10 лет назад умер Юрий Щекочихин. Мы знаем — это убийство, но доказать это теперь невозможно. Прокуратура сделала все, чтобы исчезли следы преступления

Когда уходит последняя надежда, за ней, конечно, приходит самая последняя… Но все равно — такое пронзительное ощущение бессилия, помноженного на злость, что к горлу подступает тошнота. Так что простите за рваность текста — не до стиля. Просто я сейчас должен написать, что в деле об убийстве Юрия Щекочихина мы ставим точку. Потому что исчерпали все свои ресурсы и не можем доказать факт убийства как-либо документально — так, чтобы у следствия появился хоть какой-то формальный повод дело не закрывать.

Ну вот и написал.

Десять лет изматывающей борьбы с тем, что никак мы пока не можем одолеть. Десять лет встреч с теми, кто сначала шепотом говорит важнейшие вещи, а потом громко объявляет, что в глаза вас не видел. Тонны исписанной бумаги — только для того, чтобы возбудили уголовное дело по факту Юриной смерти, и раз за разом мы получали наглый отказ — без какого-либо обоснования. В итоге дело все-таки возбудили — через семь с половиной лет. Спасибо.

Только когда мы выкапывали Юрку — это следственное действие называется эксгумацией — уже было понятно, что поздно — время для экспертизы ушло. Но когда мы, как маньяки, носились с гробом по городу — потому что где-то не приняли, а где-то санитар отошел пообедать, — мы думали так: если есть хоть тысячная доля процента, мы не можем ее упустить.

Но и тысячная доля в итоге обернулась нулем. Результаты исследования укладываются в четыре слова — причина смерти не установлена.

…И вот наш последний шанс. Он ехал с нами в одном купе поезда Москва—Варшава. Это — банка того, что осталось от нашего друга. Мы с Муратовым везем ее контрабандой в Европу, с надеждой на то, что, быть может, французский профессор, доктор Паскаль Кинтц, занимавший еще недавно должность главного судебного токсиколога Евросоюза, найдет хоть какую-то зацепку — несмотря на девять к тому времени прошедших лет, формалин и странную формулу бальзамирования.

Профессор был вежлив, сказал, что поздно, но он постарается. А еще сказал, почитав судебно-медицинские акты, что все эти годы наши спецы только притворялись, что что-то искали, а на самом деле делали все, чтобы ничего не найти.

Но мы тогда — в поезде — еще об этом не знали, пили водку, поднимая лишь один тост — за «найдем».

И даже сейчас, когда я этим текстом ставлю в расследовании жирную точку, все равно подспудно верю — найдем. Может, не в этой жизни, конечно. Может, даже уже и не мы. Но — найдем!

Смерть

Выросло уже целое поколение тех, кто мало что знает о Юрии Петровиче Щекочихине. Потому что о нем стыдливо молчат даже те, кого он считал своими друзьями.

Потому — расскажу.

Журналист из той, блистательной «Комсомолки», создавший еще в Советском Союзе (!) жанр журналистского расследования, зам главного редактора «Новой газеты», депутат Госдумы (еще настоящей) от «Яблока», зампред Комитета по безопасности, член постоянной парламентской комиссии по борьбе с коррупцией. Человек, двери дома которого не закрывались круглые сутки — гостили старые друзья, новые знакомые и даже проходимцы, но всех Юра встречал, произнося, слегка заикаясь, «п-привет, мы же одна к-команда». Автор пьес и сценариев к кинофильмам, документальной повести «Рабы ГБ» и серий расследований на грани киллерского заказа: о коррупции в спецслужбах, о незаконной торговле оружием, о наркотиках и контрабанде, о ворах в законе, подмявших тогда под себя всю власть без остатка… Он пользовался безграничным уважением и имел такой кредит доверия у обычных граждан, силовиков, политиков (российских и западных), журналистов и людей культуры, что одного его слова хватало, чтобы кому-то помочь. Все знали — Юра подставить не мог. Ну хотя бы потому, что он и деньги существовали в параллельных измерениях. Он мог позвонить в два часа ночи и, извиняясь, сказать, что очень хочет курить, но не хватает на сигареты, и потому просит приехать с пачкой, в ответ обещая баранину с картошкой и — по чуть-чуть.

Его страшно любили. И люто ненавидели — за журналистские и депутатские расследования.

Он умер 3 июля 2003 года. Это была страшная смерть. За две недели человек, которому было-то пятьдесят с небольшим, превратился в глубокого старика (эффект моментального старения — медики потом объяснят). По очереди отказывали все внутренние органы, клоками сходила кожа, выпадали волосы, все тело горело, как обожженное, и было невозможно дышать, потому что казалось — в легкие и носоглотку поступал плавленый металл.

Врачи в коридорах шептались про отравление. Но вслух об этом не сказал никто. Итоговый диагноз — весьма редкая аллергия, синдром Лайелла называется — по данным специалистов, один случай на миллион жителей. Чем вызвано — не выяснили: «агент» (вещество, вызвавшее развитие болезни) не установлен (так и написали в акте вскрытия), уголовное дело не возбудили, к телу на похоронах не подпускали хорошо обученные мордовороты, медицинские документы не выдали даже маме — врачебная тайна, говорят.

Следствие

Доследственную проверку вела Кунцевская межрайонная прокуратура. Следователь пыталась пройти в ЦКБ, где умер Юра, но пустили не сразу. Изъяли медицинскую карту. Потом — спустя уже годы — выяснилось, что там же, в прокуратуре, ее и потеряли. Официальная версия: всю макулатуру со стола смела уборщица и выкинула — бывает. За потерю вещдока никто не наказан, а следователя — наоборот, повысили, после того как она переписала в постановление об отказе в возбуждении уголовного дела выводы посмертной медицинской экспертизы.

Вскрытие проводили известные специалисты, один из которых потом пришел в «Новую» и рассказал, что подписал результаты не глядя — пришлось… Но сообщил, что его — весьма компетентный — анализ позволяет предположить: смерть носила насильственный характер — Юру отравили. Причем бинарным (запомните это слово) веществом: это когда сначала вводится один ингредиент, абсолютно безвредный, а потом — другой, который, соединившись с первым, вызывает обвальную реакцию.

Друзья Щекочихина, из тех, кто не забился под корягу, журналисты «Новой» — требовали расследования. Тщетно. Отказывал лично зам генерального прокурора Бирюков (и это слово запомните). Шло время, возможностей установить яд становилось все меньше, особенно если он — органический и разлагается быстро.

После скандалов на уровне президента уголовное дело было возбуждено — но только 4 апреля 2008 года. Расследовал его СК по Западному округу Москвы — в ходе допросов спрашивали про возможную причастность Березовского и ходили утверждать протоколы к начальству. 6 апреля 2009 года — дело закрыли: в связи с отсутствием события преступления. То есть не было такого события, как смерть Юрия Щекочихина.

В сентябре 2010 года следствие возобновили по распоряжению Александра Бастрыкина — расследовало уже Главное следственное управление СК РФ.

Потому что к тому времени у нас появились пусть косвенные, но доказательства. Высокопоставленный сотрудник спецслужб сообщил (правда, потом не решился свои показания дать официально), что Щекочихин был отравлен препаратом, который поступил в спецподразделения, дислоцированные на Северном Кавказе. Этот яд использовали для уничтожения главарей бандформирований, его разработали в лаборатории под Санкт-Петербургом на основе органических соединений, и он — как раз таки бинарный. Клинический характер последствий воздействия совпадает с симптомами болезни Щекочихина. Часть доз этой отравы была «утеряна» в 2001–2002 годах, за что даже наказали какого-то оперативника.

И действительно — бандитов травили, а параллельно травили других, очевидно, с применением украденного: так, в СИЗО при невыясненных обстоятельствах скончался член Лазанской преступной группировки, действовавшей под контролем офицера ФСБ Макса Лазовского, некий Леча Исламов (по кличке Борода), который отказался от сотрудничества со спецслужбами на предмет выкупа заложников и контроля над наркотрафиком. И вот эти имена и название банды я бы тоже предложил запомнить.

Когда делу дали ход и к его материалам допустили адвокатов потерпевших, стало ясно: все патологоанатомические исследования — фикция. В акте вскрытия, например, было указано, что Юра Щекочихин, родившийся в 50-х, — участник Великой Отечественной войны и, ко всему прочему, — ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС, хотя в Чернобыле не был. На основании вот таких данных эксперты и сделали свое заключение о естественном характере смерти человека в расцвете сил, превратившегося за две недели в глубокого старца, без волос и кожи.

Гистология рассказала о последствиях «аллергии»: отек головного мозга, кровоизлияние в легкие, сердце, селезенку, надкостницу; гнойно-некротический трахеит, свежий очаговый некроз в коре надпочечника, атрофия лимфоузлов и т.д. — абзаца три такой жути. Объясню проще: у Юры просто один за другим отказывали органы — все. Стремительно.

Параллельное следствие

Сразу после Юриной смерти мы смогли, скажем так, достать промежуточный результат вскрытия и найти кое-какие (совсем чуть-чуть) биологические образцы. Отправили за границу, для независимой экспертизы.

Профессор Форрестер из Британского Королевского института отравлений сказал сразу: того, что вы привезли, не просто недостаточно, а мало до смешного. Но стали работать. Сначала напрягало слово «фенол» — слишком много его обнаружили в останках. Выяснилось — не то: скорее всего, продукт распада (прижизненного) внутренних тканей. По симптомам — возможен таллий и борная кислота, но следов не нашли. Да, все похоже на синдром Лайелла, но чем он вызван, неясно — «агент» никто не искал. К врачам претензий нет: они спасали больного, и им было некогда, а потом — когда смерть — искать уже поздно: «агент» покидает тело вследствие природного метаболизма. Доктор Дэвид Слейтер, специалист по патологической дерматологии, попытался изучить образцы кожи, но только развел руками: кожа умерла, и потому в ней нет предмета исследования. Профессор Камерон Маклауд искал тяжелые металлы и установил: вольфрам не превышает норму, как и кадмий, таллий и т.д. Но у всех этих замечательных специалистов, которые работали бесплатно, всплывала одна и та же оговорка: образцов слишком мало, поэтому окончательных выводов сделать нельзя, — дайте еще, дайте гистологию (слайды и блоки). Но этого мы не могли: дело не возбуждено и кто ж нам что даст.

Версии

Их было много — потому что Юра ухитрился влезть везде. Только что случился «Норд-Ост», Юра был в штабе и резко выступал против силовой спецоперации, а весной 2003 года разоблачил тайно награжденных по ее итогам — зам директора ФСБ и прочих. Именно в этот период ему угрожали, но, думается, все же в связи с другим.

С чем? Ну, чтоб вы понимали, — весьма неполный список… Щекочихин добивался отстранения от занимаемых должностей зам генпрокурора Колмогорова и зам генпрокурора Бирюкова (запомните это слово), поскольку, по мнению депутатов Госдумы, они тормозили расследование громких уголовных дел. Решение пленарного заседания Госдумы должно было быть принято в сентябре (за два месяца до смерти Щекочихина), требование об отставке могущественных генералов адресовалось президенту. Юра умер — документу не дали ход.

Щекочихин расследовал коррупционные истории, связанные с министром атомной энергетики Адамовым, который потом чуть ли не пытался судиться с Юрой посмертно, но был осужден сам.

Щекочихин выяснял судьбу денег, направленных на восстановление Чечни.

Щекочихин влез в дело «Бэнк оф Нью-Йорк» и должен был получить — внимание, в июле — документы, которые отказалась принимать Генеральная прокуратура. Они касались отмывания коррупционных денег чиновниками.

Щекочихин расследовал крупномасштабное воровство в Минобороны, в результате которого оружие уходило не просто налево, а — к чеченским боевикам.

Щекочихин вцепился мертвой хваткой в ФСБ за связь их высокопоставленных генералов с криминалом. Писал запросы, требовал ответов. Ну, например, дело о первых терактах в Москве, организованных бандой офицера ФСБ Макса Лазовского, ОПГ эта называлась — «Лазанские» (вспомнили?). Именно благодаря Щекочихину выяснилось, что многих криминальных авторитетов охраняла ФСБ, офицеры которой вместе с бандитами «разруливали» дела в нефтянке. «Братва плаща и кинжала» — так называлась эта статья, вызвавшая отставку начальника УФСБ по Москве генерала Трофимова (которого несколько позже пытались взорвать). Щекочихин тогда рассказал о том, как вместе с криминальными авторитетами арестовали действующих сотрудников ФСБ. Операцию проводил МУР, только руководивший операцией легендарный опер Цхай вскоре скоропостижно скончался в возрасте 39 лет — от цирроза печени, хотя не злоупотреблял спиртными напитками и не курил.

Чтобы было понятно, куда влез Щекочихин, — Лазовский был агентом секретного подразделения ФСБ — УРПО, руководил которым всесильный тогда генерал Хохольков, позволявший себе проиграть за одну ночь в казино несметную сумму в долларах и в чьем подчинении находились ныне всему миру известные Луговой и Литвиненко.

Осталось добавить еще одно дело, результатом которого стало землетрясение во всей системе российских спецслужб, — дело «Трех китов». Расследование о контрабанде, поступавшей в распоряжение всего-навсего мебельного магазина, которое начал Юра, привело к глобальному катаклизму. На свет вылезла история о потоках неучтенной продукции, поступавшей в Россию под прикрытием генералов ФСБ, — и это были не только безобидная мебель, просроченное мясо и китайские трусы, но и наркотики.

В итоге скандал стоил должностей генпрокурору Устинову, начальнику ФСКН Черкесову, начальнику таможни Ванину, зам директора ФСБ Анисимову и Шишину, а закончился — уголовным делом генерала Бульбова, отставкой министра внутренних дел Рушайло и всесильного главы экономического департамента ФСБ Заостровцева. После каскада отставок само уголовное дело было заглохло, но именно Щекочихин добился его возобновления — Путин лично и впервые в российской истории назначил независимого следователя Лоскутова, который был вынужден на личных встречах просить помощи президента, поскольку его распоряжений никто не исполнял. Вокруг Юры тогда крутилось огромное количество разного рода ЧОПов, основанных силовиками, и фондов их же поддержки — пытались договориться, но он был в этом отношении недоговороспособен. А когда умер — в тюрьму сели только стрелочники.

Вот такая странная аллергия с летальным исходом.

После смерти

Когда спустя 7 лет нам дали доступ к материалам следствия, выяснилось, что выемки в ЦКБ, проведенные только в 2010 году, ничего не дали. Уничтожено все — даже книги отпуска лекарств. И, конечно, часть гистологических образцов — «по инструкции так положено». Были уничтожены пробы крови и прочие «мелочи», включая, как вы помните, все основные медицинские документы.

Из материалов дела стало понятно, что состав бальзамирующего вещества вызывал у экспертов большие сомнения — неясно, что применяли. Это — важно, поскольку может помочь установить. Долго ждали ответа из ЦКБ, и он пришел: сейчас в ЦКБ используется обычный состав, а на тот момент, когда бальзамировали Юру, то кто его знает — установить нельзя, все уволились. Но эксперты говорили нам по секрету, что намешано там было черт знает что, будто специально, чтобы запутать.

Хорошо, читаем, что все-таки в деле есть. В 2010 году профессор Латышева, приглашенная на консилиум в ЦКБ, утверждала, что генезис воспаления кожи в момент ее освидетельствования еще живого Щекочихина был не ясен, на момент осмотра клиники синдрома Лайелла не было, но заболевание позднее могло в него трансформироваться. В 2011 году она же рассказывает: «В момент осмотра признаков распространенного эпидермолиза кожи и язвенно-некротических поражений слизистых не отмечалось, что является нехарактерным для синдрома Лайелла. <…> Был выставлен диагноз: острая токсико-аллергическая реакция неуточненного генеза с аутоиммунным компонентом». Неуточненным. И как нам стало известно потом, никто ничего уточнять не собирался. А был на самом деле это синдром Лайелла или не был — да кто его теперь разберет: на глазок — похоже.

Итоги исследования «контрабанды»

Это, конечно, хорошо, что глава пресс-службы Следственного комитета сказал, что экспертиза по делу Щекочихина будет проводиться за рубежом. Иначе никаких документов, кроме распечатки этого заявления, при пересечении границы у нас с Муратовым бы не было. Да и черт с ним — главное, что привезли, — 3 килограмма Юрки, за вычетом стеклянной тары.

Профессор Паскаль Кинтц, правда, не обнадежил: «Либо чудо, либо — извините», — в том смысле, что время ушло и искать что-либо поздно.

Заключение, после месяцев исследований, сделал такое. Вывод российских экспертов, исключивших токсическую причину смерти, неприемлем. Весьма удивительно, что в 2003 году не собирались и не анализировались, согласно мировым стандартам, образцы крови, желчи, содержимого желудка и мочи. Аутопсия этого материала могла бы показать, какие лекарственные препараты применялись. Но самое главное — следы любого препарата должны были остаться в волосах. Так что неясно, почему их толком не исследовали, судя по всему, даже после эксгумации.

Далее — если принять на веру, что причиной смерти стал действительно синдром Лайелла, очень подходящий под клиническое описание заболевания, то стоило бы выяснить, что послужило его первопричиной — лекарство или микроорганизм (вирус, бактерия). Однако в медицинских документах не зарегистрировано попыток определить, что это было.

Ведущему токсикологу Европы неясно, почему уже спустя год уничтожен «влажный архив» гистологии (образцы внутренних органов). Эксперту непонятно, почему при исследовании использовались устаревшие методики (например, способ тонкослойной хроматографии — «наихудший» из всех возможных, очень старый метод, обладающий крайне низкой чувствительностью). И в целом у эксперта сложилось убеждение — токсикологический анализ неполон. Но восполнить его сейчас возможности нет — поздно. На данный момент лекарственные препараты, которые могли вызвать синдром Лайелла, не обнаружены, не нашли ни следов пестицидов, ни ядов. А превышение содержания алюминия и пониженное содержание меди не говорят ни о чем. «Такое исследование должно было проводиться сразу после смерти, сообразно современным методам проверки на яды, лекарства и летучие вещества».

Только это было никому не нужно. Время ушло, и серьезные попытки Следственного комитета наверстать упущенное, предпринятые в последнее время, и наши десять лет усилий не привели ни к чему. И потому — точка.

Правда, за последней надеждой пришла сама последняя — быть может, в рамках каких-нибудь иных уголовных дел что-нибудь и всплывет — такое, что позволит ответить на вопрос — кто убил Юру? И мы объявляем премию за любую существенную информацию.