29 июля 2014, 00:31 / Стиль жизни

Владимир Войнович: «Законы принимались совершенно дикие»

Владимир Войнович стал лауреатом российско-итальянской «Премии Горького» за итальянское издание романа «Москва 2042», написанного 32 года назадАлександр Юсупов

PhotoXPress

Сатирическая антиутопия Владимира Войновича «Москва 2042» теперь не кажется излишне дерзким сочинением, со времени ее написания случились грандиозные изменения, хотя и не такие, как привиделось Войновичу. Видимо, до описываемых событий надо еще дожить.

- «Москва 2042» написана в 1982 г. Как она была задумана?

- Сначала я хотел назвать ее «Москва 2032» и заглянуть в будущее через 50 лет, но потом подумал, что 50 все же маловато, и решил прибавить еще 10 лет. У книги было черновое название «Москореп», и я немного жалею, что не остановился на этом варианте, но так уж сложилось - и тем более американские издатели считали, что для их читателей такое название слишком непонятно.

- Вы думали, что в скором времени все изменится?

- Уезжая из СССР в декабре 1980 г., я говорил, что через пять лет в Советском Союзе начнутся радикальные перемены - и даже пари заключал на этот счет и спорил неоднократно. Мне казалось, что ресурс государства подошел к концу; фактически все держалось только на фанатичной убежденности большого количества людей. Я видел разные фазы развития Советского Союза: сталинское время, потом разоблачение культа личности и новую эйфорию, но брежневские годы и правление его наследников - чистой воды цинизм.

- Что в «Москве 2042» написано с натуры?

- Тогда принимались совершенно дикие законы - к примеру, о том, чтобы пищевые продукты не выбрасывали, а складывали в подъездах на лестничных площадках. Так что многие эпизоды «Москвы 2042» недалеки от реальности. Там есть одна важная идея: по мнению Гениалиссимуса, чтобы разоблачить коммунизм, нужно его построить. Кстати, многие современные законы у меня вызывают такое же ощущение - их авторы своим рвением не укрепляют авторитет власти, а разрушают его. Перемены быстро не совершаются: люди пока еще остались советскими, им важны советские ценности.

- Ощущаете ли вы, что и сейчас существует цензура?

- Обычно я цензуру не ощущаю, но вот недавно сделал новую редакцию пьесы «Трибунал», и в больших театрах ее не взяли по очевидной для меня причине - из-за страха. В СССР был Главлит, формально созданный для того, чтобы не допустить разглашения государственной тайны, а на деле вмешивавшийся абсолютно во все. Придирки могли быть любыми - к примеру: «Почему вы пишете так грустно?», «Почему в вашей книге мало коммунистов?». Все начальники были цензорами - и «Ивана Денисовича», скажем, напечатали только после личного разрешения Хрущева. Сейчас не так: можно издать практически любую книгу. Тем не менее какие-то материалы не пропускают из-за страха «как бы чего не вышло». В итоге у авторов срабатывает внутренний цензор, потому что неясно, что опубликуют, а что нет.

- Новые законы, например о разжигании межнациональной розни, могут считаться скрытой цензурой?

- Возможно. Действительно, определенное наступление на литературу ведется, но художественная литература пока вне опасности.

- Война и мир - важные категории для осмысления современности. Где сегодня проходит граница между ними?

- В 90-е гг. наша страна сделала существенный шаг к демократии. Тогда наблюдалось очевидное стремление к европеизации. Сейчас наоборот: происходит движение в обратную сторону, сопровождаемое тезисами о загнивании Европы, кризисе Запада и т. д. Вот недавно депутат Никонов в одной передаче сказал: «Не будем забывать, что Европа - это родина фашизма». Мне кажется, это уже переходит все границы. Разве это единственная идея, которая родилась к западу от наших границ?

- Чувствуете ли вы сейчас крах идей шестидесятников?

- Абсолютно нет. Конечно, я не раз слышал утверждения в духе «вы прожили жизнь зря», но я так не считаю. Лично я написал некоторое количество текстов - и имею основания надеяться, что мои книги еще какое-то время поживут и без меня. Я не думаю, что мое поколение потерпело поражение или что идеи растворились в воздухе. Благодаря тем усилиям произошло определенное движение вперед, и даже сейчас где-то копится духовное сопротивление. Я думаю, что Россия неизбежно примет европейские нормы поведения. По ряду причин - в том числе и из-за активной «игры мускулами»: мы сейчас очень близко подошли к большой войне, которая может обернуться катастрофой в первую очередь для нас. Столкновения ни в коем случае нельзя допустить; пройдет время, и маятник качнется в другую сторону.