Имя: Вера Викторовна Волкова.

Работа: учитель мировой художественной культуры в «Школе сотрудничества».

Стаж: 23 года.

О том, как оказалась в школе

У меня было очень счастливое детство: только в четвертом или пятом классе я узнала, что не все дети каждое воскресенье ходят с папами в музей. Я дочка военного, выросла в Питере. Помню, как мы с друзьями бегали на выставки, смотрели Пикассо, хотя никто нам не объяснял, что такое авангард. Семья у меня была обыкновенная — но вокруг все обыкновенные семьи были такими. Я не раз меняла школы, но рядом всегда оказывались прекрасные учителя. Потом я училась во ЛГИТМиКе (сейчас — Санкт-Петербургская государственная академия театрального искусства. — БГ), в отделении, где готовили руководителей театра. Там тоже были замечательные учителя — когда я сама стала учительницей, я вспоминала, как они учили: отношения с преподавателями там были такими, что на экзамене было неловко сказать банальность. Хотелось, чтобы на меня посмотрели с удивлением.

Я стала учительницей только потому, что попала в нужное место в нужное время

Потом я вышла замуж за известного актера Николая Волкова, переехала в Москву и начала работать в управлении культуры. У меня в подчинении оказалось шесть театров. И тут я поняла, что единственное, что могу сделать для этих театров хорошего, — ими не руководить. И главное, что быть женой и матерью мне хочется гораздо больше. Тогда я родила троих детей, и в управление больше не вернулась.

Когда мой старший сын пошел в первый класс, у него через два месяца начался нервный тик. Я, конечно, корила себя, что что-то делаю не так. Но когда у моего второго ребенка тоже начались сложности, уже в другой школе, я стала задумываться, что, может, у нас не все так хорошо со школьным образованием. А в 1990 году произошли события, которые изменили и мою жизнь, и жизнь моих детей: открылась экспериментальная школа, которая потом стала называться «Школой сотрудничества», и мои дети перешли туда. И там они вдруг стали абсолютно счастливы.

В том же году меня пригласили попробовать преподавать историю искусства в другую школу. Неожиданно для самой себя я согласилась. Мне казалось, что я вполне разбираюсь в искусстве, но на уроке я поняла, что знать и преподавать — это разные вещи. И тогда я начала учиться — лет пятнадцать ничего не читала, кроме литературы по искусству. Тем не менее из моей педагогической деятельности ничего бы не получилось, если бы через год я вслед за детьми тоже не перешла в «Школу сотрудничества». Здесь я попала в компанию совершенно удивительных людей, полных энтузиазма сделать замечательную школу. У них я училась всему и учусь до сих пор. Я стала учительницей только потому, что попала в нужное место в нужное время.

Об отношениях между учениками и учителем

Если между тобой и детьми нет взаимопонимания, ты ничему их не научишь. Если у тебя с ребенком дружеские отношения, мотивации для учебы гораздо больше. Чаще всего такие отношения складываются в совместных делах, в поездках или даже в каких-то происшествиях. Однажды я поссорилась со своим десятым классом. Я так категорично пыталась их вразумить, что они обиделись и две недели не разговаривали со мной, только на уроках. И все эти две недели я искала способ объяснить им, что, по сути, я права, а форма — это от беспомощности. Что мне не все равно, какими они будут людьми. После того как мы помирились, в наших отношениях появилось доверие. Когда они оканчивали одиннадцатый класс, мы были уже почти родственниками — до сих пор встречаемся. Впрочем, как и со многими другими выпускниками.

О том, зачем детям искусство

Я бы хотела, чтобы искусство стало частью их естественной среды, чтобы хождение в музеи было привычкой — как чистить зубы. Самое приятное — это когда выпускники меня спрашивают: «А вы были на этой выставке?»

Не у всех родителей есть возможность часто водить детей в музеи, и я рада, что в школе этому уделяется большое внимание. У нас у каждого класса есть своя экскурсионная программа, и еще есть экскурсионные дни: четыре раза в году вся школа отправляется в музеи. Это и предметные экскурсии, и просто познавательные, и, конечно, экскурсии в художественные музеи. Каждые каникулы наши дети путешествуют по миру — и с учителями, и с родителями.

Самое приятное — это когда выпускники меня спрашивают: «А вы были на этой выставке?»

У меня был один мальчик, который все время молчал. Я его не трогала, если что-нибудь ответит — сразу хвалила. Вдруг он приходит и говорит: «Мы были в Италии». Я говорю: «Да?» Напряглась. «В Сикстинской капелле». Думаю — надо же, запомнил. Он: «Я папе с мамой все рассказал, они плакали». Потом они его спросили: «А что ты еще знаешь?» И он стал им рассказывать. Мало того что он заговорил, так еще потряс родителей тем, что заговорил про это. Другой мой ученик все время задавался вопросом, зачем ему нужен этот предмет. И вдруг говорит как-то: «Вы знаете, мне подарили на день рождения деньги. Я купил альбом по Возрождению». Но самая интересная история была, когда ко мне неожиданно пришел один выпускник, очень успешный бизнесмен. И что же он сказал? «Я за эти годы купил пять квартир, у меня четыре «мерседеса» поменялось, я торгую. И вдруг я подумал: неужели я пришел в этот мир только торговать и покупать? Ведь что-то еще должно было быть. Давайте я к вам на уроки похожу. Может, я что-то пропустил».

О смысле предмета

Конечно, мне проще: дети приходят на урок, гасится свет — и пошли картинки. А дальше надо, чтобы просто было интересно и чтобы каждый на уроке был успешен, чтобы у него получалось. У меня предмет, в котором нельзя быть неправым. Нет каких-то аксиом, теорем. Это не физика и не математика. Я прошу не бояться высказывать свои мысли. Чтобы думали, сопоставляли — не молчали, но и не выучивали. Да и неоткуда выучить — из всех учебников только один приличный, по русской культуре для восьмого класса.

Вообще, чему я должна их научить? Ведь не тому же, кто что написал. В музее и так написано, кто написал картину и как она называется. Более того, я им говорю, что, когда я училась в школе, «Сельский концерт» считался картиной Джорджоне, а теперь — Тициана. Так что даже то, что вы выучите, может оказаться неправильным. Не это важно, а важно, чтобы они поняли смысл основных поворотных моментов человеческой мысли. Почему в античности человек казался мерой всех вещей — и вдруг все поменялось: люди стали думать, что Бог важнее всего, человек — песчинка, от него ничего не зависит? А потом все снова меняется. Я говорю детям, что не бывает так, чтобы собрались жители Флоренции: «Все надоело. С завтрашнего дня начинаем эпоху Возрождения». Психология людей постепенно меняется, ее определяют разные процессы: экономические, политические… Об этих поворотах говорят на уроках истории, а мы смотрим, как это отразилось в искусстве.

О вкусах

Дети все равно что-то запомнят. Причем все — разное, и это тоже очень интересно. Почему-то вкусы обычно общие у всего класса. Одни дети проникаются XVII веком: Рембрандтом, Рубенсом, Веласкесом. И дальше уже ничего их не трогает. А кто-то вдруг ощущает тягу к русскому реалистическому искусству. У меня были такие дети — когда я им рассказывала об авангарде, они хохотали, а я плакала, потому что не могла пробиться. А следующий класс, наоборот, ни к чему не проявлял интереса, но когда дошли до авангарда, они нашли в нем такую глубину... Я к этому привыкла — знаю, что все разные.

Конечно, и мои вкусы для детей не секрет: больше всего я люблю ХХ век, авангард — хотя на уроках он самый трудный. Впрочем, во многом мои вкусы меняются. Например, я совершенно изменила отношение к нашим художникам-реалистам. Когда я училась, было принято к ним относиться пренебрежительно и свысока. Сейчас я вижу в них то, чего не видела раньше: простодушное желание сделать живопись средством общественного воздействия.

О сложностях

Моя программа выстроена параллельно с программой по истории. А поскольку в современной школе в 10 и 11 классах вся история повторяется, восьмым и девятым классам приходится изучать непростые политические процессы XIX и XX века. При этом литература этого периода по-прежнему изучается в десятом и одиннадцатом классах. В результате нам с историками приходится объяснять общественные перемены середины XIX века, рассказывая своими словами то, о чем писали Достоевский, Чернышевский, Тургенев… А как говорить о русском авангарде без поэтов Серебряного века?

Мне кажется абсолютно неправильным решение дважды изучать историю, оба раза — в сокращенном виде, да еще в отрыве от литературы. Эти предметы — основа мировоззрения. История, литература и история искусств — три предмета, которые должны быть полноценными абсолютно у всех. И для многих школа — единственная возможность с ними познакомиться.

Учителя большого города. Вера Волкова