Игорь Гулин о фильме «Примесь» Шейна Каррута на фестивале Amfest

23 сентября на "Амфесте" будет единственная возможность увидеть в Москве на большом экране "Примесь" Шейна Каррута — самый обсуждаемый американский артхаусный фильм последнего времени.

Предыдущая фотография

Следующая фотография 1 / 2

Шейн Каррут — режиссер, сценарист, актер и продюсер собственных фильмов — по профессии математик и кинематографу нигде не учился. Его первый фильм "Детонатор" 2004 года, триллер о двух друзьях, ненароком построивших в гараже машину времени, в России не выходил, но все равно стал объектом небольшого синефильского культа. Главная его особенность была в том, что режиссерская деятельность Каррута казалась прямым продолжением его первой профессии. Научные разговоры героев были абсолютно не адаптированы для обывательского уха, а сама история с перемещениями во времени — сконструирована настолько сложно, что поклонники фильма рисовали многостраничные схемы, чтобы объяснить, что там собственно произошло. Каррут будто бы взял линчевскую коробку из "Малхолланд Драйв" и попробовал научно обосновать ее принцип. Именно маникальная взвешенность, безумная рассудочность и привлекала больше всего в его фильме.

Путешествовавшая в этом году по фестивалям "Примесь" удивляла критиков прежде всего абсолютным несоответствием ожиданию, с территории математического триллера Каррут вдруг перешел к поэтическому философствованию в духе позднего Терренса Малика. Впрочем, к науке его новый фильм все равно имеет отношение. На этот раз это не физика-математика, а биология.

В "Примеси" — очень разреженное повествование, поэтому пересказ сюжета будет легким насилием, но тем не менее. Некие женщины разводят орхидеи, а в цветах живут червяки. Этих червяков собирает усатый тип, делает из них наркотик и скармливает людям по клубам. Одна из них — главная героиня Крис. Под воздействием живого препарата она впадает в гипнотическое состояние, отписывает шарлатану все свое имущество, а очнувшись дома, обнаруживает, что паразит вырос внутри ее тела и суетится под кожей. По счастью, девушку находит (а точнее, приманивает солитера в ней музыкой) некий дядя. В небольшом фургоне он вытаскивает из нее паразита и пересаживает его в свинью, а девушку отпускает в неизвестность.

Героиня — не единственная, с кем произошла такая досада. Жертвы вора и червя шатаются по городу в слегка аутичном состоянии, периодически натыкаясь друг на друга, а за всеми ними тихо присматривает тот самый дядька-свинопас. С одним из носителей болезни — бывшим брокером Джеффом (сам Каррут) у Крис начинается роман. Постепенно становится понятно, что их связывает не только общая травма и зарождающееся романтическое чувство. Возлюбленные испытывают, будучи разделены, одни и те же эмоции, не могут поделить воспоминания — в общем оказываются чем-то вроде частей одного организма. Дело осложняется тем, что физиолого-телепатическая связь у героини обнаруживается и со свиньей, в которую пересажен ее паразит. Но оказывается, что из этой ловушки коллективных мутаций можно найти выход к счастью.

Когда пересказываешь этот сюжет, трудновато удержаться от иронии, но фильм Каррута предельно серьезен. Помимо этого он невероятно красив, визуально остроумен и страшен (первым его двадцати минутам — там, где черви копошатся в цветах, стаканах и, наконец, в теле героини,— мог бы без шуток позавидовать Дэвид Кроненберг). Еще, по идее, он очень трогателен и умен. Здесь начинаются проблемы. Глубокомысленный эмбиент и эфемерный поэтический монтаж, обрывающиеся фразы и смутные взгляды, пробеги и прикосновения, цветы и деревья, симпатичные свиньи, наконец, на которых Каррут все время переключает взгляд, намекая на то, что они не то, чем кажутся. "Примесь" похожа даже не на поэму или симфонию, а на величественный балет и отчетливо претендует на то, чтобы быть глобальным Высказыванием о жизни. В чем оно состоит — до конца непонятно: то ли в том, что любовь — это такой паразит, который связывает людей помимо их воли, то ли в том, что есть в мире злокозненные силы, но человек может собраться и победить их, если будет внимательно слушать себя и природу.

Каррут снимает в торжественном мажоре и, да, находится в безусловном диалоге с двумя последними фильмами Терренса Малика, хотя у них совсем разное видение мира. Тут-то в общем и кроется проблема. У мозаичного повествования Малика, у его торжественности, его внимания к птичкам, травинкам и воздуху есть теологическое основание. Разреженность его фильмов не оборачивается пустотой из-за веры в абсолютную наполненность, связность и высшую плотность мира. У Каррута этого нет, его интересует скорее не макрокосм, как Малика, а микрокосм — тело. И тело, тела, их технику он снимает замечательно. Но там, где Каррут пытается следить за общей картиной их движений, обнаруживаются не отношения, а пустоты. А виртуозно просчитанная хореография заставляет эти пустоты зиять еще большим неосмысленным холодом.

"Формула кино "Горизонт"", 23 сентября, 21.45

Игорь Гулин

Танец с пустотами