Возможно, ставка в возрождении российской науки будет сделана на воссоздание ее связей с войной. На снимке: начальник Главного управления по использованию атомной энергии при Совете министров СССР Василий Емельянов, председатель американской комиссии по а/ М.Редькин/ ИТАР ТАСС

Нобелевская неделя этого года подтвердила давно известное: шансы на получение наиболее престижной в науке премии выше у тех, кто работает в топовом американском университете. Американское лидерство в фундаментальной науке во многом обусловлено приоритетами военно-промышленного комплекса и генерируемыми им ресурсами.

Премии 2013 г. по физике, химии, медицине и биологии, в области экономики получили представители 12 научных организаций. Девять лауреатов (три из четырех) аффилированы с американскими университетами. С момента своего учреждения в 1901 г. более чем в половине случаев Нобелевская премия доставалась представителям американских университетов (329 случая из 643). Доминирование американских ученых со временем лишь укреплялось. Им были присуждены 61% премий в послевоенный период (в 1946-2013 гг.) и 68% премий за последнее 20-летие (в 1991-2013 гг.). В группу лидеров по числу полученных после 1990 г. премий также вошли Великобритания (17), Франция (10), Германия (9), Япония (8), Израиль (5) и Швейцария (4). Представители российских научных организаций получали премию дважды (в обоих случаях речь идет об институтах Академии наук). По этому показателю Россия делит 8-11-е места с Австралией, Канадой и Норвегией.

Я посмотрел, связано ли количество Нобелевских премий, получаемых представителями научных организаций той или иной страны, с ключевыми показателями состояния экономики, политической и социальной систем в последние 20 с лишним лет (в качестве точки отсчета использовались дезинтеграция Советского Союза и окончание холодной войны).

Ситуация с защитой политических прав и гражданских свобод (оцениваемых институтом Freedom House), а также успехи в борьбе с коррупцией (по индексу восприятия коррупции Transparency International) не влияют на достижения в области науки. Историки науки вряд ли будут удивлены: им хорошо известно, что Вольтер находился в переписке с императрицей Екатериной II, а европейские ученые второй половины XVIII в. связывали больше надежд с просвещенным абсолютизмом, чем с демократией (Malia Martin. Russia under Western Eyes).

Такие показатели социального развития, как индекс человеческого развития (он отражает ожидаемую продолжительность жизни, уровень среднедушевого дохода и уровень образованности населения), неравенство в доходах (индекс Джини) и уровень доверия другим людям, тоже оказываются слабым подспорьем.

Двумя значимыми факторами - совместно они объясняют более 42% различий между странами в количестве полученных после 1990 г. Нобелевских премий - оказались величина ВНП на душу населения и индекс миролюбия. С ВНП на душу населения все более или менее понятно: фундаментальные исследования требуют значительных затрат.

С индексом миролюбия, наоборот, все непонятно. Этот индекс рассчитывается австрало-америко-британским Институтом экономики и мира. Он отражает долю затрат на военные нужды в ВНП, вовлеченность в международные конфликты и войны и то, как много людей содержится в тюрьмах. Оказалось, что, чем менее миролюбива страна, тем больше шансов у ее представителей на получение Нобелевской премии. И это после окончания холодной войны! Точнее, чем менее миролюбива страна и чем большими ресурсами она обладает, тем успешнее ее представители в науке.

ВПК обладает ресурсами для финансирования интересующих его представителей исследований. Победа в военном противостоянии - открытом или неявном - обеспечивается не столько в казармах или на поле боя, сколько в научных лабораториях. Иван Павлов, один из немногих российских лауреатов (Нобелевская премия по медицине 1904 г.), работал в Военно-медицинской академии. В СССР хороший математик или физик рано или поздно оказывался в сфере интересов «тех, кому надо». Сегодня связь между исследованием и ВПК сложнее проследить, ибо она проявляется на уровне источников финансирования формально независимых научных организаций.

Потребности развития военных технологий и технологий обеспечения безопасности задают направления научных исследований и косвенным образом. Для их разработки и использования требуется определенный уровень развития математики, физики и других фундаментальных наук. При этом математики или физики могут даже не знать о возможном военном или полицейском применении своих разработок. Например, разработчики программного обеспечения для распознавания лиц на фото- или видеоматериалах могут напрямую и не работать на силовые структуры, однако их продукт интересен для последних. Не случайно американское Агентство передовых исследовательских проектов в области обороны поддерживает работы над интересными для спецслужб версиями таких программ.

Выявление неожиданных составляющих успеха в науке позволяет по-новому взглянуть на ситуацию с реформой РАН. Не исключено, что идея создания агентства научных организаций и в перспективе министерства науки продиктована желанием представителей российской властвующей элиты развернуть исследования лицом к обороне и государственной безопасности. Причем сделать это не с помощью децентрализованных и сложно контролируемых сверху конкурсов и систем грантов (как в случае США), а прежде всего административного ресурса.

Если эта гипотеза верна, то ставка в возрождении российской науки будет сделана на воссоздание ее связей с динамитом (именно доходы от коммерциализации динамита лежали в основе учреждения Нобелевской премии). Возможно, в результате реформы науки и удастся сократить процент аварийных запусков российских ракет. Но при таком сценарии нет шансов на избавление от родового пятна научной деятельности. Кто сильнее и агрессивнее - тот успешнее.

Реформа науки: Уроки Нобеля