Упали, ударились, оговорили
Заключенные, которые жалуются на незаконные действия сотрудников ФСИН, все чаще сами становятся фигурантами уголовных дел: их обвиняют по статье 306 УК (заведомо ложный донос). Сфабриковать такое дело несложно: «у человека, который пишет жалобу, очень часто нет возможности представить доказательства обоснованности жалобы», подчеркивает глава «Комитета по предотвращению пыток» Игорь Каляпин. «Медиазона» разобрала три типичных дела о ложных доносах на тюремщиков и поговорила с правозащитниками об этом набирающем популярность методе давления администрации колоний на осужденных.
Мордовия. «Ударься об стену сам»
6 декабря 2014 года начальник оперативного отдела мордовской исправительной колонии № 10 Виталий Цымдянкин, младший инспектор группы надзора отдела безопасности Валерий Широков и старший инспектор отдела безопасности Игорь Шукшин обыскивали заключенного Александра Решетова. От 29-летнего осужденного потребовали полностью раздеться, Цымдянкин сдернул с него трусы, но Решетов, поправив белье, объяснил: в комнате установлена видеокамера, а оператор — девушка, и его это смущает.
Согласно показаниям Решетова, в этот момент Цымдянкин пригрозил, что засунет резиновую дубинку ему в задний проход. После этого заключенный начал биться об стену всем телом; это зафиксировано камерой наблюдения, но не происходившее в комнате потом — Решетов утверждает, что его избили. Кроме того, видеозапись беззвучна, и не может подтвердить, что начальник оперативного отдела ИК-10 угрожал осужденному сексуальным насилием.
«Вывели для обысковых мероприятий в комнату, не предназначенную для этого. Это комната младшего инспектора, где они распивают чай. Под видеокамерой заставили меня раздеться полностью. Сопровождали все это угрозами применения насилия в отношении меня: "Мы тебя изнасилуем, засунем тебе палку в задний проход. Ударься об стену сам, а то мы тебя здесь вообще убьем". Очень сильно начали наносить удары. Это очень страшно. Все время содержания там я действительно боялся за свою жизнь. Даже были такие моменты, когда они в камеру могли зайти с ножом в руке: "Штаны сними"», — рассказывает о жизни в ИК-10 Александр Решетов. По его словам, начальник отдела безопасности колонии всегда относился к нему предвзято, поскольку заключенный «постоянно пишет жалобы на действия сотрудников администрации».
Согласно показаниям техника Ибрагимова, камера в тот день выключилась из-за короткого замыкания: на контакты попала влага. На последних секундах видеозаписи, действительно, видно, как кадр заволакивает то ли белым дымом, то ли густым паром. Адвокат Решетова Ольга Рахманова называет это видео недопустимым доказательством и не исключает монтажа: фрагмент с избиением заключенного мог быть вырезан.
Тюремный врач нашла у Решетова лишь ссадину на правом предплечье и утверждала, что пришла к нему еще в день инцидента, 6 декабря. Сам заключенный говорит, что его осмотрели только 7 декабря, и у него были синяки на шее и плече.
Через два месяца, 2 февраля, Решетов написал на Цымдянкина и его коллег заявление по пунктам «а», «б» части 3 статьи 286 УК (превышение должностных полномочий с применением насилия и специальных средств). Через неделю, 9 февраля, старший следователь Зубово-Полянского межрайонного следственного отдела СК по республике Мордовия Андрей Чалдушкин отказал в возбуждении дела в отношении фсиновцев, а еще через несколько дней дело завели на самого Решетова — по части 2 статьи 306 УК (заведомо ложный донос с обвинением лица в совершении тяжкого преступления).
Адвокат Рахманова отмечает, что ее доверителю не сообщили об отказе в привлечении к ответственности фсиновцев и возбуждении дела против него самого, лишив его права обжаловать эти решения.
27 июля 2015 года Зубово-Полянский районный суд приговорил Решетова к году лишения свободы, что путем сложения превратилось в 2,5 года колонии особого режима.
Приговор основывается на показаниях сотрудников колонии и других заключенных. Суд поверил потерпевшим Цымдянкину, Широкову и Шукшину, которые утверждали, что Решетов, возмутившись обыском, демонстративно трижды ударился об стену правым предплечьем. Они отрицали, что оскорбляли заключенного и угрожали ему. Осужденный Ермаков, который якобы зашел в комнату, когда Решетов был раздет до трусов, дал показания, что тот безадресно нецензурно ругался, а сотрудники вели себя «предельно корректно». Ходатайства защиты о вызове ее свидетелей суд отклонил.
Сейчас Решетов находится в СИЗО Саранска. 3 ноября Верховный суд республики рассмотрит его жалобу на приговор. В случае ее отклонения он, вероятно, вернется в ИК-10.
Оренбург. «Всякий раз меня били палками резиновыми»
24 декабря 2012 года сотрудники оренбургской ИК-4 Василий Сакулцан, Бактыбай Дусимов и Исатай Муханов, недовольные отказом заключенного Павла Селиверстова перед водворением в ШИЗО сдать сигареты им, а не оставить в каптерке, избили его. Показания самого Селиверстова подтверждает другой заключенный — Аманжол Кукаев. Находясь в камере ШИЗО и услышав спор на повышенных тонах, он просунул в щель между дверью и полом осколок зеркала и увидел, как сотрудники ФСИН били Селиверстова.
«Первым ударил Селиверстова Исатай в туловище, я стал кричать: "Зачем вы это делаете", они потащили его по коридору в сторону части этажа, называемого карманом. Также я видел, что удары наносил Сакулцан Василий Федорович», — сказано в объяснениях Кукаева. Что происходило дальше, Кукаев не видел, но слышал звуки ударов и крики Селиверстова.
Сам Селиверстов сообщил, что после первых ударов в живот он упал на пол; дальше его били лежачего — в грудь, живот и по спине. Он пытался закрываться, но руки у него за спиной были закованы в наручники — правда, когда их надели, он не помнит.
Селиверстову сломали левое ребро, которое проткнуло легкое. Травма угрожала жизни заключенного.
Сотрудники ФСИН утверждали, что Селиверстова никто не избивал — не желая отдавать сигареты и будучи пьяным, перед помещением в ШИЗО он попытался убежать от надзирателей и, споткнувшись, упал с лестницы. При этом сотрудник ИК Руслан Мустакимов подтвердил на суде, что по правилам заключенного с подозрением на алкогольное опьянение нужно отправить на медосвидетельствование перед водворением в ШИЗО, а Селиверстова освидетельствовали уже после попытки помещения в ШИЗО и получения телесных повреждений. Сам он отрицал, что был пьян.
Дважды в отношении фсиновцев возбуждали дело по пункту «а» части 3 статьи 286 УК, и дважды его закрывали. Защитник заключенного, сотрудница «Комитета по предотвращению пыток» Альбина Мударисова отмечает, что основанием для прекращения дела стала повторная ситуационная экспертиза, в ходе которой фсиновцы изменили свои показания. Если в первом случае эксперты пришли к выводу, что повреждения Селиверстова не могли быть получены при событиях, описанных тюремщиками, то во втором — их версия уже не исключалась.
Другая уловка, по словам адвоката осужденного Тимура Рахматулина, заключалась в отводе защитника на время следственных действий, проведенных не в пользу Селиверстова. Пока Рахматулин добивался признания отвода незаконным, следователь провел очную ставку Селиверстова и фсиновцев, на которой заключенный отказался давать показания. Адвокат поясняет, что это было основанием для закрытия дела. Когда же дело возобновили, защите отказали в новой очной ставке, сославшись на то, что Селиверстов болен туберкулезом и опасен для участников следственного действия, добавляет Рахматулин.
В итоге Селиверстов стал фигурантом дела о ложном доносе. «306-я — это способ железно увести от ответственности сотрудников ФСИН. В следующий раз любой орган смело будет ссылаться на этот приговор и говорить: "Видите, там судебное решение, суд установил, что он виновен"», — говорит Рахматулин, возглавляющий оренбургское отделение «Комитета по предотвращению пыток».
Против Селиверстова показания в суде дали не только фсиновцы, но и другие заключенные, которые подтверждали версию тюремщиков. Свидетелей защиты, которые на тот момент также находились в заключении, в суд не вызвали, а свидетелю Кукаеву и вовсе пригрозили новым уголовным делом, если он продолжит говорить, что сотрудники ФСИН избили Селиверстова. После того как Кукаев дал показания, его самого в колонии трижды избивали.
«Всякий раз меня били палками резиновыми, при этом бил один человек всегда, а остальные растягивали меня и держали на весу, пока один сотрудник наносил мне удары по всему телу резиновой дубинкой. Каждый раз меня закрывали после избиения в ШИЗО в отдельную камеру, чтобы сошли следы от телесных повреждений», — говорит теперь уже бывший заключенный.
Позже Кукаев участвовал в следственном эксперименте, который должен был ответить на вопрос: можно ли видеть происходящее в коридоре из камеры ШИЗО? По словам Кукаева, незадолго до этого к двери изолятора снизу приварили пластину, которая уже не позволяла просунуть под нее зеркало. Но в ходе следственного действия он об этом не сказал из страха перед фсиновцами.
Стороне защиты не удалось получить и записи с камер в коридоре, где избили Селиверствова. По словам Рахматулина, следователь тянул время с отправкой запроса во ФСИН, а в колониях записи хранят не более месяца. В итоге запрос был направлен в ИК через четыре месяца, когда запись уже удалили.
13 марта 2015 года Дзержинский районный суд Оренбурга приговорил Селиверстова к году колонии строгого режима, признав его виновным по части 2 статьи 306 УК. Отбывать это наказание он не будет — истек срок давности. Сейчас защита бывшего заключенного подает кассационную жалобу на приговор.
Пугачев. «Ни мама, ни папа не помогут, еще вторую руку сломаем»
22 января 2015 года заключенного Сергея Хмелева избили в ИК-17, расположенной в Пугачеве Саратовской области. В тот день сотрудники колонии Бавкуненко, Рыгалов и Александров сделали ему замечание за спортивный костюм, который раньше не вызывал у администрации никаких нареканий, утверждает сам Хмелев. После инцидента его отправили в тюремную больницу в Саратове, где позже прооперировали: у осужденного диагностировали перелом носа, трех ребер со смещением и повреждением левого легкого, а также разрыв кишечника.
В больнице Хмелев провел месяц, но данных об этих травмах в его документах не оказалось: причиной госпитализации там названо прободение язвы желудка. При этом в карте Хмелева говорилось об операции, во время которой из брюшной полости было «эвакуировано» более 4,5 литров гноя. Независимый эксперт, который исследовал медицинскую карту заключенного, обратил внимание на неувязку: при поступлении Хмелева стоял вопрос о наличии разрыва селезенки, но после об этом подозрении не упоминается: «Создается впечатление, что лечащий врач просто игнорировал данные УЗИ-исследования органов брюшной полости в части наличия какой-либо патологии или травмы селезенки».
Обнаружили у Хмелева также пневмоторакс, который часто указывает на механическое повреждение легкого. «Проведя рентгенологическое исследование, "установив" у Хмелева С.А. наличие "спонтанного пневмоторакса", устанавливать причину данного патологического процесса врачи не стали, — отмечает независимый эксперт. — Наличие воздуха в плевральной полости (пневмоторакс) часто является осложнением травматического повреждения легкого».
«При изучении данных меддокументов возникает множество вопросов по поводу недообследования Хмелева С.А.», — заключает специалист. Впрочем, суд, который в настоящее время рассматривает дело в отношении Хмелева о ложном доносе, отклонил ходатайство защиты о дополнительном обследовании.
Адвокат Маргарита Ростошинская, которая сотрудничает с фондом «В защиту прав заключенных», стала защитником Хмелева, когда его уже обвинили в ложном доносе, а в возбуждении дела о превышении должностных полномочий со стороны фсиновцев было отказано.
Юрист добилась перевода своего подзащитного на время рассмотрения дела в суде из колонии в саратовский СИЗО. При посещении Хмелева в колонии адвокат замечала у него новые ссадины и синяки, а заключенный говорил о невыносимых условиях. Хмелева поместили в камеру с активистами, сотрудничающими с администрацией, которые под угрозой изнасилования заставили его подписать заявления с признанием в оговоре и просьбой возбудить в отношении самого себя дело о ложном доносе. Полученные в январе травмы они предложили объяснить падением с лестницы.
27 мая новые объяснения Хмелева передали следователю. При этом на заседании по обжалованию отказа в возбуждении дела по факту превышения полномочий сотрудниками колонии следователь Сиников приложил к делу другие заявления, подписанные Хмелевым, но написанные явно не его почерком, рассказывает адвокат. «Я консультировалась с почерковедом, он говорит, что это совершенно другой человек, не его почерк и способ написания, даже если бы он хотел так, не смог бы так подделать», — говорит Ростошинская. В этих заявлениях Хмелев якобы отказывается от ее услуг и этапирования в СИЗО для участия в судебном процессе. Позже заключенный лично вручил адвокату заявление, в котором просил не рассматривать без его участия эти ходатайства, а в суде не подтвердил просьбу об отводе адвоката.
Объяснить, откуда взялись эти заявления, следователь не смог.
От начальника колонии Андрея Петряшкина адвокат узнала, что после назначения судебного заседания на территории ИК-17 его вызвал к себе глава УФСИН по Саратовской области Александр Гнездилов. На встречу поехал и замначальника ИК Эдуард Зейналов, который после визита к руководителю якобы сообщил Хмелеву, что Гнездилов заинтересован в исходе его дела и «Хмелеву лучше уйти на дно», пишет адвокат в своей жалобе в ФСБ.
По данным адвоката, в 2013 году Хмелев уже встречался с Гнездиловым на территории ИК-17. Тогда заключенный также подавал жалобу. «У них конфликт какой-то между собой произошел: неправильно отчитался, неправильно доложил. Тот (Гнездилов — МЗ) ему говорит: "Смотри у меня, ни мама, ни папа не помогут, еще вторую руку сломаем". А у него (Хмелева — МЗ) тогда была левая рука сломана», — говорит Ростошинская. При этом Хмелев — сирота, добавляет адвокат.
Сам Хмелев возлагает ответственность за неправомерные действия сотрудников ИК-17 на генерала Гнездилова.
В апреле 2012 года сотрудники саратовской ИК-13 забили до смерти заключенного Артема Сотникова. Начальник регионального УФСИН Гнездилов настаивал, что заключенный умер лишь спустя два дня после того, как к нему была применена физическая сила, и причинно-следственная связь между двумя этими событиями не очевидна. В мае того же года Гнездилов пообещал уйти в отставку, если вина сотрудников колонии будет доказана. Начальник саратовского УФСИН покинул свой пост через два года, в апреле 2014 года, когда суд признал сотрудников ИК виновными. Фактически Гнездилов пошел на повышение: его назначили и.о. заместителя директора ФСИН России. Пятерых сотрудников колонии, виновных в гибели Сотникова, приговорили к реальным срокам заключения от 9 до 12,5 лет. В феврале этого года, в свой день рождения, Гнездилов вернулся на прежний пост и вновь стал начальником саратовского УФСИН.
В настоящее время дело Хмелева рассматривает суд. Восемь бывших заключенных ИК-17, уже выступили в качестве свидетелей защиты: некоторые были очевидцами событий, происходивших с Хмелевым, другие опровергли заявление Зейналова о том, что сотрудников, которые обвиняются в избиении, 22 января не было в колонии. Адвокат просила доставить еще шестерых свидетелей из числа нынешних заключенных ИК-17, но в этом суд защите отказал.
Судом были также допрошены шестеро свидетелей обвинения — все они заключенные ИК-17, и пока отбывают там свои сроки наказания. Последним выступал заключенный Ефимов.
«Он пришел и говорит: "Ваша честь, я, конечно, свидетель обвинения, я отбываю наказание в 17-й колонии и знаю, что после этого мне будет плохо, но я не могу врать. Вот я, как есть, все вам и расскажу". И как начал рассказывать о тех издевательствах и ужасах, которые там происходят, о том, как он сам себе в организм вынужден был засунуть какие-то штыри, чтобы его не трогали. У него самого ключица поломанная», — рассказывает адвокат Ростошинская.
«Сейчас они понимают, что еще срок могут добавить»
Адвокаты, которые защищают заключенных, обвиняемых в ложном доносе на сорудников ФСИН, настаивают: показательными процессами «жалобщиков» администрация рассчитывает запугать других осужденных. Тимур Рахматулин отмечает, что после дела Селиверстова из ИК № 4, в которой отбывал срок его подзащитный, стало поступать намного меньше жалоб. «Я уверен, что это не потому, что стали меньше бить и пытать, а лишь потому, что это сарафанное радио хорошо работает, и заключенные понимают, чем это чревато для них», — говорит Рахматулин.
«Если раньше заявления просто никуда не уходили, но у заключенных был хоть какой-то шанс через родственников, адвокатов передать его, то сейчас они понимают, что еще срок могут добавить, а это исключает возможность досрочного освобождения», — вторит ему адвокат Ростошинская.
Глава «Комитета по предотвращению пыток» Игорь Каляпин отмечает, что правозащитникам сегодня проще привлечь к ответственности полицейских, чем сотрудников ФСИН. «Собрать доказательства чрезвычайно сложно, потому что и сам потерпевший, и все свидетели, и места, и документы, которые могут содержать доказательства, находятся в руках администрации колонии, то есть в руках тех людей, на которых человек жалуется», — говорит Каляпин. Он предполагает, что оградить заключенных от давления администрации колонии можно было бы, создав в регионах специализированные учреждения, в которые переводили бы заключенных, сообщивших о преступлениях тюремщиков.
Определять места содержания таких осужденных должен центральный аппарат ФСИН, считает Каляпин, а контролировать их — служба собственной безопасности, и опять же — из центра.
Правозащитник указывает на неэффективность работы СК по расследованию жалоб заключенных. «Но сейчас с них и спрашивать даже что-то невозможно. Они к таким жалобам относятся спустя рукава, прекрасно понимая, что зачастую перспективы у такого дела нет, что осужденный и свидетель через неделю или две от своей жалобы откажутся», — констатирует Каляпин.
Член ОНК по Чувашии юрист Алексей Глухов видит возможность хотя бы частичного решения проблемы в обязательной видеофиксации работы тюремщиков.
«Необходимо вводить ответственность за повреждение записи, неведение записи, ее монтаж, потому что в нужный момент включается пауза, если это обычная домашняя камера, и дальше уже продолжается, после того, как произошли определенные действия», — говорит правозащитник.
Глухов считает, что нужны специальные подразделения, ответственные за видеофиксацию происходящего в каждом учреждении ФСИН. «Эти подразделения должны подчиняться начальнику управления, чтобы они отвечали головой за все эти записи, — описывает возможную схему работы Глухов. — Причем записи должны быть сохранены как минимум три месяца, потому что осужденные иногда не готовы сразу писать жалобу».
Правозащитник также считает, что за адвокатами должно быть законодательно закреплено право не только встречаться с подзащитными, но и заходить на территорию учреждений ФСИН для ознакомления с условиями содержания.
Психолог, эксперт Совета по правам человек при президенте, подполковник ФСИН в отставке Владимир Рубашный более пессимистичен в своих ожиданиях — по его словам, тюремная система России практически не подлежит реформированию.
«Первое, что необходимо делать — совершенно поменять контингент персонала. Я провел огромное количество времени профессионального в этой системе. Я понимаю, что какого-то изменения отношения сотрудников к своей деятельности не будет», — подчеркивает Рубашный. Он отмечает, что сотрудников ФСИН не обучают, как правильно действовать при неправомерном поведении заключенных и минимизировать риски в нештатных ситуациях. Уголовное преследование заключенных-жалобщиков за ложные доносы психолог называет новым — и неожиданно жестким — методом давления администрации на осужденных.
«С психологической точки зрения для осужденных в колонии, которые содержатся рядом с ним и видят, что с их товарищем произошло, это даже похлеще (традиционных методов давления — МЗ). Заключенный еще десять раз подумает, писать ли ему жалобы, обвинять ли сотрудников в чем-либо, после того, как человеку добавили срок. С точки зрения сотрудников это даже более выигрышная ситуация, поэтому они и стали применять такую форму влияния на осужденных», — говорит Рубашный.