (припоминаю, впрочем, совсем иные оценки температуры, полученные при отжиге микрочастиц топлива, - немногим более двух тысяч градусов).

Важнее другое - как утверждения Чечерова, не специалиста по нейтронной физике и динамике ядерных реакторов, согласуются с этой смежной областью знаний.

Дело в том, что взорвать ядерный реактор очень тяжело - собственно, именно в этом состоит одна из главных трудностей на пути к созданию ядерной бомбы.

Для этого нужно ввести в систему большую положительную реактивность и удержать его в критической конфигурации достаточное время.

Сразу же возникает несколько вопросов.

Был ли выполнен в обоснование идей Чечерова расчет динамики аварии - хотя бы в точечном приближении?

Сколько времени, по его мнению, мог был продолжаться разгон реактора до взрыва? Что всё это время удерживало систему в критическом состоянии?

По всем опубликованным данным, внесенная в систему реактивность была невелика, порядка одной бета эффективной - может быть, у Чечерова есть иные данные?

Опять-таки по всем опубликованным данным, неравномерность поля энерговыделения в реакторе РБМК не столь велика, чтобы при испарении и нагреве до десятков тысяч градусов одной (большей) части топлива оставшаяся часть избежала хотя бы полного плавления.

По сложности задача - расчет динамики и поля энерговыделения при разных значениях внесенной в систему реактивности - на уровне где-то между курсовой и дипломом.

Чтобы хотя бы вчерне сделать расчеты, отвечающие на эти вопросы, в наше время не нужен суперкомпьютер ВМС США - достаточно персоналки.

Исходные данные общедоступны.

Специалисты и стучащие копытами дипломники - в соседнем корпусе Института, если не на соседнем этаже.

Равно как и специалисты, для которых вводить реактор во "взрывной" режим - не авария, а повседневность. Последний сделанный под руководством Игоря Васильевича Курчатова реактор (он его называл ДОУД-3 - "до моего третьего удара", сиречь инсульта) имел и другие названия, - например, РВД, "реактор взрывного действия". В него вводили несколько бета эффективных реактивности. А он, вместо того, чтобы взрываться, давал вспышку мощности, нагреваясь тысяч до трёх градусов, - вступали в действие мощные отрицательные обратные связи.

Были и другие импульсные реакторы. Всякий раз для того, чтобы получить вспышку мощности, приходилось идти на разные дополнительные ухищрения. При этом энергия, выделяемая при вспышке, составляет порядка нескольких мегаджоулей, что сопоставимо со взрывом нескольких фунтов тротила.

Обсуждал ли Чечеров свои идеи с создателями и пользователями импульсных реакторов?

Мне могут возразить: все эти вопросы более уместны не в интернет-издании, а в частной переписке. Или - еще лучше - на скромном отдельском семинаре, - куда, собственно, и стоило бы вернуть обсуждение.

Собственно, даже при тоталитарных ужасах социализма никто не репрессировал неугомонного (а теперь уже, к сожалению, покойного) Ивана Жежеруна, предупреждавшего об опасности реакторов РБМК. Правда, никто его особенно и не слушал...

*****

Обратимся ко второму респонденту – президенту того же института Евгению Велехову. Он много рассказывает о своей работе после аварии - о противостоянии угрозе "китайского синдрома" - плавления реакторного топлива, которое затем уходит вниз, прожигая всё на своем пути.

Шахтеры Донбасса пробили тоннель под здание аварийного блока и создали там охлаждаемую жидким азотом плиту, которая должна была остудить и остановить расплав.

Только вот незадача. Как показали последующие расчеты, если бы расплав достиг плиты, он бы прошел через нее, почти не остановившись. А практика показала, что расплав туда и не пошел, - и вообще, вел себя совсем не так, как от него ожидали.

Дело не в правильности принятых под руководством Велехова решений - в условиях принципиально неполноты информации это зачастую лучше, чем паралич воли и паника. Через несколько месяцев эта неполнота была отчасти преодолена, но в интервью мы этого, к сожалению, так и не увидели.

Частицы паззла, фрагменты мозаики не то что не сложены, они к этому и не стремятся.

*****

Если мы поднимем и перечитаем воспоминания представителей партий "разработчиков" и "экслуатационников", тут дискуссия будет похлеще, чем между любителями и разоблачителями Сталина.

Первые во всем винят "колхозников", сумевших на пути к премии за рацпредложение "в обоснование повышения безопасности" реактора означенный реактор таки взорвать.

Вторые говорят и пишут, что им, белым и пушистым, впарили опасный агрегат и не пояснили, чего с ним делать нельзя (типа, "микроволновая печь не предназначена для сушки кошек")...

И, забывая об этих распрях, все вместе "технократы" обрушиваются на партийную номенклатуру. Мол-де их некомпетентное руководство сначала заложило и предопределило будущие аварии, а потом - бессмысленный хаос "ликвидации последствий".

"Партийцы", в свою очередь, в чем-то умудрились перемемуарить "технократов", - те, оказывается, сами вводили властителей в заблуждение...

И все ведь на что-то ссылаются!

*****

Можно вспомнить и тех, кто не дожил до мемуаров. Вспомнить, что говорил на семинарах в 1986-1987 годах, - не то что "по горячим следам", а по ходу событий! - научный руководитель проекта взорвавшегося реактора Анатолий Александров, директор Курчатовского института.

Или - что говорил и писал его зам Валерий Легасов.

Ведь оба они были из видящих за деталями и частностями видящих проблему "в целом".

А вышедшие в последние дни разнообразные "воспоминания к дате" еще раз подтверждают печальное обстоятельство: не видно человека или сообщества которое бы осознавало общую картину катастрофы четвертьвековой давности.

Хотя бы - "картины в версиях", пока нет "в деталях".

На самом деле, всё обстоит гораздо хуже. Насколько я знаю, допущенный в "лихие девяностые" к комплексу чернобыльских первичных материалов аспирант пришел к выводу: нет никакого "комплекса". Многие ключевые данные утеряны, либо безвозвратно утрачена связь между ними.

Части паззла не то что не стыкуются между собой, - их принципиально недостаточно для восстановления полной картины.

Чернобыль, как было сказано по другому поводу, "не только сложнее чем мы думаем, но сложнее, чем мы можем себе вообразить".

А это, в свою очередь, верный признак: история не кончилась, она требует возвращения и обсуждения.

И не только "к дате".