Балеты Фредерика Аштона в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко

На сцене Музтеатра Станиславского состоялась российская премьера двух одноактных балетов английского классика Фредерика Аштона. В третьем балете программы — "Маргарита и Арман" — французскую куртизанку станцевала народная артистка России и Грузии 52-летняя Нина Ананиашвили. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.

Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ / купить фото

Премьера балет

Балетный худрук Музтеатра Станиславского Игорь Зеленский в свое время был премьером сразу трех театров — Мариинского, лондонского "Ковент-Гардена" и баланчинского New York City Ballet. С тех лет его любовь к англоязычной классике лишь окрепла: на сцену "Стасика" он планомерно пересаживает хрестоматийные балеты Англии и Америки, с переменным успехом пытаясь добиться от москвичей адекватного хореографического "произношения". После монументальных драм шотландца Макмиллана, одноактной лирики и скетча американца Роббинса пришел черед романтических поэм Фредерика Аштона — первого и главного национального хореографа Великобритании.

Стоит добавить, что англомания худрука подпитывается присутствием в труппе Сергея Полунина с его безупречно британским танцем: прежде чем стать приглашенной звездой "Стасика", юноша окончил школу Королевского балета и успел потанцевать в нем несколько сезонов, став самым молодым премьером "Ковент-Гардена" за всю его историю. Сергею Полунину и предназначалась "Рапсодия" на музыку рахманиновской "Рапсодии на тему Паганини" с адски сложной главной мужской партией: Фредерик Аштон, восхищенный академической виртуозностью и советским атлетизмом Михаила Барышникова, в 1980 году сочинил этот балет специально для него. "Тему Паганини" из названия англичанин убрал неспроста: в его оптимистическом опусе нет ни мук творчества, ни борьбы с мракобесием (в отличие от балета "Паганини", который советский классик Леонид Лавровский поставил задолго до Аштона). На профессию героя намекает лишь беглый жест (протагонист пару раз проводит воображаемым смычком по воображаемой скрипке) да романтичный поиск своей единственной музы — балерины, спрятанной среди шести корифеек.

Сергей Полунин про Паганини не забыл: свои пируэты, антраша, перекидные, взрывные круги с выброшенной вперед рабочей ногой и скользящей по полу опорной он обременил психологизмом, намекая на некий вызов обстоятельствам, которого и в помине нет в этой лучезарной хореографии. Как ни странно, именно актерское мастерство премьера разрушило партию (небольшие технические недочеты — вроде сорванного фуэте с прыжком на опорной ноге или нечистого револьтада — вполне извинительны в этом кипящем котле сложнейших фиоритур). Роль распалась на отдельные фрагменты — протестные, романтически-любовные, драматичные; вслед за протагонистом распался на эпизоды и весь балет, в котором танцевальный аккомпанемент вдруг получил непомерно важную нагрузку. На первый план вылезли дефекты мужской шестерки корифеев — плохие спины, корявые кисти рук, вымученные заноски. Героя едва не затмила жизнерадостная "муза" (Ксения Рыжкова), излишне развязная в своих попытках передать стремительную оживленность английской хореографии. В итоге в московской "Рапсодии" доза старательной суетливости заметно омрачает безмятежную радость танца.

То же можно сказать и о второй российской премьере — "Вальсе" Равеля, поставленном Фредериком Аштоном в 1947 году на пике успехов юного английского балета. Кончилась Вторая мировая, труппа вселилась в театр "Ковент-Гарден", получив большую сцену и национальное признание, будущее выглядело лучезарным. Многолюдный "Вальс" — это роскошный бал победителей: фраки мужчин, пышные платья и диадемы женщин, люстры, лакеи в ливреях, буйное крещендо финала, в котором круженье пар, вспоротое прыжками и высокими поддержками, достигает экстатического восторга. В Москве великосветское ликование обернулось лихорадочной погоней за музыкальными темпами, тем более что юный маэстро Зангиев слишком увлекся равелевскими контрастами, то заставляя медь грохотать, как на плацу, то позволяя струнным растечься в лирической интимности. Фрачные мужчины с залихватскими виражами музыки справлялись элегантно, однако дамы заметно паниковали, всплескивая сведенными от напряжения руками и отчаянно подпрыгивая на простейших балансе.

Получилось, что гвоздем "Балетов Фредерика Аштона" стали не премьеры, а репертуарный спектакль "Маргарита и Арман" на музыку Листа, состоящий в афише Музтеатра Станиславского уже несколько сезонов. На сей раз худрук Зеленский пригласил на роль Маргариты Нину Ананиашвили, экс-приму Большого и многих других мировых театров, нынешнего худрука Национального балета Грузии. Балерине 52 года, ее партнеру Сергею Полунину — 25, но разница в возрасте здесь не помеха: в конце концов, этот балет Фредерик Аштон поставил в 1964-м для 25-летнего Нуреева и 44-летней Марго Фонтейн с учетом возможностей немолодой балерины. На первый план тут выходит пресловутая "химия": если актерам не удастся убедительно сыграть роковую страсть, балет превращается в набор ходульных мизансцен и более или менее эффектных поддержек. На российской сцене передать магию этого архаического спектакля до сего времени не удавалось никому. В "Стасике" чудо свершилось: Маргарита и Арман заставили забыть о старомодности режиссуры, наивности хореографии и технике исполнения. Оказалось, что совсем не важно, гибкая ли у балерины спина, высоко ли поднимаются ноги и осиная ли у нее талия, если история любви самоотверженно-нежной куртизанки и необузданного юнца-аристократа захватывает так, будто подсматриваешь за ними в замочную скважину.

Конечно, волшебство премьеры — одноразовое, а театр — конвейер. В других "Балетах Фредерика Аштона" будут танцевать другие солисты с иным эффектом. Труппа, возможно, со временем освоит сложную "легкость" почерка британского классика, что, несомненно, пойдет ей на пользу. Зрители тоже не в проигрыше: хрестоматия английского балета повышает эрудицию и приятна для глаз. Однако репертуарной политике худрука Музтеатра Станиславского явно не хватает креативности и оригинальности: ученический период по освоению незнакомого прошлого мирового балета как-то затянулся. Неплохо было бы перейти к настоящему.

Буйство легкости