Что происходит на юго-восточной Украине после перемирия, как идет обмен пленными и соблюдается ли режим прекращения огня - в материале корреспондента Forbes

На юго-восточной Украине мало кто верит, что перемирие продлится сколько-нибудь долго. Если Донецк в целом похож на почти мирный город - работают кафе, магазины, ходят трамваи и троллейбусы, горожане отдыхают в парках и скверах, то Луганск в то же время живет без воды, электричества, связи и городского транспорта. Жители города на улицу без особой нужды не выходят.

По ночам - что в Луганске, что в Донецке - можно услышать канонаду. Дороги даже на относительно спокойных участках перекрыты десятками блокпостов, на которых уже не только тщательно проверяют документы, но и досматривают машины - не вывозят ли местные жители с полей брошенное стрелковое оружие.

Есть перемирие или нет? Что сейчас происходит с прекращениям огня и обменом пленными? Об этом корреспонденту Forbes рассказал вице-премьер самопровозглашенной Донецкой народной республики Андрей Пургин, который был одним из основных переговорщиков в Минске (где 5 сентября было подписано мирное соглашение )

— Перемирие есть или его нет?

— Его нет, строго говоря. Его и не может быть, мы подписали фактически протокол о намерениях. А чтобы намерения превратились во что-то большее, требовалось принять еще и меморандум, который собственно и содержал бы условия перемирия. Там должно быть было прописано, здесь стоим мы, а вот здесь они, здесь стреляем, здесь не стреляем, а здесь вот обмениваем пленных и т.д. и т.п.

Вот этот меморандум не подписан, и сейчас он в стадии проработки и обсуждения.

То, что мы сейчас имеем - это не перемирие, а режим прекращения огня.

А то, что у нас было в Минске - не более чем политические консультации, если называть вещи своими именами.

— Пункт о прекращении огня соблюдается?

— Ни одной секунды он не соблюдался. Мы фиксируем порядка 60 нарушений в сутки, а за все время перемирия таких нарушений порядка четырехсот. При этом надо признать, что интенсивность боевых действий сократилась на порядок, то есть до перемирия эти цифры были в 10 — 20 раз больше.

Сейчас мы имеем скорее позиционную войну, вялые обстрелы. Там, где позиции наиболее спорные, идет перегруппировка и накопление сил. Та сторона фактически пытается разблокировать два котла, один в районе Кировско-Ждановки, другой в районе Дыбальцево. Были попытки со стороны Украины перерезать дороги, идущие в Новоазовск в районе Тельманово, отсекая таким образом нашу южную группировку.

— Как обстоят дела с обменом пленными?

— Обмен не идет.

— Однако уже называются цифры обмененных, я сам был свидетелем...

— Все это происходит неофициально. Официально же мы только сейчас готовимся к первому такому обмену 36 на 36 (состоялся в ночь на 12 сентября - прим. Forbes) Если он произойдет - это будет в первый раз, а вообще этот обмен срывался уже пять раз.

Сейчас Украина поделила пленных на тех, кого можно отпустить, тех, кого нельзя и тех, кого можно, но под подписку о невыезде.

Кому-то они переоформляют уголовные статьи с террористической на нетеррористические.

Кроме того, у них есть некий «красный список», из которого они вообще не собираются никого отпускать... А нас они обязывают отпускать всех. Или вдруг возникает тема пропорций - они должны отпускать одного, а мы двух или трех. Сейчас вопрос обмена поднялся на самый высокий уровень и у нас, и у них. Украинская сторона поменяла контактное лицо, и, не исключено, что вопрос сдвинется с мертвой точки.

— То есть теперь не Владимир Рубан занимается пленными?

— А Рубан и не занимался пленными. Рубан - это человек Коломойского, который занимается нелегальными обменами, в том числе за деньги. Все это противозаконные обмены, не носящие официального характера.

— Какое число пленных предстоит обменять?

— Точное число сейчас назвать невозможно, это от тысячи до двух. В списках много повторов, есть пленные, о которых не знаем мы, есть пленные, о которых не знают они (украинская сторона).

У нас должен был состояться такой полуофициальный обмен - 26 на 26. Но Украина неожиданно заявила, что шестерых не отдадут, они, мол, в «красном списке». Мы настояли, что бы они заменили этих людей, и они добавили тех, кого мы не запрашивали. После обмена оказалось, что среди этих шести пленных - четверо россиян и двое наших, но мы вообще не знали об их существовании, они у нас вообще ни по каким спискам не проходили.

— Насколько я понимаю, в условиях перемирия предусмотрен коридор для ухода российских и украинских добровольцев и наемников. Что с этим пунктом?

— А что от нас-то требуется? Мы их должны арестовать и выслать? Мы не препятствуем их уходу, они добровольцы, добровольно пришли, добровольно уйдут.

— Какой статус в итоге получат донецкий и луганский регион? Это будут административные границы Донецкой и Луганской областей или те территории, которые по факту удерживаются ополчением?

— Мы подписали протокол, в нем озвучены вопросы, которые, возможно, в дальнейшем будут рассматриваться и конкретизироваться. Если Украина примет закон об особом статусе, то мы будем его внимательно изучать и возможно какие-то пункты, параграфы, идеи станут предметом обсуждения между нами.

Наше устремление к независимости никто не отменял, однако мы понимаем, что независимость это результат непротивления этому соседей и сильных мира сего. Независимых в полной мере стран, на самом деле, можно сосчитать на пальцах одной руки. Мы заинтересованы в создании единого экономического и социокультурного пространства с Украиной и комплексе договорных отношений, которые обеспечат интеграцию такого рода, однако об общей политической карте с Украиной, федерализме или иных измах речи не идет.

Мы воспользовались своим правом, когда на референдуме проголосовали за суверенитет, однако мы живем во времена, когда даже Европа превращается в союз регионов, а не в союз стран, так что строить линии Маннергейма и закрываться от Украины нецелесообразно.

— Какова политическая судьба Донецкой и Луганской республик? Вы хотите в обозримом будущем стать российским регионом или стремитесь к независимость и от России, и от Украины?

— Мы заинтересованы в участии во всех интеграционных объединениях с Российской Федерацией, все эти Таможенные союзы, Евразийский экономический союз… Мы хотим там присутствовать.

— То есть теперь уже вопрос о том, что вы отделяетесь от Украины и становитесь российским регионом, на повестке дня не стоит?

— Ну, это же улица с двустороннем движением. Насколько я понимаю, Российская Федерация нас к себе в состав не приглашает. Пока.

«Российская Федерация нас к себе в состав не приглашает. Пока»