Постановку Петера Конвичного вернули в Большой

Возобновление опера

Новым исполнителям (Марди Байерс и Натан Берг) не удалось вырулить на уровень девятилетней давности
Фото: Фото Дамира Юсупова/Большой театр

К 200-летию Вагнера Большой театр вернул в репертуар его оперу "Летучий голландец". Спектакль, поставленный в 2004 году немецким мэтром Петером Конвичным, успел после Москвы побывать на оперных сценах Мюнхена и Граца. Вернувшегося "Голландца" пытался узнать СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Девять лет назад это был прекрасный и своевременный спектакль, с которым все как-то невероятно складно получилось. С одной стороны, работа знаменитого режиссера, причем режиссера с репутацией одного из главных смутьянов своего цеха; с другой стороны, такая работа, где весь возможный радикализм настолько аккуратно подлажен к логике вагнеровской оперы, музыкальной и драматической, что для протеста не возникает никакой точки опоры. Бывали у Конвичного спектакли и пожестче, и поэпатажнее, а тут даже смещение времени действия в современность (главный шибболет, по которому изрядная часть оперной публики до сих пор с порога отличает "нормальную постановку" от "современного ужаса") подано как нечто само собой разумеющееся.

Потому что это алчный Даланд и его присные одеты в заурядное современное тряпье, а Голландец и его угрюмая команда мертвецов, неизвестно сколько веков скитающаяся по морю,— те в ветхих ботфортах и камзолах. Кстати говоря, вполне голландских, будто с портретов Франца Хальса. Художник Йоханнес Лайакер в этом спектакле сознательно и скорее добродушно играет и с историей живописи (портрет Моряка-скитальца, на который не может наглядеться Сента, оказывается автопортретом Рубенса), и с историей театра — современность современностью, но в первом акте на сцене трогательные картонные скалы и расписной задник с морскими далями.

Стоит еще заметить, что тогда, девять лет назад, Большой и публика переживали эдакий медовый месяц доверия. Увидев, что Конвичный заставляет хор прях из второго акта крутить не колеса прялок, а педали велотренажеров, все в крайнем случае хихикали в рукав. То, что в финале Сента не ныряет в морскую пучину, а взрывает к чертям все собравшееся на сцене общество, тоже не подняло волну ярости благородной. А теперь вот на афишах стоит редкая для оперной продукции Большого цензурная нашлепка "16+". На всякий случай.

Но и сделано само возобновление совсем иначе. Начиная от дирижерской трактовки маэстро Василия Синайского, у которого Вагнер звучит, положим, решительно и пригоже, но качественнее всего упрямым образом оказываются самые "невагнеровские" фрагменты вроде арии Даланда во втором действии. "Иначе" не всегда значит "плохо", и Даланд в исполнении Александра Телиги был ничуть не хуже, чем у певшего эту партию девять лет назад Александра Науменко, а свежий голос молодого тенора Виктора Антипенко (Эрик) — и подавно удачное приобретение для этой постановки. Но вот, скажем, канадский бас-баритон Натан Берг, которого Большой пригласил петь в премьерном составе Голландца. Вроде бы отличный певец, умный, музыкальный и артистичный, но все-таки его епархия — это музыка барокко и классицизма (в Москве он пел в свое время Лепорелло в концертном исполнении "Дон Жуана"), а никак не Вагнер. И по качественному перебою между героическим выходным монологом и последними фразами, уже устало-сбивчивыми (как-никак идет спектакль два с лишним часа без антрактов), это было заметно.

В первоначальном спектакле очень многое было задумано с расчетом на совсем других артистов с их вполне конкретными типажами, и, скажем, Рулевому Марата Гали явно недоставало того симпатичного комизма, с которым эта роль получалась у Максима Пастера. Однако куда хуже, что в премьерном составе не нашлось адекватной Сенты. В 2004-м Анна-Катарина Бенке представила главную героиню чуть смешной, но отчаянной девицей, чье возвышенное сумасбродство мотивировалось хотя бы пресловутой "поэтической справедливостью". И на чьей энергетике во многом держалось все действие. Американка Марди Байерс приехала петь Сенту явно не в лучшей форме и на протяжении всего спектакля тщетно пыталась, во-первых, своим блеклым звуком перекрыть оркестр, а во-вторых — хоть как-то попасть в роль, но тоже вотще: вместо нервной романтической героини получалась пышущая здоровьем барыня, кривляющаяся, охающая и хохочущая невпопад.

Не то чтобы проблема возобновления оперных спектаклей нова и не то чтобы при этом не было удачных примеров вхождения в ту же реку, даже если приходится иметь дело со страшно разными исполнительскими составами. Строго говоря, это в большей степени вопрос нормально выстроенного репетиционного процесса, внимательного режиссерского или хотя бы ассистентского пригляда и вообще здравой организации. Но именно поэтому отчетливо сырая (даже музыкальный руководитель Большого перед премьерой признал, что спектаклю придется еще "доходить") реконструкция "Голландца" выглядит довольно тревожным открытием оперного сезона.

"Летучий голландец" сбился с курса