03 февраля 2016, 00:53 / Экономика / Интервью

«2015 год был упущен»

Председатель Счетной палаты Татьяна Голикова уверена, что в этом году необходимо радикально менять структуру расходов федерального бюджета Ольга Кувшинова Филипп Стеркин Юрий Нехайчук Председатель Счетной палаты Татьяна Голикова / Е. Разумный / Ведомости

Если бы нынешнее правительство оказалось в 1998 г., у него, скорее всего, не хватило бы ни сил, ни воли справиться с ситуацией, требовавшей решений быстрых и жестких, считает Татьяна Голикова. Привычка к постоянному росту цен на нефть расслабила: ограничиваясь тактическими мерами, правительство словно надеется, что нефть вот-вот снова резко подорожает и все проблемы решатся сами собой. Пора снова учиться работать в условиях кризиса, советует председатель Счетной палаты.

– Счетная палата стала гораздо более влиятельным ведомством: и проверки резонансные, и больше полномочий, и по уровню зарплат на третьем месте среди федеральных органов. Вам личная поддержка президента помогает наращивать влияние?

– Мне кажется, не нужно говорить о значимости, нужно говорить об исполнении тех функциональных обязанностей, которые на нас возложены. Я пришла в Счетную палату, когда было реализовано новое законодательство о Счетной палате и ее функционал сильно расширился. Ну и наверное, во многом то, о чем вы спрашиваете, связано с тем, что я сама выходец из финансовой системы и мне проще, чем многим другим: я знаю, как формируется бюджет, как он исполняется, на какие вопросы нужно обратить более пристальное внимание, на какие – менее пристальное. Что касается зарплаты, вообще-то в старом законе она была на 20% выше зарплаты сотрудников аппарата правительства и эта норма перекочевала и в новый закон о Счетной палате, который был принят в 2013 г. Мы предложили поправку депутатам и сняли эти 20%.

– Почему?

– Мы решили, что так будет более справедливо, особенно в кризисный период. Мы выбивались из общей конфигурации органов власти. Традиционно самая высокая зарплата в администрации президента, потом аппарат правительства. По реестру госдолжностей мы практически соответствуем должностям аппарата правительства, у нас оклады такие же, но дальнейшая разница в денежном содержании зависит исключительно от размера фонда оплаты труда и стимулирующих выплат, которые могут позволить себе аппарат правительства и Счетная палата. Видимо, у нас он поменьше. Что касается поддержки президента, я бы не формулировала так вопрос. Мы, как и любой другой орган власти, реализуем и исполняем поручения президента и отчитываемся за выполнение этих поручений перед главой государства. О проблемах, которые мы считаем наиболее серьезными и по которым нужно принимать решения на уровне президента, мы информируем его, а уже дальше решение за ним.

Фотогалерея: Татьяна Голикова: Мы никак не можем определиться с «дном»

Внешний аудитор

– Как вы оцениваете эффективность проверок, что меняется? Какую реакцию видите со стороны других ведомств, госкомпаний?

– Мы не просто проверяем объекты, т. е. проводим ревизию, – это не наша работа, хотя такие полномочия у нас есть. Мы в большей степени выступаем как внешний аудитор. У нас есть достаточно серьезный рычаг: если дважды наше представление по итогам контрольного мероприятия не исполняется, мы направляем предписание, если и оно не исполнено – следует штраф, после штрафа мы вправе выйти в Госдуму с предложением о приостановлении финансирования. До этого еще не доходило ни разу – достаточно, как правило, второго представления. Поскольку все уже знают, что за этим следует, то, если можно употребить такой термин, не связываются с нами. Все понимают, что есть и другие рычаги воздействия, можно пойти к премьеру, можно о каких-то вопиющих случаях доложить президенту, но мы пока не используем такие рычаги.

Татьяна Голикова

Председатель Счетной палаты Родилась в 1966 г. Окончила общеэкономический факультет Московского института народного хозяйства им. Г. В. Плеханова по специальности «экономика труда» 1990 Начала карьеру в Министерстве финансов РСФСР с должности экономиста 1999 Заместитель министра финансов Российской Федерации 2007 Заняла пост министра здравоохранения и социального развития 2012 Перешла на должность помощника президента Российской Федерации 2013 Назначена на должность председателя Счетной палаты

Достаточно много материалов мы направляем в Генпрокуратуру, Следственный комитет и ФСБ, у нас с ними отлажена система взаимодействия, ежеквартально подводим итоги работы по материалам, которые мы им направляли. Сейчас на повестку дня в качестве темы номер один вышла эффективность расходов, потому что возможности их наращивать, собственно, исчерпаны.

– Вы нашли 440 млрд руб. неэффективно использованных средств в 2015 г. Что это значит и что за этим последует?

– 440 млрд – это предварительная цифра, окончательные данные будут немного позже. И это не все неэффективные расходы. Классическая неэффективность, как ее понимают обычно, – примерно 78 млрд руб. из этой суммы. А если переводить на язык нарушений законодательства, то на первом месте будут нарушения в сфере осуществления бюджетных инвестиций – порядка 69 млрд руб., порядка 48 млрд – это использование государственного имущества, 39 млрд – нарушение в сфере закупок. Вы, наверное, помните, назывались такие сумасшедшие цифры, 1 трлн руб. нарушений, – это некорректные цифры. Я объясню почему. Нарушение должно четко считаться. А когда, например, объявлен конкурс на 3 млрд руб., и несвоевременно заключен контракт, и все 3 млрд учитываются в нарушении, как это было ранее, – это неверно. Да, нарушены сроки, и мы это фиксируем. Есть нарушения, которые не измеряются цифрами, но по ним правоохранительные органы могут выносить представления, назначать административные штрафы. Но, что касается «нашей кафедры», то мы обязаны очень четко производить финансовую оценку нарушений, если таковые были.

– А под классической неэффективностью что подразумевается?

– Когда бюджетные средства перечисляются, например, в госкорпорации или на счета подрядчиков и не используются на цели, для которых они предназначались, а просто лежат на счетах. Такая заморозка глубоко неэффективна, согласитесь.

– А такие классические примеры, как откаты, взятки, – вы их видите при проверках?

– Это не классические примеры, это преступления. Видим. И отправляем данные в Генпрокуратуру и Следственный комитет. У нас нет полномочий по расследованию, мы можем лишь изучить документы, сделать предположения или выявить факты и уже далее направить материалы в компетентные органы. Мы можем накладывать административные штрафы через суд. При этом в случае выявления нецелевого использования в сумме до 1,5 млн руб. мы вправе наложить административный штраф. Все, что выше этой суммы, – это компетенция правоохранительных органов и суда.

– А к нарушениям законодательства об инвестициях вы что относите?

– Неэффективное использование средств можно отнести и к нарушениям в сфере осуществления бюджетных инвестиций. Поэтому у нас есть внутренний двойной классификатор, позволяющий измерить эффективность и определить нарушение с точки зрения бюджетного и отраслевого законодательства. Нарушение сроков ввода объекта в эксплуатацию, переплата по контракту, несанкционированное увеличение стоимости контрактных работ – таких нарушений очень много. И это, наверное, одна из самых медленно меняющихся сфер с точки зрения нормативного регулирования. Тема номер один здесь – сметные нормативы. Неурегулированность в этой сфере нами была выявлена, когда мы проверили строительство космодрома Восточный, а потом уже, увидев там проблемы, вышли на проверку Федерального центра ценообразования в строительстве и Минстроя. И собственно, там и увидели регулярное применение индивидуальных сметных нормативов, которые приводили и приводят к существенному завышению стоимости строительства. По результатам последовал доклад президенту, рассмотрение на заседании правительства, постановление правительства о том, что индивидуальные сметные нормативы могут применяться, только если на это будет особое решение правительства. Эта норма вступила в силу с 2015 г., но, к сожалению, ранее созданная база не была проинвентаризирована. Это компетенция Минстроя, что-то они пытаются делать, но пока у них это не получается. И поэтому по некоторым новым проектам продолжается использование старых сметных нормативов, которые были сделаны все той же старой командой Федерального центра ценообразования в строительстве. По итогам нашей проверки было возбуждено уголовное дело, и бывший руководитель сейчас находится под следствием.

Как тратить в кризис

– Вы критиковали выделение средств Фонда национального благосостояния (ФНБ) на дорожное строительство, будете ли проверять инвестиции ФНБ в проект «Ямал-СПГ»?

– Будем. Мы уже очень скоро подведем итоги года по использованию средств ФНБ. По предварительным данным, ситуация по инвестициям ФНБ в модернизацию инфраструктуры Байкало-Амурской и Транссибирской железнодорожных магистралей мало поменялась, за год освоено 7,4% средств, выделенных из ФНБ. По проекту ЦКАД небольшой сдвиг есть, освоено 58,2%. По «Ямал-СПГ» изначально было достаточно высокое исполнение, под 100%.

– Вы, с одной стороны, скрупулезно подсчитываете, сколько неэффективно использовано, а с другой – освоенные суммы служат неким критерием эффективности: много потратили – хорошо, мало – плохо. Нет ли тут противоречия?

– Нет, противоречия нет. По каждому министерству, госкомпании и акционерному обществу, которые получают средства из бюджета, есть неэффективные вложения, значительная их часть не используется. Отчасти это связано со сложившейся в тучные годы привычной ситуацией, когда денег было много. Тогда никто особенно не переживал из-за того, что выделенные из бюджета средства достаточно долго будут работать не на бюджетную эффективность, а на другие цели. Потом чуть поджались, попытались начать экономить, но это оказалось сложно, потому что уже привыкли к другому. Я считаю, что в этом есть и вина Минфина, который не проявил жесткости в процессе формирования бюджета, возможно, своевременно не информировал руководство страны – или недостаточно аргументированно информировал – о том, от каких решений можно было бы воздержаться. И я убеждена, что с точки зрения эффективности использования средств и готовности изменить структуру расходов бюджета 2015 год был упущен. Убежденность эта базируется на опыте работы в Минфине, в том числе в кризисные годы.

– И как бы вы тратили деньги сейчас, в кризис?

– Возможно, вы не знаете или не помните, но 1995–1996 годы были довольно благополучными, был спланирован бюджет 1997 г., а потом в 1998-м мы были вынуждены отказаться вообще от всего. В бюджете не хватило средств даже на зарплату, и нужно было полностью ломать структуру расходов и жестко их оптимизировать, искать источники доходов. Если бы мы сейчас оказались в 1998 году, у нас бы просто не хватило на такое ни сил, ни воли. Но очевидно, что сегодня ситуация принципиально отличается от 1998 г. Уже в 2014 г. мы понимали, что нужны кардинальные перемены.

Как тратить деньги в кризис, насколько бюджет должен стать инструментом экономического роста – это выбор. И когда в начале 2015 г. принимали решение сократить расходы, я спорила с Минфином и была категорически против того, чтобы пропорционально сокращать расходы на 10%, а по оставшимся 90% предоставлять министерствам право самим определять приоритеты. К чему это привело? Ведомства довольно долго занимались тем, что перераспределяли оставшиеся 90%, потеряли I квартал. В это время Минфин вносил поправки в закон о бюджете. Никто не позаботился о том, чтобы оставшиеся 90% или их часть работали на рост экономики. 90% – это наше, думали ведомства, мы тут сами как-нибудь порешаем, как ими распорядиться, а для преодоления кризиса нам нужны дополнительные деньги в антикризисном плане.

– Поэтому не получилось оптимизировать?

– Оптимизации не получилось вообще никакой. И деньги гонялись взад-вперед – сначала убрали с какого-то направления, потом прибавили, потом опять убрали, потом опять прибавили, и таких изменений по одной и той же строчке в течение года могло быть по пять-шесть. Это эффективное управление? Нет, неэффективное. Приведу пример. В бюджете министерства утверждена новая стройка и ее финансирование. Как часто бывает – и мы никак не можем это искоренить, – еще нет проектно-сметной документации, а средства выделяются сразу и на ее разработку, и на саму стройку. Очевидно, что разработать документацию, получить разрешения на строительство, земельный участок оформить и освоить все выделенные средства за год невозможно. Тем не менее в бюджете мы это планируем. Так вот вопрос: надо ли сейчас эту стройку начинать, с непонятными перспективами? Или же, например, направить бюджетные средства на мероприятия, способствующие экономическому росту, или на поддержку тех групп населения, которые оказались сегодня в бедственном положении из-за падения реальных доходов, реальных зарплат, – это прежде всего семьи с детьми, пенсионеры. Это выбор. И вот такой работы по выбору приоритетов мы не видим. Но я думаю, что сейчас правительство достаточно серьезно на это нацелено. Последним годом, когда мы серьезно работали над структурой расходов, был 2008 год, после этого ничего с ней не происходило, планировали с ростом «от достигнутого».

– Обычно, когда говорят об оптимизации структуры расходов, говорят об основных их направлениях – образование сократили, медицину сократили, остаются только социалка и оборона, но оборону нельзя трогать. Мы правильно понимаем, что у вас подход другой – провести внутреннюю ревизию заложенных в бюджете сумм?

– Именно так! Просто этим надо заниматься. Есть внутренняя оптимизация, а есть верхние ограничения, пределы расходов, дефицита. Правительство определилось, что бюджет нужно менять не в I квартале, а когда будут окончательные итоги 2015 г. и предварительные показатели по I кварталу, пропорционального секвестра удалось избежать. Мне кажется, что это время должно быть использовано, чтобы провести работу по изменению структуры расходов как раз посредством внутренней оптимизации, оценив все имеющиеся для этого резервы.

– Но все равно же почти 2 трлн руб. не хватает, как Минфин говорит.

– Пока никто не знает, сколько не хватает. Все зависит от одного ключевого показателя – прогноза по цене на нефть и всего остального шлейфа показателей, который с ним связан. Чем драматичнее закладываемый в прогноз показатель по цене на нефть, тем глубже потери доходов.

Все в режиме ожидания

– А вы не думаете, что если страна будет жить весь квартал по бюджету нереалистичному, то результаты тоже будут не очень хорошими? Ведь уже понятно, что нефти по $50/барр., по которой сверстан бюджет, не будет.

– Это связанные вопросы. Конечно, нужно делать многовариантные расчеты, но I квартал в любом случае не окажет существенного влияния на последующую неисполнимость бюджета. У Минфина, у правительства есть все законодательные рычаги для того, чтобы управлять расходами. Управление расходами осуществляется через лимиты бюджетных обязательств, через их доведение и разрешенные объемы принятия прав по тем обязательствам, на которые лимиты доведены.

– Например, учреждения Росавтодора говорят, что получили в январе 1% от месячных лимитов, а февраль – март – по 2%. А Минфин говорит, что довел все полностью.

– Я подтверждаю, что Минфин свои обязательства по закону выполнил и лимиты довел.

– А бюджетополучатели говорят, что нет.

– А вот это та самая история, о которой я говорила: все сейчас находятся в режиме ожидания, что наносит определенный вред экономическому росту. В прошлом году весь I квартал и даже дольше просидели, потому что рассчитывали (а у нас все ведомства так устроены, без исключения): сейчас пойдем пробьем через руководство, чтобы все оставили, как было. Но на всякий случай надо подождать, пока наверху что-то порешают, и лимиты до своих подведомственных учреждений пока не доводить. А 1–2% – это чтобы зарплаты платить, больше ничего. Сегодняшняя ситуация – это в том числе профессиональный вызов управленцам: либо ты умеешь работать в таких условиях, либо нет. Почему нужно держать все доведенные лимиты на главном распорядителе? Всегда можно основной объем открыть, никто все не заберет. И внутри каждого бюджета – и, кстати, довольно большого бюджета Росавтодора – всегда можно найти расходы, которые не дают эффекта. Приведу в пример исполнение бюджета 2015 г.: Росавтодор вернул по программе «автомобильные дороги» 23,7 млрд руб. межбюджетных субсидий. Хорошая цифра. Причина – отсутствие разрешения на строительство, сложные процедуры выкупа земельных участков. Они что, об этом не знали? Это происходит каждый год. И Росавтодор каждый год завершает с самыми большими остатками. У Минфина есть все основания, чтобы им эти 23 млрд руб. не возвращать.

Давайте посмотрим на Минстрой. Мы бьемся – жилье, ипотека. Есть ипотечные формы поддержки строительства, которые в том числе через АИЖК реализует государство, а есть прямые бюджетные деньги – программы поддержки молодых семей, стимулирования жилищного строительства в регионах. И показатели по строительству жилья неплохие в 2015 г. Давайте посмотрим, как используются бюджетные деньги: всего регионы вернули по бюджетному строительству, которое администрирует Минстрой, 7,1 млрд руб. Внутри этой суммы почти 1 млрд руб. – поддержка молодых семей. Не смогли освоить, не смогли распорядиться, своевременно заключить соглашения, вовремя профинансировать, не нашли построенные квадратные метры, которые можно было бы отдать семьям. Ну почему бы не соединить те объемы построенного жилья с теми средствами, которые давались регионам на субсидию молодой семье для приобретения жилья? Стимулирование строительства жилья в субъектах – еще 712 млн руб. вернули. Говорим с завидным постоянством, что огромная очередь на обеспечение жильем детей-сирот, каждый год депутаты Госдумы бьются за увеличение этой статьи. И вот 525 млн руб. в бюджет Минобра вернулось. Я вам таких примеров могу привести достаточно много.

– Вы говорите, 2015 год был упущен, а 2016 год пока еще нет?

– Я очень надеюсь, что будет проведена та работа, которую нужно было провести в 2015 г. Просто выхода другого нет.

Каким быть новому бюджету

– Что вы думаете о новом антикризисном плане?

– Пока он в процессе подготовки. Но очевидно, что в нем должны быть меры, направленные как на оперативное реагирование, на ситуацию, если, например, уровень безработицы будет повышаться, так и на мероприятия, дающие эффект в среднесрочной и долгосрочной перспективе, например импортозамещение. Уже сейчас надо определяться: бюджет 2017 г. однолетний или мы возвращаемся к трехлетнему планированию? Но если вернуться к трехлетнему, то уже сейчас надо задуматься, какие структурные реформы в этот бюджет положить и какая структура расходов 2016 г. должна стать основной для его формирования.

– А вы думаете, бюджет на 2017 г. может быть тоже однолетним?

– А почему нет? Все зависит от степени определенности и от политической воли принимать решения уже сейчас. А их надо планировать и принимать до октября 2016 г.

– Кажется, что это делать не особо собираются, что концепция – пока поэкономить, сколько получится, в 2015 г. вот не очень получилось, попробуем в 2016 г., а дальше посмотрим. Не так?

– Есть такое настроение. И отчасти оно связано с тем, что мы никак не можем определиться с тем самым «дном», которого мы достигли, так как от этого дна нам нужно оттолкнуться. Я имею в виду базовую структуру расходов, а она во многом зависит от эффективности работы, которую мы проведем с имеющимися сейчас расходами, и от тех мер, которые собираемся реализовать. Не определившись по стратегическим мерам, пусть даже на среднесрочную перспективу, и не заявив об этом, бюджет на три года спланировать сложно.

Для чего нужен бюджет на три года? Чтобы показать, в том числе инвесторам, предпринимателям, – мы вообще куда идем? Бюджет – он для чего, что он будет поддерживать, какие функции на себя берет? Какой дефицит мы планируем на ближайшие три года? Сейчас это сложное решение для правительства. Это связано в том числе с выборным циклом. Ведь меры, которые нужно принимать, могут быть популярными и непопулярными.

– А вы бы по какому пути пошли – рост налогов, рост госдолга?

– Госдолг – это последнее, на что бы я пошла. В зависимости от объемов привлечения Минфином средств на рынке (а это может быть существенно выше обычного) ставки будут подрастать, это, в свою очередь, будет вести к росту расходов на обслуживание долга и вытеснению из бюджета других расходов, на которые и так накладываются ограничения. Ну и потом если мы будем массированно заимствовать, то инвесторы со временем будут относиться с недоверием к политике, которую мы проводим, раз все свои бюджетные дыры мы закрываем только займами. Кроме того, не нужно сбрасывать со счетов долговую ситуацию в регионах. Там она во многом драматичнее. Несмотря на усилия и меры, которые предпринимались в 2014–2015 гг., долг возрос: на 1 января 2016 г. он составил 2,318 трлн руб. Расходы на его обслуживание возросли почти на 22%. Семьдесят шесть регионов закончили год с дефицитом в объеме 367,3 млрд руб. и только девять – с профицитом в объеме 199 млрд руб. Основной профицит приходится на Москву, Сахалинскую, Тюменскую и Ленинградскую области. И собственно, они и внесли основной вклад в сокращение общего дефицита, объем которого в 2015 г. составил 168,3 млрд руб. В противном случае цифры по дефициту были бы более высокими. При этом регионы на 0,4% перевыполнили доходы, недовыполнили расходы на 7,4%. А это означает, скорее всего, сокращенные обязательства и, собственно, искажение той самой структуры расходов, о которой мы говорим применительно к федеральному бюджету.

Обращает на себя внимание то, что за 11 месяцев 2015 г. консолидированные бюджеты регионов были исполнены с профицитом в 392,5 млрд руб. Это означает, что только в декабре дефицит составил 560,8 млрд руб., а количество регионов с дефицитом увеличилось с 54 до 76, а с профицитом сократилось с 31 до 9.

– Долг начал расти после того, как регионам передали обязательства по финансированию президентских указов, но без источников этого финансирования.

– Нет, нет, нет. Во-первых, долг начал расти еще в 2011 г. С 1.01.2012 по 1.01.2016 госдолг регионов вырос на 1146,8 млрд руб., или на 97,9%. Во-вторых, цифры, которые дает Минфин, по оценке реализации указов и цифры регионов отличаются в разы. Регионы говорят – это стоит более 2 трлн руб. (по оценке регионов на 1 октября 2015 г., потребность в финансовых ресурсах на реализацию всех майских указов составляет 2,956 трлн руб.)., а Минфин – более 600 млрд руб. (Минфин оценивает дополнительные расходы, обусловленные реализацией майских указов, только по наиболее затратным мероприятиям в 2014 г. в 658,96 млрд руб.). Кто прав? Никто не оценивал, сколько реально стоят мероприятия указов. На федеральном уровне нет единой методологии оценки их стоимости.

– Вы хотите сказать, что стоимость реализации указов по повышению зарплат – один из наиболее значимых факторов, повлиявших на всю экономику, – никто, включая вас, до сих пор не подсчитал?

– А вы задайте вопрос не мне, а тем, кто отвечает за реализацию указов. У них же, знаете, дорожные карты есть. И под эти дорожные карты – показатели к 2018 г. У каждого министерства, по каждому региону.

– Возвращаясь к выбору – если госдолг не повышать, то остаются повышение налогов или сокращение расходов; что нужно, по-вашему?

– Расходы совершенно точно нужно оптимизировать, и такие возможности есть. Должна ли от этого страдать только социальная сфера? Нет. Неэффективные траты есть везде. Что касается налогов – я против повышения налоговой нагрузки в сегодняшней ситуации. Но у нас даже в налоговой сфере есть возможности переконфигурировать некоторые аспекты, чтобы лучше собирать то, что уже законодательно оформлено.

ФНС эффективнее ПФР

– Вы думаете, ФНС будет эффективнее собирать, чем ПФР?

– Думаю, да. Мне позволительно рассуждать на эту тему, поскольку я в свое время настаивала на том, чтобы администрировали страховые взносы соответствующие фонды. И чтобы мы от единого социального налога вернулись к страховым взносам, потому что та система ЕСН, которая существовала, не позволяла ни налоговой службе, ни Пенсионному фонду надлежащим образом администрировать этот налог. Был вычет, если вы помните: часть поступала в федеральный бюджет и администрировалась налоговой службой, а часть-то продолжала администрироваться ПФР. И смысл передачи администрирования страховых взносов государственным внебюджетным фондам, в первую очередь пенсионному, заключался в том, чтобы соединить все «в одних руках», максимально сократить сроки между начисленным сбором страховых взносов с работодателя и разноской этих данных по индивидуальным лицевым счетам застрахованных лиц и поднять качество пенсионного обеспечения (повысить собираемость, ускорить процесс назначения и перерасчета пенсий, обеспечить полноту учета пенсионных прав и т. д.). Я не знаю, в силу каких причин, но этого не произошло. И запланированный эффект не был достигнут. При этом налоговая служба за этот период с точки зрения информационного обеспечения и информационного ресурса ушла на несколько шагов вперед по сравнению с ПФР. И мне кажется, что сегодня правильнее ставить вопрос об упрощении администрирования, сделать единый платеж, этим способен заниматься один орган, это также уменьшит административную нагрузку на работодателей, резко сократит количество сдаваемой ими отчетности и проводимых у них проверок. Взнос это будет или сбор – это уже не имеет никакого значения, как и то, каким законодательным актом это будет регулироваться: отдельным законом или Налоговым кодексом. Ключевое здесь то, что мы сохраняем возмездность, т. е. придерживаемся классических страховых принципов.

– Говорят, Счетная палата проверила систему персонифицированного учета в ПФР и результаты были настолько ужасными, что их засекретили и решили вернуть администрирование ФНС, это так?

– Не было проверки и не было ужасающих результатов.

– А по каким причинам у ПФР, вы говорите, не получилось администрировать взносы должным образом и в чем именно это выражалось?

– Если честно, мне не очень интересно, кто и что конкретно недоработал. Могу сказать лишь, что, на мой взгляд, их информационные ресурсы не отвечают тем требованиям, которым должны соответствовать современные информационные системы. Конечно, им удалось подсократить срок разноски по индивидуальным лицевым счетам, но не удалось сделать это в онлайн-режиме, как изначально предполагалась. По-прежнему очень сложно оперативно получить информацию в различных разрезах и группировках. Кстати, целесообразность объединения «в одних руках» во многом была связана с накопительной частью пенсии, которая должна была идти в НПФ в максимально короткие сроки для получения дохода на проинвестированную часть. Теперь эта задача так остро не стоит. И если принимать решение по объединению всех трех взносов в единый, то нам четко нужно определить, что делать с накопительной частью. Оставлять дальше вопрос в подвешенном состоянии невозможно, ведь сейчас это выбор [застрахованного]. К 2017 г. такое решение точно должно состояться, иначе не определиться с порядком администрирования этой части страховых взносов.

– Кажется, люди, рынок уже поняли, что ее не будет.

– Решение пока не принято. Но думаю, рынок склоняется к правильному пониманию.

ЕСН не будет

– Возврата к ЕСН не будет?

– ЕСН сегодня уже быть не может. Потому что ЕСН – это тоже достаточно сложное администрирование. Если вводить единый сбор и расщеплять его по установленным нормативам бюджетам соответствующих фондов усилиями федерального казначейства, то это вполне рабочая конструкция. Важно определить единую базу. Это самая сложная тема сейчас, потому что у ПФР есть предел с «хвостом», у соцстраха предел без «хвоста», у медицинского фонда нет предела. Можно ли сделать единую базу? Можно. Можно ли упорядочить льготы, которые есть? Можно. Можно ли упростить? Можно. Даже не лишая сферы, которые сегодня имеют льготы, этих льгот, но упростив администрирование. Можно ли снизить нагрузку или ее нужно оставить такой, как она есть? Это надо считать. Я думаю, что возможности снижения нагрузки есть, все зависит от того, какие задачи мы решаем. Если за счет этого маневра мы хотим повысить сбалансированность бюджета ПФР, поскольку только о нем идет речь, а все остальные так или иначе сбалансированы, – это один подход. Если мы хотим чуть-чуть снизить нагрузку на фонд оплаты труда работодателей, чтобы в том числе поддержать рост экономики, – это другой выбор.

– А есть ли при этом третья возможность, что нагрузку, наоборот, повысят?

– А для чего это делать? Чтобы ухудшить ситуацию?

– Чтобы улучшить сбалансированность Пенсионного фонда.

– Это выбор. Я вам о нем и говорю. Просто, мне кажется, в сегодняшней ситуации он очевиден: мы должны направлять все свои усилия, весь арсенал, который имеем, на экономический рост. Потому что только экономический рост даст нам возможность индексировать зарплаты, пенсии, пособия и все остальное. Наращивать расходы в сфере здравоохранения, образования и т. д. Мне кажется, сегодня у нас уже просто нет другой задачи.

– Она может быть решена тактическими мерами?

– Моя точка зрения – нет. Одна из проблем, которую мы сейчас имеем, – мы ничего не объясняем, или не умеем объяснять, или делаем это плохо. Повышение пенсионного возраста – это пример плохого объяснения. Подается все под соусом, что возраст надо повысить, чтобы бюджет получил дополнительные доходы. Точка. Ведь у нас больше ничего не объяснялось по этой реформе. Может, стоит зайти с другой стороны, пообсуждать вопрос в обществе, выслушать разные мнения, науку, специалистов. И я вас уверяю, что в ходе такой дискуссии мы бы пришли к пониманию необходимости повышения возраста. Но это невозможно до тех пор, пока вопрос возраста является лишь вопросом сбалансированности бюджета.

Поэтому все и считают, что «опять на нас решили отыграться, потому что у кого-то что-то с чем-то не сходится». Если же смотреть на проблему повышения пенсионного возраста со стороны человека – то об этом должны в первую очередь говорить не экономисты и не финансисты. Если у нас есть предпосылки к дальнейшему росту продолжительности жизни, то он должен сопровождаться и повышением возраста выхода на пенсию. Но об этом мы хотели бы услышать от врачей, геронтологов, демографов, а уже потом от финансистов и экономистов.

– А есть в Кремле и правительстве понимание, как будет повышаться пенсионный возраст?

– Лучше спросить это в Кремле и правительстве.

Не саботаж, а неумелость

– Если вернуться к доходной базе: президент обещал не ухудшать налоговые условия для бизнеса, однако в разных отраслях платежи и сборы все равно растут. Где-то это названо изъятием девальвационной прибыли, как у нефтяников, где-то «Платоном», где-то сборами. А по нефтяникам обсуждается повышение нагрузки в той или иной форме?

– В явном виде нет. Ранее идеи звучали, например от Минфина, теперь нет. Есть поручение об отработке механизма по улучшению администрирования таможенных платежей и изменению администрирования страховых взносов – в сжатые сроки, Минфин должен дать их в феврале. Что касается традиционных взносов, акцизов – таких окончательных решений нет.

– А есть возможности повысить доходы за счет роста собираемости?

– Мы редко обсуждаем эту тему в публичном пространстве. Обычно обсуждаются только механизмы повышения налогов или сборов, но есть же другие возможности. У нас есть резервы по неналоговым платежам, есть же платежи, которые просто не платятся или плохо администрируются, например плата за негативное воздействие на окружающую среду, есть плата за воду, за вырубку леса. Их много – у нас все министерства, все агентства и даже некоторые службы администрируют различные платежи. Отдельная история – штрафы, где огромная задолженность, по которой лидирует Росфиннадзор. Он наращивает эти штрафы фантастическими темпами, потому что так устроено валютное законодательство и дыры в нем, позволяющие выводить валютную выручку за рубеж. С этим кто-то должен поработать, чтобы решить проблему. Но почему-то никто этого не делает.

– Будет ли Счетная палата вмешиваться в ситуацию с «Платоном», изучать ее каким-то образом?

– «Платон» в проверках пока не стоит. Но возможно, в дальнейшем этот вопрос будет включен в работу.

– Вы приводите много примеров – здесь недоделано, там недосмотрели. Вам не кажется, что это больше похоже, как в советское время говорили, на саботаж?

– Это не саботаж, это, скорее, неумелость. Неумение работать в кризисных условиях, нежелание или также неумение брать на себя ответственность. Многие привыкли мыслить: «ой, ну я пойду и сделаю это завтра, ничего ведь не случится». И если бы сегодня каждый на своем месте относился с пониманием к ситуации, к необходимости оперативно работать, то, может быть, не было бы такого, что у нас деньги идут по семь месяцев из бюджета на места до конечного получателя.

– А нет впечатления, что и такой подход, и сама ситуация складываются из-за значительной усложненности системы? Например, аграрии знают, что если деньги обещали к посевной, то хорошо, если они будут к следующей.

– Есть такое. Система очень забюрократизирована. Очень многие процедуры сейчас можно упрощать, например множественность согласований. Как бы банально ни звучало, в условиях необходимости оперативного реагирования нужно принимать быстрые и эффективные решения. Думаю, мы расслабились, с ценой на нефть по $150 многие забыли, как нужно работать.

– Будете ли проверять кого-то из банков, получавших средства на докапитализацию через ОФЗ? Будет ли работа по проверке санации Банка Москвы?

– Проверка санации Банка Москвы не стоит в планах, а предоставление 1 трлн руб. мы проверим. Размещение средств через выдачу кредитов предприятиям, осуществляющим деятельность в приоритетных отраслях экономики, субъектам малого и среднего бизнеса, бюджетам субъектов РФ за 2015 г. составило 1,8 трлн руб. Основной объем направлен на пополнение оборотных средств и рефинансирование задолженности – 91,8%, кредитование инвестиционных проектов – 3,4%, покрытие дефицитов бюджетов – 4,5%.

– Спасение ВЭБа будете проверять?

– Спасение или падение? (Смеется.) ВЭБ мы проверяем периодически, но по узким сегментам: там, где он выступает агентом правительства по экспортным кредитам, иным направлениям деятельности госкорпорации. Но сейчас у нас в первом полугодии ожидается более масштабная проверка.

– Вы считаете, ВЭБ должен пасть или быть разделен?

– Я бы пока не торопилась с решением. Нужно внимательно смотреть на все составляющие бизнеса госкорпорации. На ее функционал, который не только накопился, но и значительно менялся с начала 1990-х гг.