Достоевский самый вредный и бессмысленный русский писатель
Одно из самых мрачных мест в Москве – это станция метро “Достоевская”, открытая не так давно. Она даже не мрачная, а шизофреническая. С таким же успехом, можно было, например, открыть станцию метро имени Филиппа Дика. На колоннах там изображен Раскольников, замахивающийся топором. А чтобы выбраться на поверхность через единственный выход несчастный пассажир должен встретиться взглядом с недобрым Федором Михайловичем во всю стену:
Шизофрения, возведенная в статус классики и национального достояния, и затем буквально использованная в оформлении города. Вот до чего доводят нас “вечные истины” Достоевского.
Достоевский нанес ужасный урон России. В его лице нашли себе союзника все разновидности наших мракобесов, для которых африканская самобытность русской души (африканская потому что о такой же “самобытности” пишут и в других регионах третьего мира) становится доблестью.
Достоевский пишет в “Дневнике писателя” не только свои ценные соображения об “особом пути” и борьбе с евреями, но и следующие, как принято говорить, бессмертные строки: “Маша лежит на столе, увижусь ли с Машей”, – о смерти жены. В недрах лысого черепа крутятся мысли о Царствии Небесном. Или – ставит вопрос ребром писатель – “мясо в яму”.
Россия дала миру (как считает сам мир) трех философов: Толстого, Достоевского и Троцкого. Достоевский в этой троице лишний. Он контрабандой протащил в русскую литературу гоголевскую шинель, из которой так никто и не смог вырасти. Достоевский на уровне высокого романа поддержал единственную интонацию русской классики – ироничное и жалкое нытье, сюсюканье, срывающееся в плач. Русская литература усилиями Достоевского стала вечным браком Хлестакова и Сони Мармеладовой.
Мы надеваем очки Достоевского и видим в России лишь липкую слизь без единого просвета. Подонство, бесов, упырей, евсюковых и смердяковых. Противостоять этому может лишь другая разновидность сумасшедших – блаженные, Мышкин, Алеша.
Достоевский самый вредный и бессмысленный русский писатель.
Его вина в том, что он изобрел “проклятые русские вопросы”, и теперь Россия уже больше века живет во сне мертвого припадочного писателя.