Петр Верзилов

Материал подготовлен «Радио Свобода»

В 9 утра на задворках дома быта в Зубовой Поляне Петр Верзилов грузит огромные баулы в багажник моей машины. На третьем этаже дома быта гостиница, где мы — Верзилов, его четырехлетняя дочь Гера, его тесть Андрей Толоконников и я — провели ночь. На втором этаже дома быта — кафе «13» (в честь 13-го региона, то есть Мордовии, если считать по автомобильным знакам), комната с гордой табличкой «Электронная отчетность» и ресепшен. На ресепшене можно оплатить номер, выбрать цвет окраски волос с одного из трех стендов с образцами от нежно-золотого до темно-медного, а также купить российский флаг по цене 300 р. или мордовский по цене 350 р.

Сначала я отгоняю машину от двери дома быта, чтобы Верзилову пришлось совершать с баулами небольшую пробежку, а немецкое телевидение могло эту пробежку снять. «Этот стендап с погрузкой и вещами я снимаю раз шестой», — констатирует Верзилов. Немецкие журналисты пытаются взять интервью у Геры. Та сжимает губы и отвечает кивками: да, мол, скучаю, да, хотелось бы ездить к маме чаще. На вопрос, куда мы сейчас поедем, наконец отвечает словами: «К Наде». С Надеждой Толоконниковой, отбывающей двухлетний срок в ИК-14, что километрах в сорока от Зубовой Поляны, Гера последний раз виделась еще в Москве, в СИЗО, в сентябре — точнее, на мой вопрос, когда Гера видела маму последний раз, она отвечает: «Не помню уже». Я спрашиваю, за что маму посадили в тюрьму. Гера пожимает плечами: «Сама не знаю». А кто? Опять пожимает плечами: «Путин».

Несвобода — это потеря права выбирать себе общество. Андрей Толоконников, отец Надежды, уже провел в компании своего зятя Верзилова целый день и ночь и проведет еще почти сутки — и это дается ему тяжело. Надежда Толоконникова живет в отряде с сорока женщинами, которые делятся на две группы: те, кто сидит по 228-й статье (наркотики), и те, что по 105-й (убийство). Единственный человек в колонии, пришедший из того же мира, что и Толоконникова, читавший раньше те же книги и журналы, ходивший по тем же улицам, — это Евгения Хасис, приговоренная к 18 годам лишения свободы за убийство адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой. На свидании Толоконникова будет рассказывать Верзилову в основном о женщинах, с которыми сидит в колонии. И единственный за долгие часы раз, когда я услышу в голосе Верзилова что-то, напоминающее если не претензию, то легкую зависть, — это когда он скажет, что Марии Алехиной, содержащейся в колонии в Пермском крае в «безопасном месте», то есть в одиночке, не приходится строить отношения с другими заключенными.

По дороге к ИК-14 Верзилов с некоторой долей гордости показывает местные достопримечательности. Это Дубравлаг, здесь самая высокая в стране плотность исправительных учреждений на квадратный километр. Проезжаем ржавеющую вывеску: «Режимная зона. Проезд без остановки запрещен». Но блокпоста нет — Верзилов говорит, что его сняли лет шесть назад, еще когда в ИК-14 отбывала наказание ЮКОСовский юрист Светлана Бахмина. Дальше мужская колония строгого режима, по обе стороны дороги, и обшитый со всех сторон металлическими щитами переход, по которому водят заключенных. Еще мужская, потом женская, длинный тоскливый отрезок дороги с одинаковым плоским лесом с обеих сторон — и поселок Парца, где находится ИК-14.

За высоким серым щитовым забором видна внушительных размеров церковь — в 1990-е церкви были построены на территории всех колоний — и огромный, во всю стену немаленького здания, фотообойного качества плакат с портретом девочки. Под ним, рассказывает мне Верзилов, подпись: «Ваши близкие ждут вас». Здесь у входа свежеотстроенный домик для свиданий — есть подозрение, что построен он из-за Толоконниковой и приезжающих сюда журналистов. Есть даже игровая комната с детской кроваткой, Лего и ослом-качалкой. В основном помещении маленький стенд под названием «Система социальных лифтов», со схемой, наглядно показывающей, что у «злостных нарушителей» и «положительно характеризующихся осужденных» разная судьба, и большой стенд «Информация»: образцы заявлений, выдержки из нормативных актов и поучительные сообщения о том, где и при каких обстоятельствах были выявлены нарушители. В обоих описанных случаях нарушители попытались пронести с собой на свидание мобильный телефон, за что поплатились и телефоном, и свиданием.

На другой стене на жидкокристаллическом экране сотрудница ФСИН в форме зачитывает правила и выдержки из Уголовно-исправительного кодекса. Читка занимает минут двадцать, так что к концу периода ожидания свидания мы впитаем правила полностью. Спиной к экрану сидящий за письменным столом Верзилов составляет список всего, что входит в привезенную передачу. Фрукты, лекарства, постельное белье — разрешается только белое-белое, и в прошлый раз наволочку не пустили, потому что на ней обнаружился кант, хотя что такое кант на наволочке, Верзилов до сих пор не очень понимает. Нательное белье, наоборот, разрешается только черное-черное — на полу валяется упаковка из-под термобелья Uniqlo. Книги: «Мои показания» Анатолия Марченко — Толоконникова специально просила привезти, но купить книгу оказалось невозможно, так что эта — из моей личной библиотеки, и к ней правозащитники Зоя Светова и Александр Подрабинек прибавили еще с десяток диссидентских мемуаров — и книга Славоя Жижека, с которым у Толоконниковой переписка.

Андрей Толоконников и Гера

Сотрудница ФСИН с экрана монотонно зачитывает список запрещенных к передаче предметов: «...Фломастеры, цветные карандаши, копировальная бумага». Это все потенциальные орудия побега. Когда утром в Зубовой Поляне в комнате с табличкой «Электронная отчетность» Верзилов распечатывал план окрестных колоний, кто-то из служащих гостиницы пошутил: «План побега?» В игровой комнате между тем Гера с дедушкой ее Андреем строят модель тюрьмы — крепостные стены из кубиков, перевернутый тазик вместо одного из зданий, высоченная пирамида в качестве церкви, большой голый пупс в роли начальника тюрьмы — затем подгоняют к крепостной стене пожарную машину, перекидывают лестницу к пирамиде, и желтые уточки помогают маленьким фигуркам Нади и ее подруг сбежать из тюрьмы. Потом Гера еще будет швырять в эту конструкцию огромный красный резиновый мяч, пока тюремные стены не рухнут окончательно. Верзилов переписывает: желтый тазик, голубой тазик, зеленый ковшик. Все это для стирки, хотя есть надежды и на большее: у Верзилова с собой текст полученного Марией Алехиной разъяснения, из которого следует, что заключенным разрешено мыть голову чаще одного раза в неделю, то есть не только в банный день. Пока это лишь слова, правда. На заднем плане продолжается чтение списка запрещенных предметов: «...Карты, компасы, книги по топографии и по служебному собаководству».

Всего предварительные процедуры занимают почти три часа — Верзилов, Толоконников и Гера уходят на свидание ближе к часу дня, а уже в четыре их выставляют. С учетом ожидания внутри, они получили примерно два с половиной часа из четырех, положенных раз в два месяца. Все это время, говорит Верзилов, они сидели в буфете — это краса и гордость не только ИК-14, но и всего Мордовского УФСИН — его даже по телевизору показывали (ролик размещен на ютубовском канале Мордовского ФСИН). Гера все время просидела у мамы на коленях. Все участники свидания играли в настольную игру «Найти Кащея», но взрослые отвлекались, а Гера жульничала. Младший инспектор по комнате свиданий вела себя лояльно, сидела в стороне и даже не помешала Верзилову с Толоконниковой обниматься (в прошлый раз даже держаться за руки не позволяли).

Итого: около 11 часов в машине из Москвы до Мордовии, короткая ночь в доме быта, 2,5 часа свидания — и мы садимся в машину, чтобы ехать 500 километров обратно до Москвы. Гера, героически перенесшая все невзгоды и ожидания последних полутора суток, капризничает, кричит, ругается, требует отвезти ее в гостиницу, и к бабушке, и к маме. Андрей Толоконников ведет себя симметрично, ругая внучку «испорченным ребенком». Верзилов пытается рассказывать мне о свидании, но все время отвлекается на один из двух своих телефонов, потом утыкается в фейсбук, забывая, что говорил: рассказывать не очень хочется, потому что особо нечего. Еще через некоторое время он наверняка превратит свои впечатления в байки — о заключенной, которая, по слухам, съела возлюбленного, и о той, которая своего четыре года ждала из тюрьмы, а через две недели застукала в постели с другой женщиной и зарезала обоих, и о той, к которой на свидания ездят родители убитого ею мужа, потому что поделом Федьке, — но сейчас все устали, никто не получил того, что хотел, и ни у кого нет сил делать вид, что все хорошо. Пока мы едем, Верзилов получает письмо от Алехиной: она, кажется, немного обижена, что он говорит о ее жизни в колонии так, будто она там в санатории.

На следующий день, в пятницу, придет новость о том, что Надежду Толоконникову собираются посадить в штрафной изолятор за то, что она якобы передвигалась по территории колонии без сопровождения. Это взыскание, полученное в последний рабочий день первой половины положенного ей срока лишения свободы, скорее всего, лишает ее шансов на условно-досрочное освобождение.

А в понедельник 4 марта исполнится год со дня ареста Толоконниковой и Алехиной. А Гере исполнится пять лет.

Середина двушечки