Чиновники борются с собственным мздоимством и неэффективностью исполнительной власти так, будто играют в абсурдистской пьесе

Несколько событий последних дней оставляют ощущение, что после выборов страна провалилась в Зазеркалье, другой мир. События прошлой недели, собранные ниже, не связаны друг с другом, но все вместе складываются в какую-то абсурдистскую пьесу.

Сцена первая. В ней президент Дмитрий Медведев подписывает план противодействия коррупции и одновременно выносит на обсуждение долгожданный правительственный законопроект о контроле за расходами чиновников. В России есть люди, которые знают, как организовывать такой контроль, — например, в Transparency International (TI) или ВШЭ. Но в законопроекте все сделано вопреки рекомендациям экспертов.

Для начала, не предполагается ратифицировать 20-ю статью конвенции ООН против коррупции: она расценивает превышение расходов над доходами, которое чиновник не может разумно объяснить, как признак незаконного обогащения. Презумпция невиновности — особенно чиновника — соблюдается так неукоснительно, что распространить подход ООН на наших госслужащих никак нельзя. Санкций за незаконное обогащение не прописано. Жалоба на несоответствие расходов чиновника его доходам не может быть подана анонимно.

Автоматически контролю подлежат только сделки, сумма которых троекратно превышает годовой доход по месту службы. Десять сделок, каждая из которых превышает годовой доход двукратно, подозрения не вызовут. Контролируются только расходы самих чиновников, их супругов и несовершеннолетних детей. Оформлять покупки на совершеннолетних детей или на родителей не возбраняется. Чиновникам, чьи родственники ведут бизнес, объяснить большие расходы будет совсем несложно. Дробить сделки тоже все умеют.

Самое суровое наказание, которое грозит чиновнику за необъясненные источники дохода, — увольнение. Уголовное наказание грозит только в том случае, если доказано преступное происхождение потраченных средств. Но понятно, что поймать чиновника на взятке с поличным и поймать его же с неизвестно откуда взявшимися миллионами — совершенно разные операции.

Приобретение драгметаллов и предметов искусства под контроль не подпадает в принципе. Не прописана процедура контроля деклараций; между тем, как указывали Елена Панфилова и Иван Ниненко из Transparency International, в 2011 году разные версии деклараций о доходах, поданные депутатами, никто друг с другом не сверял. Нет и проверки на индикаторы коррупции: например, когда у чиновника при зарплате 25 000 рублей имеется 5 недешевых авто и 3 яхты.

Нет ясности с тем, кто будет контролировать расходы. В основном, видимо, прокуроры (как ответственные за борьбу с коррупцией) плюс кадровые службы ПФР, ЦБ и т.д. Но все это неправильные органы для борьбы с коррупцией. Можно задействовать ФНС, заинтересованную в пополнении бюджетных доходов, но это превратит ее в мощную спецслужбу.

А ведь как просто все сделать по уму: ввести декларирование всех крупных покупок (больше ½ месячной зарплаты), особое наказание за дробление сделок и процедуру подробной проверки источников доходов, если сумма задекларированных расходов превышает размер доходов и сбережений. Но вместо общепринятых средств борьбы с коррупцией мы имеем странный, неуклюжий, громоздкий механизм, годящийся разве что для избирательного правосудия. Но двинемся дальше.

Сцена вторая: в ней глава администрации президента Сергей Иванов комментирует план борьбы с коррупцией. И призывает не доверять «многочисленным рейтингам» коррупции, «где произвольно различные организации, например Transparency International, ставят [Россию] на то или иное место». Нужно создавать свои собственные рейтинги делового климата, сказал Иванов, комментируя поставленную премьером Путиным задачу переместить Россию со 120-го на 20-е место в рэнкинге делового климата Всемирного банка.

Не в том беда, что Иванов, как и многие, не видит разницы между рейтингом (например, кредитным) и рэнкингом, а в том, что глава АП стремится действовать по модели «Проигрываешь всухую? Смени правила! Не можешь? Смени судью!» Вместо улучшения существующего положения дел куда проще перейти к производству виртуальной реальности. Как будто это очередные выборы.

Третья сцена. В ней происходит все то же самое, но с вузами. The Times Higher Education публикует репутационный рэнкинг 100 ведущих университетов мира. И там не обнаруживается МГУ, который в прошлом году был 33-м. Изменилась методология, объясняет руководитель исследовательской группы Национального рейтинга университетов Алексей Чаплыгин: в 2011 году опрошенные эксперты называли университеты, лучшие по своей научной теме, магистерским программам и программам PhD. Сейчас учитывалась только наука. МГУ с его неповоротливой бюрократией и не слишком высоким уровнем цитируемости научных работ уступил место университетам из стран Азии, Бразилии, Израиля и Турции. Да и в большом университетском рэнкинге THE положение у МГУ и СПбГУ не блестящее.

Что должен сделать министр образования, не сумевший за долгие годы стимулировать улучшение ситуации в ведущих вузах? Поинтересоваться у ученых, в чем причины столь печального положения, предложить очередную реформу? Конечно, нет. Министр Андрей Фурсенко назвал рэнкинги инструментом конкурентной борьбы и предложил разрушить монополию, создав свои, российские рэнкинги университетов. Очевидно, на бюджетные деньги.

В четвертой сцене появляется Росфинмониторинг. У ведомства много идей, как улучшить деловой климат в стране. Например, обязать банки закрывать счета подозрительных клиентов. Запретить компаниям уменьшать налогооблагаемую прибыль на затраты на покупку ценных бумаг, выпущенных офшорными эмитентами. Позволить ФНС без суда переквалифицировать сделки и доначислять налоги — сочтя, например, деловых партнеров компании подставными. Или требовать от банка приостановить операции фирм, не присутствующих по адресу, записанному в учредительных документах. И так далее вплоть до увеличения уставных капиталов ООО, АО и ЗАО в 50-500 раз.

Если бы Владимир Путин поручил опустить Россию с 120-го на 220-е место в Doing Business Всемирного банка, лучшего способа решить эту задачу, чем нашел Росфинмониторинг, не придумать.

На этом фоне уже не удивляет еще один творческий продукт Росфинмониторинга — приказ об антитеррористическом контроле за общественными организациями. В нем (пп. 7-10) к «необычным сделкам, осуществление которых может быть направлено на финансирование терроризма», отнесено поступление и расходование средств на счетах иностранных общественных объединений и некоммерческих правительственных организаций, операции с участием их сотрудников. И расходование средств любыми российскими общественными, религиозными, политическими партиями, фондами, не соответствующее уставным целям. Банки, и так утопающие в тоннах отчетности для Росфинмониторинга, должны стать тотальными контролерами НКО. А все гражданские организации по определению под подозрением.

Интермедия. Краснодарский край. Активист Сурен Газарян, борец за чистоту олимпийской стройки из «Экологической вахты», обвиняется в умышленном повреждении имущества; ему грозит до 5 лет заключения. Он попортил забор, ограждающий дачу, строящуюся на общественной территории между Джубгой и Новомихайловским и якобы принадлежащую губернатору Александру Ткачеву. (Газаряна при аресте избили, но суд это не волнует.) За ограждением вырубаются пицундские сосны, а облдепартамент лесного хозяйства вообще отрицает наличие забора.

История подробно рассказана в блоге Газаряна на «Эхе Москвы». Под письмом в его защиту подписались уже 20 000 человек, Greenpeace передал письмо Медведеву, но надежды мало: ведь президент уже исключил Газаряна из состава приглашенных на встречу с экологами за отсутствием 17-го стула в зале, где проходила встреча. Но вот что удивительнее всего. Посмотрите на «испорченное имущество» — сломанную секцию забора. Суд оценил ее в 119 063 рубля. Очевидно, при такой калькуляции цены двухметровой секции нехитрого забора весь он, ограждающий территорию около 10 га, стоит миллиарды рублей. Вот бы где можно было попротиводействовать коррупции. Но ситуацию, когда некая фирма строит дачу, предположительно губернатору, законопроект о декларировании расходов не регулирует.

И дальше тишина.

Власть после выборов: государство в Зазеркалье