Ирина Прохорова стала звездой избирательной кампании. О своих открытиях в политике она рассказала Павлу Шеремету

Ирина Прохорова, которая раньше была известна в узких кругах любителей интеллектуальной литературы, стала открытием прошедшей президентской кампании. Она рассказала "Огоньку", как изменились ее представления о российской политике и почему людям следует верить в искренние намерения ее родного брата

— Что заставило вас включиться в избирательную кампанию — родственная солидарность, обида за державу или спортивный интерес?

— Слово "держава" я бы исключила из лексикона. В первую очередь мною двигало гражданское чувство. Понятно, что мой долг — помогать брату, но у нас с ним много общих представлений о действительности. Я много лет занимаюсь культурной политикой, организовала свое издательство "Новое литературное обозрение", я руковожу благотворительным фондом, который создал мой брат. Это дает богатый не только профессиональный, но и человеческий опыт. Ни брату, ни мне небезразлично, в какой стране мы живем.

Нам все время задают вопросы, зачем он — успешный и богатый человек, который может спокойно жить на Багамах — пошел в политику. Почему-то считается, что гражданские чувства могут быть только у обездоленных людей. Тогда получается, что власть в нашей стране рассматривается исключительно как место и способ наживы? А если человек состоялся как личность, почему никто не хочет предположить, что он думает и о стране?

— Но это может быть блажь, борьба со скукой...

— Человек в бизнесе скукой не страдает, как только вы перестаете работать, все созданное вами рассыпается. В России людей всегда подозревают в каких-то тайных и неблаговидных мотивах их поступков. Сразу обвиняют во всех грехах: "это кремлевский проект", это блажь, "делать ему нечего" и так далее. Но люди выходят на площадь на мороз не из-за скуки, но по велению гражданского долга. Почему же то же самое не может испытывать успешный человек? Мы склонны демонизировать деньги, но деньги в бизнесе — просто мерило успеха. Прекрасный врач может быть гражданином, если выходит вместе со всеми на площадь. А если успешный бизнесмен выходит на митинг, то его подозревают во всех смертных грехах.

— Потому что в России эти гигантские состояния сколочены во многом благодаря близости к власти, ваш брат никогда не скрывал своих теплых отношений с Путиным. Поэтому, когда он выступил против власти, это вызывало подозрение. Разве нет для этого оснований?

— Я не помню, чтобы мой брат публично демонстрировал любовь или близость к Путину. Если он, подобно другим оппозиционерам, не поливает его грязью, то это характеризует его как человека воспитанного и привыкшего уважать людей в принципе. Что же касается его состояния, то всегда легче обвинить успешного человека в том, что он нажил богатство нечестным путем, чем признать, что он достиг всего благодаря таланту и удаче. Я всегда спрашиваю, можно ли считать выдающихся людей советского периода (Шостаковича, например) пособниками режима только потому, что они жили в советское время.

— Шостакович — великий композитор и слабый человек, конформист, если пытаться вам оппонировать.

— Простите за резкость, но вы неосознанно воспроизводите логику палачей, обвиняющих жертву в том, что та немелодично кричит под пытками. Это жестокие мерки, которые применяются к другим людям, но не применяются к себе. Если человек состоялся в 1990-е годы, то он у нас считается вором. Никто не хочет вдумываться, что происходило в начале 1990-х годов, когда разваливалась советская экономика. Давайте разделять бизнес и воровство, бандитизм и предпринимательство. У нас хороших врачей очень мало и множество всяких шарлатанов, заряжающих воду, но мы же не объявляем всех врачей вредителями, как это было в конце 40-х годов ХХ века. Мы говорим о статусе профессии, а не о ее издержках. У нас по поводу частной инициативы никаких разделений не делается. Это проявление недоверия общества, вышедшего из тоталитарного режима, к успеху.

— Я не ставлю под сомнение честность Михаила Прохорова как бизнесмена, но согласитесь, что бизнесмен и политика не совместимы в нынешней России.

— Всегда есть первопроходцы, которые идут наперекор предрассудкам. Таков мой брат. И он подал пример огромному количеству людей: "Ребята, если вы успешны, вы не должны расслабляться. Наша страна — в тяжелом положении, и кто, как не мы, может помочь встать стране реально с колен и перестать быть сырьевым придатком". Он свое умение предлагает стране.

— Не пытались отговорить своего брата от участия в политике, потому что другой "первопроходец" — Михаил Ходорковский — из-за своих политических проектов оказался в тюрьме?

— Все об этом спрашивают. Политика — одна из самых опасных профессий, пострадать может любой, не только олигарх. Человек может потерять доброе имя на всю оставшуюся жизнь в связи с какой-нибудь сфабрикованной против него кампанией. Политика — зона повышенного риска, и когда человек вступает в политическое поле, он должен хорошо это понимать. В нашей стране это очень большие риски. Однако бесконечный поиск трагических прецедентов просто парализует волю. Сейчас другая эпоха, общество меняется, и Михаил чувствует это. Он считает своим долгом вступить в политическое состязание и способствовать фундаментальным переменам в нашем обществе. Я, конечно, как сестра, очень беспокоюсь за него, но отговаривать от этого шага не имею права.

— Не слишком ли вы далеки от народа? Вы всю жизнь занимались изданием интеллектуальной литературы. Ваш брат — олигарх...

— Чиновники, сидящие в "Газпроме", разве ближе к народу? Кого мы называем народом? Часто — это странные представления о серой массе безграмотных людей. За этим термином стоит глубокое неуважение к собственной стране. Каждый, кто ставит подобный вопрос, себя к народу не причисляет, а подсознательно мнит себя членом некой привилегированной касты.

Я не считаю, что далека от народа. Я издатель, и чтобы издавать книги, я должна знать производство. Когда я начинала, то сама бегала по типографиям, потом сама разносила книги по магазинам. Я прекрасно знаю огромный социальный слой, который можно назвать культурным сословием, объединяющим в себе много разных профессий. Это разве не народ? Почему к народу причисляют исключительно рабочих и крестьян? Это советская модель. И кроме того, с чего вы взяли, что крестьяне и рабочие — неграмотные и забитые люди, которые не могут разобраться в том, что происходит вокруг них. Я не уверена, что за моего брата не голосовали многие простые люди, которым надоело видеть бездарных управленцев и вороватых чиновников. Мой брат руководил "Норильским никелем" и постоянно спускался в шахту, каждый день разговаривал с горняками. Почему он далек от народа? Я такого подхода не понимаю.

— Ваши представления о российской политике и российской жизни изменились в ходе президентской кампании, что-то стало для вас неожиданностью?

— У меня никогда не было особых иллюзий по поводу российской политики. Но участие в политической борьбе — новый для меня опыт. Он помогает глубже понять, как функционирует общество. Есть несколько позитивных впечатлений. Когда Михаил объявил, что будет участвовать в президентской кампании, то количество критических высказываний и публикаций буквально зашкаливало. Никто ничего хорошего о нем тогда практически не говорил. Но посмотрите на итоги голосования. Если верить цифрам независимых наблюдателей, то в среднем он набрал 15 процентов голосов, а не те 8 процентов, которые ему нарисовали. Это же колоссальное количество людей, которые смогли преодолеть предрассудки и зависть и не побоялись отдать свой голос олигарху вопреки всем тем мерзким сплетням, которые его окружают. И если у моего брата был бы больший доступ к СМИ, он смог бы убедить в своей правоте еще больше людей.

— Вы считаете, что ему не дали возможность себя показать в полной мере?

— Он появился на телевидении всего несколько раз, что совершенно недостаточно для пропаганды своих идей. И на фоне бесчисленных репортажей о главном кандидате других кандидатов фактически не было ни видно, ни слышно. Во многих городах вообще не было никакой информации о Прохорове и его программе. В таких условиях Михаил смог набрать в среднем 15 процентов. Значит, наше общество действительно изменилось.

— Насколько эти перемены необратимы?

— Трудно говорить с научной точностью, но есть ощущение, что мы перешли Рубикон. Болотная площадь символизирует этот переход. Что это будет за эпоха, невозможно предсказывать, но многое будет зависеть от наших собственных действий и нашей воли.

У нас считается, что оппозиция должна быть воинствующей. Этот призрак гражданской войны все еще бродит по нашей стране. Мы вышли из общества, которое всегда было резко политизировано и поляризовано. Власть презирает оппозицию и считает ее "врагом отечества", но и оппозиция непримирима. Я не очень рада, когда на митингах слышу прямые потоки оскорблений и ненависти, которые выливаются на представителей власти. Я, прямо скажем, не сочувствую нашим официальным лидерам, у меня есть много к ним претензий. Но восторг от ненависти к ним — это политический инфантилизм, за которым дальше ничего конструктивного не следует.

— Но власть тоже с восторгом оскорбляет своих оппонентов.

— Да, но не надо ей подыгрывать в этом. Если мы говорим о гражданском неповиновении, то не стоит меряться с властью хамством, а надо найти другую риторику и стратегию поведения. Иначе получается, что мы не самостоятельны и принимаем навязанные властью правила игры.

Мой брат не говорит, что Путин или Медведев "бяки", а предлагает другую модель. И это мощный оппозиционный ход. Ему все время предъявляли претензии, почему он мало критикует Путина. Он на это отвечал, что ему это неинтересно. Пусть кричат те лидеры, которые ничего другого предложить не могут. Он цивилизованная оппозиция. Он радикален в своих программах, а не словах и не в оскорблениях. К сожалению, общество до сих пор такой способ борьбы не ценит.

— Как человек воспитанный и культурный, Михаил Прохоров не хочет быть радикальным в словах, но почему как политик он не радикален в защите своих избирателей? Если у него украли голоса, почему он смирился с этим?

— С чего вы взяли, что он с этим смирился? Он сказал, что выборы проходили нечестно, потому что изначально были неравные стартовые условия. Раз он принял непростое решение стать системной оппозицией, то он осознает правила игры и видит, что коридор возможностей небольшой. И он пытается расширить этот коридор возможностей.

— Как же он расширяет, если отступает?

— Он никуда не отступил. Зюганов 20 лет проигрывает все президентские кампании и сидит себе спокойно, и все к этому привыкли. Согласитесь, что это больше похоже на кремлевский проект. Но почему-то никто не предъявляет ему претензий.

Появляется новый человек, который пытается создать новую партию и другую политическую культуру. И ему тут же навязывают ярлыки. Вы к чему его толкаете, к тюрьме? Всем будет легче, если он сядет шить в колонии варежки? Наше общество требует трагических доказательств того, что ты не кремлевский проект. Это кровожадный подход. В этой ситуации ты никогда ничего не докажешь. Если ты честный человек, то изволь сидеть в тюрьме. А если ты ведешь себя правильно и разумно, то тебя обвиняют в соглашательстве.

Мне грустно, что широкое протестное движение, в котором я принимала самое заинтересованное участие, начинает буксовать. Кроме лозунгов "Долой Путина!" и "Россия без Путина" ничего другого не появилось. Мне кажется, что обществу пора думать о том, чем оно должно заниматься в ближайшие шесть лет, каким образом развиваться и оказывать воздействие на власть. Вот этим как раз занят мой брат — он предлагает реальный политический путь перемен. Он будет создавать партию, а это серьезный и сложный процесс. Он начинает с нуля, потому что существующие структуры негодны, и история с "Правым делом" его лишний раз в этом убедила. Из негативного опыта он сделал позитивные выводы. Он разрабатывает новые структуры и формы политической жизни.

— Вас обижает, что оппозиция пока не приняла его и серьезные люди не участвовали в его кампании?

— Нет, не обижает. Он философски к этому относится. Когда начал работать созданный им благотворительный фонд, тоже было много подозрений и недоверия. В какой-то момент мы поняли, что не стоит обижаться на скепсис людей, потому что они не обязаны сразу верить, ведь их всю жизнь обманывали. Задача убедить через реальные дела. В этом есть увлекательный момент.

— Боялись, что ваш брат утонет в этом политическом болоте, особенно после скандалов с "Правым делом"?

— Я очень за него переживала. Но он достойно вышел из того скандала. Он был первым, кто за 20 лет сказал, что в Кремле сидят кукловоды. Никто из оппозиционных партий подобные вещи себе не позволял. Поскольку он новое лицо в политике, то все время был под прицелом, на других даже внимания не обращали.

— Михаил для вас — выдающийся человек?

— Да, несомненно. Он добился всего сам, начав с нуля, с разгрузки вагонов. Ему пришлось рано повзрослеть.

— Сколько ему было лет, когда умерли ваши родители?

— Ему было 22 года, когда он был студентом. Родители ушли буквально в один год из-за проблем с сердцем. Это наша печальная наследственность. Это было чудовищный удар для нас: они были молодые, красивые люди и ничто внешне не предвещало трагедии. Фактически у моего брата юности не было. Ушел в армию, началась перестройка, умерли родители, и ему пришлось сразу стать взрослым, главой семьи и кормильцем.

— Насколько хорошо вы знаете своего брата?

— Сложный вопрос. Мы и в себе-то до конца не можем иногда разобраться. Но я считаю, что знаю его в большой степени. Я могу смело утверждать, что у него колоссальный творческий потенциал. Мой брат вступает в эпоху риска и неопределенности, что его ждет за этим поворотом, можно только гадать.

Беседовал Павел Шеремет

"Мой брат вступает в эпоху риска"