Казимир Малевич, Николай Суетин и Илья Чашник в Третьяковской галерее

Выставка супрематизм

Выставка из коллекции базирующегося в Лихтенштейне фонда Sepherot представляет живопись и графику основателя супрематизма и двух самых последовательных его учеников. Два зала, плотно забитые шедеврами визионеров, способны обратить в супрематическую веру даже упорных скептиков. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

"Черный квадрат" Малевича регулярно побеждает в народных антирейтингах русского искусства. Найденный великим художником "нуль форм" до сих пор раздражает и даже пугает зрителя, сталкивающегося с бытовыми аналогами великой пустоты каждый день (достаточно заглянуть, к примеру, в прямоугольную дыру котлована на месте сгоревшего дома Арсения Тарковского, зияющую уже пять лет. Эта штука посильнее "Черного квадрата"!). Выставка "Нас будет трое" показывает то, что было до революционного открытия Малевича, и то, как ближайшие соратники, каждый по-своему, развивали метод, не давая ему застыть в суровой догме.

Встретилась троица в Витебске, куда Малевич уехал преподавать в местной художественной школе. В 1920 году он организует из учеников и преподавателей группу "Уновис" ("Утвердители нового искусства"). Благодаря тому что на выставке работам тесно, новому наречию супрематистов учишься быстро. Войти в новое можно постепенно, через ранние пейзажи и портрет матери Малевича. Рисунок под названием "Изольда" начала 1910-х, прелестная женская головка, показывает нам Малевича-прикладника, пытающегося зарабатывать на жизнь. Две живописи — "Супрематизм. Прямоугольник и круг" Малевича (1915), черное солнце и синий прямоугольник в пустоте белого фона, и "Женщина с черной пилой" Суетина (1928-1929) — демонстрируют, как выглядит законченная супрематическая работа. Остальное — рисунки. Но перед нами не бросовые эскизы, просто в 1920-х с художественными материалами было туго и почти каждая работа здесь могла бы стать холстом или росписью для стен какого-нибудь советского учреждения. Чашник и Суетин схватывали принципы Малевича быстрее других и в отличие от многих его учеников шли до конца в отказе от узнаваемых форм. При этом индивидуальность они не теряют. Видно, например, что Суетин тяготел к символизму, часто заключая композиции в овал и работая даже над адаптацией супрематического языка к сюжетам прошлого ("Богоматерь с младенцем", 1927). Чашник больше тяготел к архитектурной форме и умудрялся делать работы, передающие ощущение полета на большой высоте, вряд ли знакомое Чашнику физически. Лучшая его вещь висит в мадридском Музее Тиссен-Борнемисы — парящий в черноте архитектон, почти трехмерный. На выставке есть похожая работа, супрематическая композиция акварелью и карандашом 1925 года.

Куратору Татьяне Горячевой удалось передать энергию людей, чувствующих, что мир непоправимо меняется, язык, на котором привыкли говорить окружающие, уходит в прошлое и новые формы — необходимость, а не прихоть. Вот, к примеру, "Композиция с красно-черным кругом и белым прямоугольником" Чашника, созданная в 1924 году (все названия описательны, как музыкальные пьесы классических композиторов: супрематические композиции анонимны и вначале выставлялись вообще без авторских имен). Эта вещь, собственно, является знаком "Въезд воспрещен", в просторечии "кирпичом", который Женевская конвенция Лиги Наций признает всеобщим для Европы только в 1931 году. Конечно, разница между метафизическими исканиями супрематистов и правилами дорожного движения велика, но нельзя недооценивать тот переворот в нашем восприятии городской суматохи, который возник благодаря масштабной унификации и ратификации правил и схем. Для Чашника, как и для Лиги Наций, важны единство и прозрачность системы знаков.

Другое дело, что в искусстве этого добиться не удалось, к счастью. Но вектор супрематистами найден абсолютно правильный. Как ни относись к глобализму и уравниловке, ровным рядам мебели и полкам супермаркетов с одинаковыми товарами, это путь, предсказанный авангардом, и не случайно Малевич, Чашник и Суетин в какой-то момент подумывали уехать в Германию и работать в Баухаусе. К сожалению, этим планам не было дано осуществиться. Чашник умер от перитонита в 1929 году, Малевич пережил допросы в ГПУ и скончался в 1935-м. К тому моменту прагматики окончательно расправились с визионерами. Суетину удалось более или менее встроиться в новую жизнь и сделать дизайн для павильонов СССР на всемирных выставках, завешанных живописью академиков, с которыми боролся Малевич. Логично, не правда ли: мы ориентируемся в окружающем мире по правилам супрематизма, а отдыхаем по лекалам соцреализма, сопереживая героям спорта и кино. Пожалуй, сегодня стоит тренировать абстрактное мышление, а то совсем утонем в пафосе быстрорастворимых героев.

Квадрат без углов