Дмитрий Орешкин о том, кто и почему перехватил инициативу протеста

6 мая автор был наблюдателем на "Марше миллионов". Как видит он развитие событий после случившегося в тот день на Болотной площади?

Вектор общественных ожиданий и вектор благих намерений власти разошлись. Те про Фому, эти про Ерему. Это самое неприятное. Разрыв чувствуется и на низовом уровне. Те, кто выходит на митинги, прекрасно знают, что дело не в размере МРОТ, увеличении пенсионного возраста и в прибавке бюджетникам. Те, кто на митинги не ходит и осуждает, искренне не понимают: чего этим хомякам не хватает? Может, хорошей оплеухи?!

Массовые непонятки. С чисто формальной точки зрения ниточка рвется не там, где тонко, а наоборот. Москва бунтует, хотя ясно, что условия жизни в столицах существенно отличаются от условий в провинции, и не в худшую сторону.

Похоже, дело не в душевом доходе, а в мере информационной прозрачности, социальной мобильности, урбанизации и образования. Чем лучше, тем хуже (для власти). Легко увидеть, что люди, вне зависимости от их идеологических предпочтений, на практике почему-то стягиваются к ареалам роста, разнообразия и либерализации, что бы при этом они сами себе и окружающим ни рассказывали. Реальность ставит вопрос прямо в лоб, как таксист: вам налево или направо; на восток или на запад; в зону турбулентности или в зону стабильности?

Очевидно расхождение в нормативах и стандартах поведения. В Москве — Петербурге естественные конфликты граждан с властью и между собой (поскольку сосуществует много социальных групп) разрешаются через честные выборы или через мирные митинги/шествия. А в Махачкале — Хасавюрте, где разнообразие подавлено сверху и конфликты не могут быть решены через легальные механизмы, они прорываются в виде взрывов и/или резни.

Социокультурная среда города сопротивляется простым решениям типа: мы вам платим, а вы не дергайтесь. Неважно, нравится вам это или не нравится, правильно оно или неправильно. Важно, что это неизбежно в той же мере, в какой рост экономики и культуры ведет к появлению городских агломераций, а вместе с агломерациями к появлению пестрых, разнообразных и конфликтных сред. Попытка подавить сопротивление и остановить процесс может быть вполне успешной, но ее итогом всегда становится постепенное отставание города от глобальных конкурентов и ослабление его влияния. Когда Питер сползает к статусу Махачкалы.

На уровне деклараций это можно отрицать или обвинять кого угодно — от царя, помещиков и империалистов до Сталина или Ельцина с евреями и либералами, но на уровне конкретных практических решений горожане разных идейных мастей начнут потихоньку вострить лыжи. По объективным причинам. У кого-то от местной воды у ребенка аллергия. Кто-то недоволен качеством образования. Кому-то нужно лечение, которого здесь ни за какие деньги не сыщешь. Кто-то ищет хорошую работу, а кто-то спокойную старость... Сколько кристально чистых сталинистов доживает свой стариковский век в США, Канаде или даже Израиле. Но если их спросить, они с напором ответят, что, будь Сталин жив, СССР бы и посейчас возвышался над поганым капитализмом!

Вот и вопрос: куда наши материальные тела в своем большинстве, если что, двинутся? В Пхеньян, Тегеран, Астану, Минск, Цхинвал — Сухум, в Дамаск, Улан-Батор? Да нет, вряд ли. На самом деле вы примерно знаете куда. Тогда позвольте еще спросить. Эти, примерно известные вам адреса притяжения, они с точки зрения либеральных прав и свобод впереди условных Москвы — Петербурга (не говоря про Кизляр — Хасавюрт) или позади? Там голоса на выборах считают честно? И еще: почему мы всегда оказываемся по одну сторону идеологического плетня со столицами, куда не тянет учиться-лечиться; столицы, куда тянет, обязательно по другую сторону плетня. Что за мистика?

Теперь о главном. Коль скоро город есть территория общего пользования и содержит в себе почти неограниченное разнообразие групп и интересов, сплочение масс в едином порыве достижимо только в случае какой-то экстраординарной ситуации. Когда одновременно ущемлены интересы или оскорблены чувства очень несходных групп населения, в обычной жизни друг друга не замечающих или, возможно, даже недолюбливающих. Чтобы на одну демонстрацию плечом к плечу пошли болельщики ЦСКА и "Спартака", должно случиться что-то запредельное. Запрет на продажу пива в Лужниках или перенос матчей высшей лиги на стадион "Машиностроитель" в условный город Козельск.

Поскольку ничего подобного, слава богу, пока не происходит, увидеть организованные футбольные торсиды на митингах у вас нет шансов. Их выборы не задевают: они с ними не пересекаются.

Однако некоторые болельщики чувствуют ущемленность через другие социальные роли, например из-за принадлежности к виду офисных хомяков. Они на митинг выходят. Но не в качестве фанатов, а именно в качестве хомяков. Чем сложней социальное пространство, тем больше ролей исполняет человек и тем больше у него граней, потенциально отзывчивых на действия власти. Фанат может параллельно быть программистом, интернет-бизнесменом, родителем, воспитывающим двух детей, рок-музыкантом... Или, прости господи, гомосексуалистом. Какие-то из этих граней почти наверняка обречены болезненно реагировать на действия властей. Вот они и реагируют.

Городской протест всегда разнородней и потому сложней и быстрей, чем деревенский. Здесь невозможно провести простую и понятную всем границу по линии "мы" — "они". Серьезные массовые столкновения в крупных городах, включая Северную Африку или Париж, всегда связаны как раз с влиянием вчерашней деревенской культуры, окопавшейся в бедных (часто национальных) предместьях и не успевшей пропитаться городским индивидуализмом и разнообразием.

Поэтому страшилки, связывающие московские демократические митинги с событиями в Ливии или Египте, пусты. По крайней мере, до тех пор, пока власть своими действиями не пробудит и не привлечет на сторону протестантов более инертную и более монолитную публику, реагирующую на совсем простые и грубые раздражители.

Это большая удача, что к уличным событиям не присоединились национальные диаспоры Москвы. Им как раз ничего не стоило бы вывести на улицы если не миллион, то хотя бы 300 тысяч протестующих, причем неважно, с какой стороны. Здесь простая мобилизационная логика "мы" — "они" работает без ограничений. К счастью, глупостей, которые способны всколыхнуть эту консервативную, но взрывоопасную среду, никто пока не сделал.

Тут стоит только начать. Московские ингуши схлестнутся с московскими осетинами, осетины с грузинами — и, при самом живом участии доморощенных нацистов, понеслось.

На самом деле качество протеста, судя по наблюдениям 6 мая, уже начало меняться. Причем не в лучшую сторону. Среди участников протеста, как и раньше, преобладали мирно настроенные, законопослушные граждане с образовательным цензом выше среднего. Но все-таки были две новости с точки зрения качественного состава: больше приезжих (Петербург, Воронеж, Пермь, Екатеринбург, даже Минск), представленных молодыми, решительно настроенными активистами, и полевение риторики. Возможно, это связанно с некоторым омоложением состава и снижением доли московских аборигенов.

Оно и немудрено. От митинга отошли, почувствовав бессмысленность такой формы диалога с властью, Акунин, Гудков, Парфенов, Пархоменко, Романова, Улицкая и многие другие из "умеренных". Собственно, этого власть и добивалась. Но результат получился не тот, что ожидали. Вместо того чтобы захлебнуться, протест радикализировался. Инициаторы ушли, но улица пустой не осталась. Объективно выросла роль Удальцова и людей с его фланга. Крыша шествия и митинга довольно ощутимо съехала налево. Вернуть назад будет трудно.

Те, кто влево не хочет, вынуждены искать себе новую нишу в протесте. Посмотрите внимательно: он в самом деле, как современное телевидение, приобретает нишевый характер. Каждый негодует, как и где ему больше нравится. И это, в общем, нормально. Для выработки общей линии и коррекции политического курса в такой разнородной ситуации и были изобретены всеобщие прямые выборы. Если они есть и им верят, то нишевый характер общества не раскалывает государство.

Мы же наблюдаем, как разные группы консолидируются на все более и более примитивной и радикальной позиции. Нетрудно предвидеть, что на следующем массовом мероприятии законопослушных интеллигентов и благонамеренных горожан будет меньше, а пацанов из предместий — больше. Интеллигентам и горожанам не очень интересно слушать, что скажет господин Удальцов. Да, собственно, и господа Немцов и Навальный тоже: все уже сказано. Но не услышано. Что теперь? Оккупация улиц, драки с ОМОНом, рогатки, бутылки и все прочее. Похоже, именно на этот вариант была сделана с обеих сторон ставка 6 мая: лишенные допуска к трибуне организаторы, истерика и мордобой, камни в головы полицейских...

Итак, улица у нас левеет и черпает кадровые ресурсы в предместьях и провинции. Собственно городская публика пока в недоумении: драться вместе с Удальцовым ей неинтересно, а альтернативы не видно. Социальное раздражение, вопреки ожиданиям, не спадает. Мало кто ожидал, что Болотная в мае соберет столько же народу, сколько в декабре. Резоны насчет того, что картофельные грядки оттянут демонстрантов, не сработали.

Болотная, с риском получить по морде, оказалась притягательней грядок. Значит, наиболее отзывчивые секторы городского населения обижены довольно крепко. Так что, вероятнее всего, протест будет терять консолидацию, но растекаться в новые пространства: по вертикальным стратам, по горизонтальным территориям. Вот на воскресенье в Москве для интеллигентной публики была намечена "прогулка писателей". Молодежь "гуляла" с белыми лентами несколько дней подряд. Те, кто приезжал на митинг в Москву, вернулись домой вдохновленными. Им примерно ясно, что делать.

Беда в том, что власть склонна уйти в себя. Становится модным ее дразнить, дергать. Да еще и жалеть тех, кто не смог увернуться на этой корриде, и немедленно занимать их место. Это очень, очень плохой признак.

Улица повернула влево