"Дон Карлос" в Большом театре

Премьера опера

Предыдущая фотография

Следующая фотография 1 / 3

Постановка "Дон Карлоса" в Большом театре запомнится множеством клишированных жестов (на фото — Дмитрий Белосельский в роли Филиппа II)

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото

Большой театр впервые за полвека выпустил новую постановку одной из самых грандиозных опер Джузеппе Верди — "Дон Карлос" (в четырехактной итальянской редакции). Величаво-помпезное четырехчасовое зрелище создал английский режиссер Эдриан Ноубл, а дирижировал на премьере молодой американец Роберт Тревиньо. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

На сцене — уходящая вдаль грандиозная галерея, выглядящая вроде и обобщенно и в то же время немного напоминающая холл пятизвездного турецкого отеля, большой, но заброшенный. И без кровли. И снежок идет время от времени (особенно хорошо рифмуется с репликами про благоухание цветов в ночной тиши сада) — притом что сцены в лесу Фонтенбло, где действительно прописана зима, в использованной редакции нет. Нет, разумеется, мы все понимаем: образность, аллегоричность, суровый политический климат Испании времен Филиппа II, над которой Великий инквизитор простер совиные крыла. И тогда естественно воображаются персонажи в столь же абстрактных черных сукнах, снедаемые метафизической тоской.

В действительности, однако, создается ощущение, что сценограф (Тобиас Хохайзель) и художник по костюмам (Мориц Юнге) как-то не договорились. В декорациях-то, допустим, символизм: в сцене аутодафе еретиков сажают в клетки, поднимающиеся к падуге,— и оттуда они грустно смотрят на бунт инфанта Карлоса против коронованного отца, прежде чем их, изображая костер, не опускают в подсвеченный красным трюм. А потом и темница самого Карлоса показана клеткой, только побольше, причем очертаниями эта клетка нарочито напоминает гробницу, из которой в начале и в финале выходит покойный дедушка инфанта, император Карл V.

Зато гардероб спектакля — чистое, почти голливудское богатство в историческом духе. Нет спору, в виде стоп-кадров вся эта парча (особенно при отличном свете от Жана Кальмана), наверное, невероятно красива. Проблема в том, что в динамике все это смотрится обескураживающе пыльно. Заслуженный английский режиссер Эдриан Ноубл начинает свой текст для буклета постановки обнадеживающе: "Я гуманист. Прежде всего меня интересуют люди, интересуют персонажи сами по себе, их характеры". Тем не менее спектакль вместо интересно сделанных ярких характеров блистает в основном вереницей торжественно-неповоротливых клише. Чтобы спеть драматичный терцет, герои аккуратно, как по линеечке, выстраиваются на авансцене лицом в зал, застреленный Родриго начинает умирать, удобно устроившись на стуле, а потом даже и встает — ну, и так далее. Можно похвалить непринужденность, с которой артисты научились делать книксены и поклоны, но даже в таком "Дон Карлосе" это изящество вряд ли делает погоду.

А характеры певцам приходится отыгрывать в меру своих возможностей. Колоритнее всего предсказуемо получилась Эболи в исполнении Марии Гулегиной: примадонна и партию эту исполняла впервые, и вообще в Большом пела первый раз (на поклонах она с торжествующим видом поцеловала ладонь и потом приложила ее к сцене). Эболи, конечно, ее героиня, и пышное платье, старозаветные заламывания рук, отчаянный темперамент — это тоже ее. И устрой Большой театр затею с "Дон Карлосом" лет десять назад, она была бы феноменальной Эболи. Но сейчас, увы, возрастные сложности в голосе были слишком заметны, и разве что колоратуры в сарацинской песне о вуалях прозвучали крепко и старательно.

Самой состоятельной вокальной удачей премьерного состава оказалась Елизавета, ровно, красиво и стильно спетая Вероникой Джиоевой. Вот тут на некоторую картонажность роли вполне можно было закрыть глаза — все-таки качественная Елизавета для собственных, а не гостевых возможностей Большого театра безусловное достижение. Очень убедителен оказался король Филипп в исполнении Дмитрия Белосельского — тоже прекрасный объемный звук и притом относительно рельефный образ. Возможности пула солистов Большого в принципе выглядели оптимистично: и насквозь положительный Родриго получил не только добросовестного, но и способного исполнителя (Игорь Головатенко), и Великому инквизитору (Вячеслав Почапский) не хватало только более густой звучности и более мрачного апломба.

Лишь на титульную роль пригласили иностранца — Дон Карлоса пел молодой итальянец Андреа Каре, певец с примечательными (даже при некрасивых и размыто звучащих носоглоточных верхах) задатками, которые, правда, портили спорное чувство стиля, недостаток школы и изрядная наивность. В последней исполнитель главной роли прекрасно сходился с дирижером. Роберт Тревиньо очень воодушевленно провел отдельные сцены (вроде дуэта Филиппа с Великим инквизитором), те, что его увлекали, но в остальных легко терял и драматургическую нить, и ритм, с редкой безоблачностью воспринимая даже те моменты, когда певцы сбивались, разваливали ансамбли и фальшивили (чем особенно грешили солисты-мужчины в первых двух актах). Легче бы, конечно, было и не вспоминать о том, что Большой сейчас оказался без главного дирижера — но такая дирижерская работа поневоле заставит задуматься о том, что музыкальный руководитель Большому сейчас нужен вовсе не для красоты.

Трагедия в пыльном отеле