Феодальная привычка вести диалог не с кавказскими народами, а только с их лидерами, может дорого обойтись Москве

С начала украинского кризиса внимание к Северному Кавказу на какое-то время заметно ослабло. Но в последние два месяца регион вновь вернулся в публичное пространство, правда, в довольно неожиданном качестве: как цитадель официального российского консерватизма.

Массовые акции, демонстрирующие неприятие населением западной вседозволенности и одновременно безусловную поддержку местного начальства, как будто превращают Северный Кавказ из беспокойного «фронтира» в образец почитания скреп и начальства всех уровней. Однако все ли на самом деле так просто? И справится ли регион с возложенной на него ролью?

Даже если на митинг в Грозном против карикатур на пророка Мухаммада в январе пришло меньше объявленного миллиона человек (миллион — это более двух третей всех граждан, официально числящихся проживающими в Чечне), все равно это был, пожалуй, самый массовый в постсоветской России выход граждан на политическую акцию. Помимо заявленных целей — демонстрации «любви к Пророку и протеста против карикатур» — митинг стал также демонстрацией поддержки населением Чечни ее главы. На все угрозы современного мира — и на антиисламские карикатуры, и на ответные теракты — собравшиеся демонстрировали единообразную реакцию: сплотиться вокруг власти, персонально вокруг Кадырова.

Сколько бы ни появлялось после митинга рассказов о том, как на него организованно собирали работников различных учреждений, следует признать, что поддержка Кадырова, как ответ на «все плохое», адекватно отражает настроения большой части чеченского общества. Это общество пережило войну, и страх перед ее возобновлением обеспечивает в нем заметную поддержку власти до тех пор, пока эта власть гарантирует, что войны не будет.

Но может ли эта линия всеобщего «равнения на Кадырова» протянуться по всему Кавказу?

Даже в условиях массового и явно присутствующего во всех северокавказских регионах возмущения антиисламской волной на западе, к этому есть несколько серьезных препятствий, не зависящих от воли руководства Чечни.

Во-первых, у сегодняшней Чечни есть неурегулированные вопросы в отношениях с соседними регионами, что ограничивает и влияние там лидера этой республики. Можно вспомнить затяжную публичную «дуэль» Кадырова и главы Ингушетии Юнус-Бека Евкурова в 2013 году, поводом для которой стало отсутствие четкой административной границы между регионами. Проблема эта не решена до сих пор. На жизнь рядового населения это влияет мало, но «трещину» в отношениях между чиновничеством двух регионов еще предстоит заклеить.

Гораздо более масштабная проблема, осложняющая для лидера Чечни взаимодействие с соседями, — это восстановление в Дагестане Ауховского района, населенного в основном дагестанскими чеченцами и ликвидированного после их депортации в 1944 году. О сложностях и конфликтах, связанных с восстановлением этого района, мне уже приходилось писать. Здесь лишь замечу: хотя Кадыров последовательно избегает публичных комментариев о судьбе «чеченского района» в Дагестане, его «тень» в конфликте — возможно, помимо его воли — присутствует постоянно.

Во-вторых, демонстративную консолидацию вокруг власти в ответ на мировые вызовы, которую мы видим в Чечне, трудно представить в ряде других северокавказских регионов. Там проблематично провести митинг, подобный грозненскому. В том же Дагестане на главную площадь больше привыкли выходить, чтобы протестовать против действий муниципального начальства или районной полиции. А первых лиц там принято встречать не разученными овациями, а сердитыми автомобильными гудками, когда из-за их проезда перекрывает улицы. Наверное, многое в отношении населения к власти, действительно, зависит от того, есть ли в регионе «послевоенный синдром».

В-третьих, из того, что не весь Кавказ можно вывести на митинг против антиисламских карикатур, подобный грозненскому, не следует, что никто, кроме организаторов и участников того митинга, в северокавказских республиках не размышляет о проблемах, которым он был посвящен. Если верить моим субъективным наблюдениям, число таких «неофициально размышляющих», особенно среди молодого поколения, на Кавказе в последние годы растет.

Адекватность моего наблюдения легко проверить, взглянув на кавказский сегмент соцсетей. Там присутствуют очень разные люди — предприниматели и журналисты, программисты и художники, практикующие юристы и рабочие на строительстве. Среди них есть мусульмане и демонстративные атеисты, люди либеральных убеждений и ностальгирующие по СССР. «Микс» идеологий и особенно трактовок недавней истории вообще поражает любого, кому интересно понять, как люди на сегодняшнем Кавказе мыслят о мире. Таких людей на Кавказе очень многое разъединяет, а объединяет только желание думать о происходящем и нежелание, чтобы за них думала власть, или телевидение, или кто-то еще. При этом многие из них имеют опыт жизни или хотя бы бизнеса в других регионах России, и вопрос о принципах сосуществования разных этносов и конфессий для них — один из самых актуальных.

В нынешнем консервативном восторге очень важно не вытолкнуть «мыслящий Кавказ» на обочину.

Если не государство, то по крайней мере остающееся «в деле» экспертное сообщество должно показать ему, что его мнение о тех непростых вопросах, о которых еще раз напомнила парижская трагедия, небезразлично. Иначе будет упущен шанс на диалог с теми, кто к такому диалогу способен. Тогда кто-то из них останется «в интернетах», но другие могут увлечься уличными протестами, особенно опасными в многонациональных мегаполисах, или, травматично ощутив себя неуслышанными, пойти за самыми радикальными течениями.

Все это вероятно, если не перестать смотреть на Северный Кавказ сквозь феодальные очки, видя там только лидеров и «их народ» и не видя, что этот народ уже давно не делится без остатка на идущих строем за лидером и экстремистов, готовых по этому строю стрелять. Заблуждения такого рода, кстати, уже стоили постсоветской России дорого. И не только на Северном Кавказе.

Равнение на Кадырова: станет ли Кавказ оплотом консерватизма