Как Польша переживает травму холокоста? Интервью с Яном Гроссом
В июле 1941 года, вскоре после того, как Германия напала на СССР, в деревне Едвабне, недалеко от белорусской границы, которая раньше входила в советскую часть Польши, были уничтожены 1600 евреев – примерно половина всего населения. В Польше считалось, что евреев убили немецкие каратели, до тех пор, пока в 2001 году не вышла книга историка Яна Томаша Гросса «Соседи», одна из самых известных книг о холокосте, доказывающая, что массовое убийство совершили местные жители. Именно с публикацией этой книги в Польше, стране, понесшей едва ли не самые тяжелые потери во Второй мировой войне, началось болезненное и трудное осмысление той роли, которую играло в холокосте польское население. Гросс, профессор Принстонского университета, автор нескольких книг о холокосте и тоталитаризме, рассказал Михаилу Фишману, как Польша относилась к этому периоду своей истории и почему после немецкой оккупации насилие так легко восторжествовало в этой стране.
– Не так давно глава ФБР Джеймс Коми, говоря о холокосте, назвал Польшу сообщницей Германии. Случился большой скандал, польские власти официально протестовали. Вы на чьей стороне?
– Посмотрите на заявление целиком. Что он сказал? Что холокост демонстрирует нам, как обычные, нормальные люди могут участвовать в ужасном злодействе. И поэтому он призывает своих сотрудников ходить в музей холокоста, чтобы лучше понимать ценности демократии, не позволяющей правителям вовлечь людей в массовые злодеяния, как это удалось Гитлеру. Потому что холокосту действительно помогали осуществиться самые разные люди, не только немцы. Были названы Венгрия и Польша – это ошибка, и глупая: рассуждая таким образом, вы должны быть или предельно точны или лучше не говорите вовсе. Но суть сказанного очень важна и определенна: мы не можем возлагать всю ответственность за холокост на узкую группу идеологических нацистов. Да, они направляли этот процесс, но катастрофа и трагедия холокоста кроется в том, что во всех оккупированных европейских странах – в каждой по-разному, в зависимости от обстоятельств – люди и институты были так или иначе в массовом порядке вовлечены в уничтожение еврейского населения.
В каждой стране, где это происходило, есть своя ужасная история об участии местного населения. И польская история – очень грустная и очень трагическая
Глава ФБР неудачно выразился, а польское правительство сразу подхватило тему и подняло большой шум – не было политика в Польше, который бы не высказался о том, что американцы ничего не знают и не понимают. На самом деле средний американец знает о холокосте гораздо больше, чем поляк, русский или венгр, потому что их там этому учат – в средних школах, в университетах. Никакого ответа эта неудачная формулировка не требовала – венгерское правительство, например, не отреагировало никак. Польские власти зациклены на «польских лагерях» – считают, что этим выражением Польше приписывается основная роль в осуществлении холокоста. Конечно, никто в здравом уме так не думает – все знают, что это изобретение нацистов и что они его осуществляли. Тем не менее в каждой стране, где это происходило, есть своя ужасная история об участии местного населения. И польская история – очень грустная и очень трагическая.
– С какими трудностями столкнулось обсуждение этой темы в Польше? Как вышло, что она оказалась табуирована?
– Давайте будем точными. Конечно, все знали о массовом уничтожении евреев, это не скрывалось. Но общий нарратив войны построен в Польше на установке, что жертвы войны – это все поляки, все польские граждане, польская нация. Этот принцип общей виктимности очень схож с тем, который доминировал в советском дискурсе: не допустить дискриминации одних жертв относительно других. Ни советский, ни официальный коммунистический польский нарратив не позволяли выделять особую группу – евреев, которых уничтожали целенаправленно и сознательно, не так, как всех остальных. Вы не найдете в советских школах и пропаганде отдельного описания того, что происходило конкретно с евреями. Точно так же и в Польше речь шла о шести миллионах жертв, без уточнений, что три миллиона из них – это польские евреи, уничтоженные практически полностью.
Официальный дискурс до такой степени сторонился обсуждения судьбы евреев, что в коммунистические времена на стендах в музее Аушвица вы не нашли бы слова «еврей». Был польский стенд, французский, бельгийский, русский, венгерский и т.д. Про погибших в Аушвице говорилось, что они жертвы фашизма, но нигде в музее не афишировалось, что они были евреями.
Легитимность послевоенного польского правительства в большой степени строилась на том, что оно защищает Польшу от новой войны. И ему было важно фокусировать образ жертвы на «поляках». А дотошное изучение этого вопроса усложняло картину. Коммунисты не были заинтересованы в продвижении этой темы и по другим причинам. Поскольку антисемитизм очень распространен среди поляков и они отождествляли коммунистов с евреями, то коммунизм в Польше стремился убедить их в том, что свободен от еврейства. Евреи-коммунисты по приказу начальства меняли фамилии, чтобы они не звучали по-еврейски, и т.д.
– Но знали ли люди о том, что поляки тоже участвовали в преследовании евреев?
– Да. Но не совсем. Знали, но не признавали и не говорили об этом. Поляки, особенно в небольших деревнях и поселках, не могли не знать: это происходило по всей стране и было частью их семейной истории. Но эта история не пересказывалась в деталях, потому что гордиться там было нечем. Наоборот: официальный нарратив активно пропагандировал «Жеготу» – реально существовавший подпольный комитет помощи евреям. И можно было услышать, что Польша – это единственная страна, где помогали евреям, несмотря на то что такая помощь каралась смертной казнью для всей семьи. На территории Яд ва-Шем высажена аллея из деревьев в честь поляков, которые спасали евреев. Это все правда, с тем только уточнением, что это были исключения, отдельные люди, к которым в их же общинах часто относились как к изгоям. Если люди узнавали, что кто-то прятал еврея, то этот человек мог быть избит, убит, ограблен своими же соседями. Даже после войны люди боялись признаваться в том, что прятали евреев, потому что их общины повернулись бы против них. Послевоенный нарратив был намеренно построен на слове «шмальцовник» – это очень мощное уничижительное слово, которым называли тех, кто шантажировал евреев выдачей немцам или просто выдавал их за деньги. В итоге получалось, что, с одной стороны, была небольшая группа ужасных шмальцовников, с другой – спасавшие евреев герои, а про остальных, тех, кто посередине, никто и не говорил.
Но за последние годы составлена большая историография о поведении поляков в то время. Теперь мы все знаем: очень много людей были вовлечены в уничтожение евреев – или по идеологическим мотивам, или потому, что выросли в атмосфере антисемитизма, или из материального интереса.
– В конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда коммунизм рухнул и пришла свобода, Россия тоже открывала для себя закрытые страницы – переосмысляла сталинизм. В Польшу свобода пришла примерно тогда же, но отношения с евреями во время войны, по сути, вообще не обсуждались до начала 2000-х – до тех пор, пока не вышла ваша книга о событиях в Едвабне. Почему такая пауза?
– В 1989 году, когда коммунистический режим рухнул и победила революция, то, что случилось с евреями, было далеко не главной проблемой. Людей больше волновало, как построить новое общество, как осмыслить коммунистический период. Для 1989 года война была 50 лет назад. В СССР была другая картина. Для перестройки второй половины 80-х дискуссия о сталинизме и о коммунистической власти – это разговор о непосредственно предшествующем и потому очень актуальном вопросе для советского общества.
Я не удивлен, что люди не захотели с пристрастием погружаться и внимательно изучать этот период своей истории, потому что в сталинизм было вовлечено все общество. Я не уравниваю палачей с жертвами, это сложный вопрос, но неизбежным образом сталинизм как процесс требовал массового соучастия, и в какой-то момент русские – не только русские, но и украинцы, белорусы и так далее – будут вынуждены осознать это. Сотни тысяч, миллионы людей доносили, голосовали за резолюции, аплодировали. В этом суть тоталитаризма – он приобщает всех к соучастию в преступлении, и сталинизм в этом, к сожалению, преуспел.
– Можно провести много аналогий между Польшей и Россией, но есть и важные различия. В Польше действовал и действует институт, в таком виде в России, безусловно, отсутствующий, – церковь. Какова была ее роль в отношениях между поляками и евреями?
– Роль церкви с самого начала и до конца была ужасна. И история взаимоотношений поляков и евреев в Польше не может быть вскрыта полностью потому, что церковь обладает таким огромным моральным авторитетом в Польше. Церковь не хочет и не готова признать свою печальную роль, потому что представители сегодняшней церковной иерархии по-прежнему мыслят так же. Прежде всего, церковь была настроена возмутительно антисемитски в период между войнами. Церковь в целом смотрела на евреев как на дьяволов, от которых должен быть очищен польский организм.
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Оформите подписку Redefine.Media, чтобы читать Republic
Подписаться [Можно оплатить российской или иностранной картой. Подписка продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.]