"Почем Господи?", или Как я стал безбожником

Было мне тогда лет четырнадцать.

К заграничному походу вместе с экипажем яхты "А..." готовился мужчина с бородой и брюшком. Веселый, лукавый, довольно подвижный. Анекдоты все травил.

В экипаже, состоящем в основном из скаутов, были свои традиции. Перед едой капитан встанет во главе стола, буркнет что-то типа "с Богом", все перекрестятся, и тогда можно будет поесть. Это повторялось изо дня в день, за обедом. Завтракают и ужинают вахты обычно по отдельности.

Однажды капитан остался сидеть. Смотрю, все поглядывают на мужчину с брюшком, а тот лениво застегивает рубашку, поднимается и начинает что-то бормотать под нос, то подвывая погромче, то шепотом. Знакомые слова: "Иже еси на небеси... Грехи наши... Да насытимся дарами твоими..." — и все в том же духе.

Вот дела, думаю, на "А..." сменился капитан?

В конце концов мужчина благословил всех по очереди, уселся и зачавкал. Вслед за ним остальные. Я, само собой, креститься не стал.

Когда-то в команде над этим хихикали, потом пытались разговаривать и увещевать. Потом плюнули и привыкли. Тут, смотрю, косятся. Я и говорю:

— Приятного вам всем аппетита.

На что мужчина отвечает:

— И тебе, сын мой.

Ничего себе, думаю, отыскался папаня...

Отец Петр в те времена — главный священник кронштадтского Никольского собора. Я не знаю, как эта должность у них называется. Предстоятель, надседатель, черт разберет... Как он затесался в наш экипаж — известно ему одному.

Ко мне он особенно не приставал, в веру не склонял. Только остальные при нем почему-то принялись донимать. Раньше бывало, изредка заведут разговор, видят, что мне скучно, да и плюнут. А теперь чуть не ежедневно кто-нибудь пытался меня обратить в веру.

Отец Петр нес вахту, готовил еду, прибирался на яхте, выполнял обычную матросскую работу. Пил, угощал команду. Пьянел. Звонил каким-то женщинам. Это в те еще времена, когда мобильный телефон был размером с буханку.

Любил анекдоты, порой просто глупые, порой неприличные.

В начале августа экипаж готовился к большому походу. Две недели, через Хельсинки и Ханко в Стокгольм и обратно. И отец Петр готовился.

Когда команда загружала личные вещи, он пришел с одной книжкой и телефоном. В Кронштадте пьяненькие матросы Балтийского флота приволокли два огромных мешка, которые не вмещались в наши обычные рундуки. Но отец Петр заявил, что все это необходимо, и распорядился убрать их в форпик (носовой отсек для грузов). Ради этого оттуда выволокли на палубу якорные канаты и сами якоря, которые крепили потом весь поход где придется.

Капитан был напряжен. Ему явно не нравилось происходящее, но он молчал, покусывая губу. Капитан слишком верил в Бога.

На таможне отец Петр вел себя развязно. Капитан, как и принято, пригласил таможенников спуститься в кают-компанию. Они должны были бы проверить с собаками все помещения, каюты, рубки, все отсеки и ниши. Но кронштадтские таможенники давно и отлично знали капитанов центрального яхт-клуба. Они спустились в кают-компанию, по привычке изображая строгость и сосредоточенность, пугая нас пронзительным взглядом. Как им казалось. Собаки остались на причале. Вышли оттуда по привычке расслабленные, с оттянутыми карманами.

На этот раз они были там с капитаном и с отцом Петром, которого тоже знали неплохо. И ушли со вдвое оттянутыми карманами, и подозрительно оттопыренными голенищами офицерских сапог.

— Ладно, Андрей Андреич, вас-то мы знаем, — говорили они, — счастливого плавания.

— Спасибо, парни, и вам — отвечал капитан.

— А почем нынче Господи, отец Петр? — спрашивали они лукаво.

— Да Христос с вами!.. — так же лукаво отвечал батюшка, крестя их с борта яхты.

В море отец Петр балагурил, оказался плохим матросом. Не любил вставать на утреннюю вахту, неумело орудовал снастями, сильно страдал от качки. Хотя его нельзя было упрекнуть в бездельи — он старался работать как все. Просто был непривычен.

Мы благополучно и весело прошли Таллин и Хельсинки, только капитан становился все мрачнее.

В Стокгольм пришли рано утром. На яхтенном причале нас встретили двое неприветливых русских, которых капитан наотрез отказался пускать на борт. Даже спать не пошел после швартовки, остался на палубе, с одним из матросов, самым крепким в команде. Тут уже занервничал отец Петр, но мы не обратили на все это внимания. После завтрака у них произошел какой-то нехороший разговор. Экипаж сидел в кают-компании, мы слышали только приглушенный шепот сверху.

После этого капитан приказал всем идти отдыхать в город.

Я не буду описывать свои впечатления от Стокгольма. Это совершенно другой рассказ. Но вышло так, что я вернулся на яхту очень скоро. На входе в яхт-клуб, где стояла "А...", был припаркован микроавтобус, и возле него лежали мешки отца Петра. Я грешным делом заглянул туда.

В тот момент я вообще ничего не понимал. Я раньше никогда не видел окладов, кадил, никогда не видел золота. Но содержимое мешков меня поразило. Ведь это явно не были вещи, необходимые человеку в походе. Это была не одежда, не книги (хотя как выяснилось позже, книги там были, сумасшедшей цены), не принадлежности для купания или рыбалки. Там была разного вида, размера и возраста церковная утварь.

Я тогда перепугался страшно. Спрятавшись между яхт на соседнем причале, я видел как эти двое торопятся от "А..." к своему микроавтобусу, загружают мешки и уезжают.

Отец Петр вернулся с нами, сошел в Кронштадте, и больше я его не видел.

Когда мы вернулись в Петербург, я спросил капитана, почему он терпел, зная что происходит. Почему не списал отца Петра в Стокгольме, уж тот не пропал бы. Капитан, и без того разъяренный, лишь отмахнулся. Через несколько лет, когда капитан уже умер, тогдашний старпом рассказал мне, что отец Петр подставил всю команду. Он договорился с таможней и пограничной службой повернуть дело так, что если бы история с драгоценностями всплыла, крайним оказался бы наш старый капитан. А ему тогда было уже за семьдесят.

Еще больше меня удивляло другое...

Все крепкие веселые парни из команды продолжали обожать этого человека. Один сказал, когда пришло время уходить в армию:

— Я попрошусь к батюшке служить. Если попасть в Кронштадте на катера, то он может забрать пару человек к себе в помощь, а у него не служба — рай. Как у Христа за пазухой...

После этого было еще много историй, благодаря которым я стал крайним безбожником. О них я расскажу отдельно.