«Руслан и Людмила» на исторической сцене

Сегодня в Большом театре пройдет первая премьера на обновленной исторической сцене — «Руслан и Людмила» Глинки в постановке Дмитрия Чернякова. Противоречивые ожидания, вызванные спектаклем, комментирует СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Понятно, что настоящее открытие исторической сцены по большому счету пройдет как раз сегодня, а давешний гала-концерт был потачкой известным лицам, которые хотели бы, чтобы им «сделали красиво», но не хотели бы по такому случаю смотреть грандиозный спектакль, где чистой музыки на три с половиной часа. Сам режиссер — уж на что, казалось бы, не новичок — признается, что настолько масштабных и сложных работ, как теперешние «Руслан и Людмила», у него еще не было. Большая опера, большие массовые сцены, большие требования к вокальной технике главных солистов, несколько сетов величественных декораций — и да, большой бюджет.

На самом деле в том объеме информации, который доступен сейчас, есть немало интересного. Есть разборчивые эрудитские комментарии маэстро Владимира Юровского (который именно теперь дебютирует в Большом в качестве дирижера-постановщика) о том, что музыка Глинки откликается сразу на несколько пластов европейской музыки, от классицизма Моцарта и Глюка до зрелого романтизма Берлиоза, и потому обращаться с этой партитурой стоит особенно внимательно. Есть громкие исполнительские имена: Людмилу в премьерном составе поет Альбина Шагимуратова, победительница предпоследнего конкурса Чайковского, Руслана — Михаил Петренко, одна из серьезных молодых звезд Мариинского театра, а вот Наину — вовсе даже Елена Образцова. Есть несколько неожиданное решение ради сценической убедительности поручить партию Ратмира не певице-контральто, как было заведено испокон века, а певцу-контратенору. Ну, и есть наконец чуть-чуть приоткрытая режиссерская концепция, согласно которой опера Глинки не столько сказочная феерия, а что-то вроде нашего ответа «Волшебной флейте» Моцарта. Здесь тоже речь идет о том, что верность и стойкость главных героев подвергаются разнообразным испытаниям (и не всегда игрушечно-сказочным), а место конфликтующих у Моцарта Зарастро и Царицы Ночи занимают Финн и Наина. И действие притом перенесено в условно современные реалии, хотя и не всюду: в первом и пятом акте персонажи все-таки наряжаются в пышные «древнерусские» костюмы и пируют в антураже некоего осовремененного терема.

То есть тут есть что обсуждать, о чем поспорить, но медийная реакция на приближающуюся премьеру впечатляет своей однобокостью. Конечно, Дмитрий Черняков, скажем так, никогда не протестовал против того, что вокруг его работ заранее начинали циркулировать самые невероятные слухи. Можно вспомнить, что перед премьерой «Евгения Онегина» пять лет назад сарафанное радио с чувством глубокого возмущения передавало, что Татьяна-де в этом спектакле должна слать Онегину SMS, сидя на унитазе. Причем сам режиссер признавался, что часть этих слухов сам и запустил, только они, передаваясь по испорченному телефону, приобрели в конце концов совсем фантасмагорический характер. Очень в духе известного анекдота, в начале которого Пушкин случайно икает на званом обеде, а потом, в 25-м пересказе, это событие превращается в красочный рассказ о похождениях нетрезвого Гоголя.

Русский дух с хеппи-эндом

Никакого унитаза, как известно, в целомудреннейшем «Онегине» не было. Но как знать, если бы часть публики не возненавидела бы заранее этот спектакль только из-за сплетен — может быть, не было бы такого ора после ознакомления с реальной постановкой. Хотели увидеть надругательство над классикой — и увидели, зря, что ли, в театр ходили. Вот отвязный и вдобавок нашпигованный прямой политической сатирой «Золотой петушок» Кирилла Серебренникова такой волны негодования не поднял. Может быть, как раз потому, что ожиданий не было — разве что одна заметка в прессе, заблаговременно обвинявшая спектакль в надругательстве над государственными святынями (да и та, признаться, немного отдавала вирусным маркетингом).

Вот и теперь по новостным лентам (а не просто по частным блогам) ползут одни и те же подробности: мол, будет эротический массаж, будет бордель, будет пьяный стриптиз на столе. Да еще добавляются вырванные из контекста слова режиссера и дирижера о том, что детей на этот спектакль вряд ли стоит вести потому, что они многое могут не понять. И вывод уже готов — опять скандальная постановка, опять надругательство над классикой — хотя до премьеры еще несколько часов.

Большие ожидания большой оперы