Свобода не лучше, чем несвобода

Явление, открытое моими тюремными экспертами

Провели мы тут небольшой опрос среди «Руси Сидящей» по очевидному поводу: что изменилось в тюрьме в 2014 году? Рассказываю ровно так, как записывала за опрашиваемыми — заключенными, родственниками заключенных и за теми, кто уже освободился, но остался в организации. Опрос, конечно, не социологический, не претендует на репрезентативность, он — чисто экспертный, если так можно выразиться, это «внедренные специалисты».

Вернулась перенаселенность камер в СИЗО, рассказывает женщина из СИЗО-6, Москва: «Если в 2010—2011 годах в общей камере при 42 шконках было заполнение 25—27 человек, к концу 2011-го был заметен резкий рост, сейчас за 50 человек». Жалуются и адвокаты, во многие тюрьмы стало очень тяжело попасть к подзащитным, надо занимать очередь чуть ли не с 6 утра.
Закончилось условно-досрочное освобождение, оно практически отменилось. То, что положено гражданам по закону, превратилось в дефицитную, страшно коррупционную услугу, недоступную большинству осужденных. Далеко не всегда в этом вина начальников исправительных учреждений: для многих хороших хозяев (а такие бывают, особенно подальше от столиц) УДО было стимулом, той самой морковкой, за которую можно было требовать и ударный труд, и примерное поведение. Теперь хороший хозяин сам страдает — и от ликвидации стимула и мотиваций, и от собственного унижения: его, хозяина, вообще выключили из цепочки принятия решений. Кому теперь нужны поощрения, если что так, что эдак, а до звонка не уйти? Хороший хозяин бьется и придумывает новые способы стимулирования — например, пытается создать отдельные условия «хорошим зэкам», но нет ведь ни средств, ни сил, к тому же не по уставу это: любая жалоба — и на вылет.

Я у всех спрашиваю, особенно у хороших хозяев: почему перестали отпускать по УДО, откуда команда? Команда в районные суды поступает из судов субъекта Федерации, откуда поступает в суды субъекта Федерации — не знаю, но сильно сомневаюсь, что из Верховного суда, ему-то это зачем? Как ни крути — незачем. А вот районные суды во многом контролируются местными УФСБ в маленьких райцентрах практически открыто. (Ну вот будет, может быть, и в России премьера «Левиафана», там это хрестоматийно показано. Пользуясь случаем, похвастаюсь: «Русь Сидящая» есть в титрах «Левиафана», автор сценария Олег Негин несколько лет катался с нами по стране, по судам да по тюрьмам.)

Другой вопрос — зачем надо силовикам, чтобы не было УДО? Ответов несколько. Конечно, дармовая рабсила, то есть осужденные — фактор интересный, но не самый важный, с производительными силами в стране вообще напряженка, масштабных проектов типа «Беломорканала» нет и не предвидится. Полагаю, что ФСБ взялось контролировать УДО в рамках своего собственного проекта «контролируй все». УДО — это деньги или возможность «сотрудничества», например.

То же самое происходит с «облегченкой» — облегченными условиями содержания. Все труднее добиться, легче лишиться.
Резкое «почернение» зон. Еще несколько лет назад — да еще года три назад — «черные» зоны были редкостью, в основном зоны были «красные», то есть те, где порядок устанавливает и поддерживает администрация. Хороший ли, плохой — но администрация, а не «блаткомитет». Сейчас наоборот. В начале этого года мы с мужем узнали, что ушел из УИС Аркадьич, он был у нас отрядным в одной из зон, где мы сидели, это была «красная» зона под Тамбовом. Съездили к Аркадьичу, он сказал емко о причинах ухода: «Черная масть давит мужика. Нельзя работать». Явление стало повсеместным.
Резко и помногу стали сажать сотрудников УИС. Часто — за дело, часто — под кампанию. Особенно туго профессионалам, они уходят. На их место приходят молодые беспринципные рвачи и садисты.
Тюремная медицина — все. RIP. Покойся с миром. Ситуация с туберкулезом катастрофическая.
А вот про седьмое явление я сначала не поняла. Наименее путаное объяснение звучало буквально так: «Стирается грань между тюрьмой и свободой. Между теми, кто остался на свободе, и кто «там». Переспрашиваю: «Одинаково трудно?» — «Да, но не только». — «Одинаково несвободно?» — «Да, но не только». — «В чем грань?» — «Да вот стерлась она, а была: там дом, здесь не дом, там соседи и друзья, там хорошо, а здесь нет друзей, нет соседей. Теперь нет чувства дома, нет чувства доброго соседа. Раньше было — сидят одни, сторожат другие, а сейчас и этой грани нет, все одинаковые. Нет хороших, нет плохих; нет свободы, нет несвободы; враги там, враги здесь, враги везде, никто никому не нужен. Что там, что здесь — все одинаково, ни там, ни здесь ничего от тебя не зависит. Не надо думать, не надо переспрашивать, не надо верить, а надо помалкивать и приспосабливаться. И тем, кто сидит, и тем, кто сторожит, и тем, кто не думает про тюрьму — они все равно уже в тюрьме. Трудно почувствовать разницу».

Ну да, понимаю. Ведь тюрьма — это же ограничение свободы? Ну вот, действительно, что там — что здесь, разница уже почти незаметна.