В спектакле Пермского театра оперы и балета оживают площадные и мистериальные традиции./ Aleksey Gushchin

Рано или поздно оперные «туземцы» должны победить. В Перми это случилось потому, что кроме заоблачного дирижера Теодора Курентзиса там есть фантастический хормейстер Виталий Полонский, чей хор MusicAeterna украсил действие неотмирным звучанием. Ну а режиссер, который добровольно уступил музыке и тем самым превратил свое бескорыстие в актуальнейший жест, - 56-летний американец Питер Селларс.

К предсмертному шедевру «британского Орфея» постановщики применили метод «прокачки», как к раритетному авто. Арии с оригинальными текстами Драйдена по инициативе Селларса вставлены в повествование никарагуанской семидесятницы Розарио Агиляр. На сцене образ ее героини из романа «Забытые хроники terra firma» разжигает Марисель Карреро, драматическая актриса-дюймовочка с вулканическим темпераментом праведниц Альмодовара.

Музыкальный текст более чем трехчасовой постановки собран из сохранившегося часа semi-оперы Перселла 1695 года, хоровых антемов, написанных 18-летним Генри на заре карьеры, и пяти минут шаманских оркестровых импровизаций, которые придумал Курентзис. Впрочем, все слышимое из оркестровой ямы выдержано в саунде века XVII: оркестр МusicAeterna настроен на деликатный паритет с группой сontinuo, где от звездного австралийца Эндрю Лоуренса Кинга (арфа) не отстает юный Максим Емельянычев (клавесин и орган-позитив). Зато в вокале стилевые контрасты настойчивы, резки и отыгрывают совершенно отдельный, острополифонический сюжет.

Два Озорных Духа - контратенора (Винс И и Кристоф Дюмо) как бы сообщают нам о диапазоне позабытых контратеноровых градаций прошлого, в то время как два конкистадора-тенора (чернокожий Ноа Стюарт и Маркус Бручер) демонстрируют современные певческие методы. Главная же нагрузка лежит на голосах Джулии Баллок (индейская принцесса) и Надежды Кучер (Донья Исабель). Сегодняшнее и архаическое обе доносят так, что на грубый мужской мир все ж наведена нравственная резкость, а в большой оперной истории живьем схвачен сопрановый «миг между прошлым и будущим».

В раскраске невиданными мексиканскими панно (сценография Гронка), в одежде с крестьянских полотен Малевича (костюмы Дуни Рамиковой), в тревожащем освещении Джеймса Инголса спектакль смотрится не оперой, а мистическим ритуалом, где резонирует все, на что, оказывается, способна тонкая, под «отделку кленового листа» давнишняя музыка. Простое, как детский рисунок, осязаемое в своей рукотворности театральное чудо предъявляет даже такие фокусы, как весеннее священнодействие танцующих Духов майя (поклон Сергею Дягилеву) и цитируемые всем хором крестовидные ладошки надо лбом (пермская деревянная скульптура). В Боге ли дело? Не знаю. Но ясно, что невероятное по искренности искусство вдохновлено безусловным доверием и любовью к музыке Перселла. Послушайте его Music for a while («Немного музыки») - поймете. В пермской «Королеве индейцев» этот хит тоже звучит.

Пермь

Чудо без перьев