Владимир Мединский: «Могу рассказать и всю правду, и всю неправду»
Министр культуры — о мифах и фактах, памяти и памятниках, о лояльности и господдержке и многом другом, что вызывает разногласия в обществе
Перекрестное интервью с главой Минкульта провел почти в полном составе весь отдел культуры «Новой газеты» — Елена Дьякова, Лариса Малюкова, Ольга Тимофеева и Марина Токарева
— Слово «эффективность», столь любимое вами, сделалось мерилом и в области культуры. Если этот критерий применить к деятельности министерства, можно ли признать ее удовлетворительной? Ведь за 4,5 года вашего правления культура так и не вошла в список национальных приоритетов государства, а бюджет на нее сокращается.
— Это не так. Общий объем расходов государства на культуру не снижается даже по сравнению с 2014 годом, Годом культуры, когда финансирование было максимальным. В части федерального бюджета общее финансирование ведущих учреждений культуры (включая дополнительные средства на зарплату работников), несмотря на кризис и оптимизацию 2015–2016 годов, не уменьшилось. На днях, благодаря поддержке Дмитрия Анатольевича Медведева, нам удалось добиться восстановления финансирования на 2017 год всех «творческих» вузов — от Вагановки до ГИТИСа. Если же мы ведем речь о дополнительных вложениях в строительство новых площадей, реконструкцию Эрмитажа, Большого театра, Пушкинского музея, Третьяковки и т.д., финансирование даже выросло.
— Но с Эрмитажем и так все в порядке, в финансировании нуждаются не столь парадные объекты.
— Мы инвестируем в создание качественно нового музейно-просветительского пространства, и упомянутый Эрмитаж — показательный пример. Эрмитаж чуть ли не удвоил свои площади за последние годы. Это вообще самый большой музейный проект Европы XXI века.
В начале декабря мы открыли новое выставочное пространство в Музее современной истории на Тверской — бывшем Музее революции. В этот всеми забытый музей мы третий год вкладываемся ресурсно, кадрово и организационно, расселили 25-летнюю «коммуналку» с Музеем народного творчества на Делегатской, получили новое здание на Садовнической, преобразовали филиал на улице 1905 года, начинаем реконструкцию печально известных филиалов «Катынь» и «Медное». В 2017–2018-м завершим реконструкцию здания собственно Английского клуба. Работы ведем, не закрывая музей, посещаемость ежегодно растет.
Другой пример — делаем качественно новые пространства Литературного музея — на Таганке и Зубовской площади. Открываем 5 федеральных музеев на ВДНХ. Преобразуем никогда не ремонтировавшийся театральный музей Бахрушина и еще один — «Сад Эрмитаж», с выставками, кафе, расчищенным городским парком. Ведем грандиозную реконструкцию Политехнического музея. Завершили на два года раньше реконструкцию Малого театра, открыли в павильоне «Советская культура», который восстановили на ВДНХ, интерактивную выставку РОСИЗО «Кино в контексте современного искусства». И это я говорю лишь о малой части федеральных музеев. Но то же самое происходит по всей стране.
— Рост посещаемости музеев — в основном благодаря ударным выставкам — Серов, Айвазовский в Третьяковке?
— Не только. В Пушкинском, например, вообще нормируют посещения — не более 2 тысяч человек в день…
— Но это заслуги директоров Третьяковки и Пушкинского. А вы лично что для этого сделали?
— Сильный вопрос. Успех вашей газеты — конечно, тоже исключительно заслуга сотрудников. Ваш главред Муратов — так, просто мимо пробегал.
Начнем с того, что именно министерство назначило и Трегулову, и Лошак. И помогло им сформировать команды. На нас — финансирование, административная и оргподдержка инициатив музеев.
И поверьте, кадровые вопросы непросто решаются в каждом втором учреждении, где меняется команда. Кто-то из увольняемых дома прячется, кто-то уходит на многомесячный больничный, оттуда строчит жалобы на министра всем: от президента и СПЧ до Суда в Гааге. Но рано или поздно эти проблемы решаем.
А то, что культура формально не вошла в число так называемых стратегических проектов, не от нас это зависит. В реальности культура — в абсолютном приоритете у главы государства. Отмониторьте, сколько времени президент лично тратит на вопросы культурного и гуманитарного развития страны.
В условиях бюджетных ограничений наша задача — обеспечить существенный рост внебюджетных доходов наших музеев и театров.
Результаты говорят сами за себя — за последние четыре года рост от 30 до 100% по всем направлениям!
— Но кроме экономии и зарабатывания денег есть ли какая-то другая стратегия? Конечно, кроме запрещения спектаклей, выставок и фильмов.
— Ответ на первый вопрос. На данный момент эффективные инвестиции — это и есть стратегия. Мы уже умеем не только тратить бюджетные деньги, но и развивать вокруг себя пространство. Каждый построенный, отреставрированный объект создает не только красоту, но и инфраструктуру просвещенного досуга, сохраняется культурное наследие, стимулируется туризм — т.е. непосредственно работаем на экономику страны.
Ответ на второй вопрос. Повторяю сто десятый раз. Мы ничего не запрещали и не запрещаем. Нужно четко разделять действия чиновников и протест публики. В последнем случае мы можем действовать только по ситуации, формируя мнение при помощи экспертов и — внимание! — только рекомендуя своему учреждению какие-либо действия, да и то в случае острой необходимости. От министерства неоднократно требовали прямым приказом закрыть, запретить выставку, спектакль, фильм, но мы ни разу этого не сделали.
— А история с «Тангейзером» и увольнением Мездрича?
— Опять двадцать пять. Напомню: мы месяц ждали, что скандал утихнет, руководство театра сможет справиться самостоятельно. Но скандал только накручивался. Понятно, что некоторые активно пиарились на этой истории, в итоге противостояние в СМИ вылилось в противостояние на площадях.
Собрали общественный совет Минкультуры, пригласили и директора новосибирского театра, и режиссера спектакля. На совете были художественные руководители и директора других театров, которые почти единогласно заступились за режиссера и почти единогласно осудили директора, который обязан по должности решать подобного рода проблемы.
Потом Мездрич пришел ко мне в кабинет и спросил, что делать. Я посоветовал: «Соберите журналистов и представителей тех, кто считает себя обиженным, постарайтесь объяснить свою позицию. Наверняка вам выскажут ряд претензий, пойдите частично навстречу и обязательно скажите: «Всем, кого я обидел вольно или невольно, проношу свои извинения». Мездрич ничего не сделал, еще и написал в министерство, вернувшись в Новосибирск: «Ничего делать не буду».
Возможно, рамки гостеатра пока мешают господину Мездричу найти театр со зрителем его мечты, лояльным всем без исключения замыслам, с которым не надо общаться, разъяснять и уважать его мнение.
— Мездрич сказал в СТД, что министерство четыре раза помешало ему устроиться.
— Ложь. Никому не звонил, никаких на него негативных характеристик потенциальным работодателям не давал. Он сейчас просто в рыночных условиях. После вашего интервью может еще одно место не получить. Ваши коллеги регулярно задают этот вопрос, и каждый раз отвечаю: не за спектакль уволили, за невыполнение прямых служебных обязанностей.
— Рынок и культура — две вещи совместные?
— Раньше было как: есть объект культуры, надо его втихую «приватизировать», памятник какой-нибудь сдать себе, друзьям на 49 лет задаром, и тут же все в субаренду. Вот, скажем, у самого Минкультуры свершился неделю назад переезд в здание в Леонтьевском переулке. А что там было все эти годы?
— Ресторан?
— Мелко мыслите. По документам это был Минкульт, де-факто все отдано каким-то «Рогам и копытам». Площади сдавались 14 коммерческим организациям без оформления договоров. Среди которых в подвале был чуть ли не стриптиз-клуб. И никому до этого не было дела.
— Но по датировкам ведь можно понять, кто это дозволил.
— Ну вот и попробуйте расследовать, а у меня другие задачи. Таких тем у нас хватит на всю вашу газету. За каждым зданием стоит свой, так сказать, бизнесок.
При этом люди не хотят лишаться «бизнеса» просто так, поэтому идут суды, наезды на «злого Аристархова», черный пиар, доносы. Ведь проще воевать не с системой, а с конкретными честными людьми, которые инициируют подобные темы.
— Скажите, почему среди «наказанных» ходит «Артдокфест» Виталия Манского, которому отказано в финансировании?
— Отказано в финансировании, потому что деятельность Манского не укладывается в основы государственной культурной политики.
Мы сформировали фестивальный комитет. Экспертное жюри расставило фестивали по категориям, чтобы навести порядок с их финансированием: национальные, международные, локальные.
— Эти эксперты что ставят на первое место — лояльность или художественные достоинства?
— «Лояльность» — неудачное слово. Я не знаю деятелей культуры, которым бы подходило слово «лояльность». Скорее вопрос в том, насколько контент укладывается в рамки закона, насколько это интересно и эффективно. У многих фестивалей финансирование за последние годы значительно выросло: анимационный «Крок», авторский «Плёс», анимационный в Суздале, фестиваль Шукшина на Алтае и т.д. и т.п.
Можно до бесконечности говорить о том, что данный фильм хороший, плохой, нравится Мединскому или не нравится. Но давайте выясним востребованность того или иного продукта у наших граждан. Пример — после того как прекратилось финансирование «Артдокфеста», Манский объявил краудфандинг. Денег сколько собрал? Кажется, 300 тысяч рублей?
— Манский говорит, около миллиона…
— А «28 панфиловцев» собрали 35 миллионов. 30 тысяч человек — они поименно в титрах указаны — солидаризовались с авторами фильма. Простые люди, отдавшие эти деньги, думаю, хотят защитить память о погибших от «Мироненко и компании».
— Сопоставление, по меньшей мере, некорректно. Здесь речь идет о кино, а экс-директор Росархива Мироненко — историк-архивист, и он обязан заниматься фактами, а не мифами, которые пропагандирует это кино.
— Стоп-стоп, один момент! Вы что, хотите со мной поспорить про 28 панфиловцев?
— Конечно.
— Я не раз об этом писал, могу вам рассказать и всю правду, и всю неправду. Мироненко же показывает половину правды.
— Он вообще ничего не показывает, он напомнил о существовании давних документов по этому поводу.
— Рассказываю. Первое: Мироненко и сам не отрицает факта подвига, отрицать это довольно глупо. Во-вторых, число 28, конечно, условное. Этого тоже никто не отрицает. В-третьих, Росархив ничего нового не открыл, все эти «прокурорские расследования» давно находятся в историческом обороте. Эти документы, при всей их предвзятости, тоже абсолютно не отрицают ни факта боя, точнее — серии боев под Волоколамском, ни массового героизма воинов-панфиловцев. Затем — читайте глубже — комментарии Жданова по поводу расследования, исследование академика РАН Куманева, пояснения самих выживших участников боев, документы поисковых экспедиций.
Читайте документы, а не фейсбук. И все сразу встанет на свои места.
Вопрос-то в другом.
Если говорить о публичных выступлениях Мироненко и других в СМИ по этому поводу — моя позиция неизменна. Первое: понимайте, что говорите, где, кому, когда. Давайте всю картину, а не фрагмент. А вообще — нет у нас никакого морального права осуждать или ставить под сомнение дела людей того времени… Да мы тут сидящие за столом — вместе взятые — никто и ничто на фоне даже пресловутого «сержанта-полицая Добробабина», который в этой конкретной мясорубке 1941 года под Москвой ежеминутно рисковал жизнью. Может, потом, попав в плен, он и стал полицаем, — и то мы не знаем, при каких обстоятельствах, чтобы судить. С чего бы это — в данном конкретном случае — наши ниспровергатели всего советского вдруг безоговорочно верят версии «сталинской прокуратуры»? 20 лет она, по их мнению, только и делала, что осуждала невинных, а тут — в «деле панфиловцев» — резко проявила чудеса объективности? Скажу так: в том конкретном бою Добробабин тоже воевал как герой. А ради т.н. «исторической правды» продлим историю дальше — потом он сбежал от немцев, снова вступил в ряды Красной армии, был награжден, кажется, за взятие Будапешта и Вены. Вот так. Сложная у нас история.
— Если бы правда о войне, благодаря историкам не выходила наружу, мы бы не имели о ней истинных представлений. В этом фильме все сплошь бравые герои. Без внутренней борьбы герои превращаются в функции. Как же им сопереживать? Вы говорите: «Нельзя трогать легенды». Почему сегодня миф, легенда важнее фактов?
— Любое событие трансформируется в миф сразу после своего завершения. События 90-х годов уже трактуются по-разному, факты используются в том контексте, который интересен рассказчику. Что касается идеологем, стремление человека иметь идеи естественно. У нормального живого человека есть набор представлений о добре и зле. Он этими представлениями регулирует свое социальное поведение. Человек, наверное, единственное существо на планете, которое из-за абстрактных идеологем готово пожертвовать своей жизнью. Поэтому, наверное, люди, а не кролики правят миром. Так что воевать с идеологемами — это не двигать человечество вперед, а как раз возвращать его в первобытное состояние. Христианство — это идеологема, очень жесткая, очень понятная, очень конкретная.
— Но оно всегда учитывает человеческую сложность, подразумевает полифонию, а не лозунговое упрощение.
— Сложность тоже для каждого своя. Людям, неглубоко знающим ислам, он представляется упрощенной версией христианства. Люди, которые всю жизнь изучают ислам, наоборот, убеждены, что это более «проработанная в деталях» религия (извините за светскость трактовки). Об этом богословы могут спорить до бесконечности. Сложные люди нуждаются в сложных решениях. А иногда людям хочется чего-то простого.
— Из ваших высказываний создается впечатление, что вы рассматриваете историю как некое орудие или инструмент в строительстве государства, который можно использовать в зависимости от его нужд.
— История, безусловно, и наука, и инструмент. Надо быть абсолютнейшим дураком либо совсем наивным человеком, чтобы это отрицать. Мы можем бесконечно спорить на эту тему, но как только дело доходит до конкретных фактов, обнаружим, что обе стороны используют эти самые факты для доказательства исключительно своей субъективной позиции.
— Наука — это поиск истины, а не орудие для извлечения пользы. Получается, вы из истории извлекаете только сиюминутную выгоду.
— Академик Покровский, основатель большевистской историографии, но академик старой школы, говорил, что история есть политика, опрокинутая в прошлое. С тем же успехом я могу добавить, что история есть политика, преломленная в будущее. Потому что, основываясь на исторических мифологемах, строится конструкция будущего. И ни один архивист никогда этого не сможет оспорить, ибо это объективная истина.
— Мы вступили в советский период, имея 64% населения неграмотными и только от 4 до 10% так называемых активных читателей. Сейчас мы имеем нацию, образованную совершенно по-другому, чем люди 20–30-х. С ней ведь и разговаривать следует по-другому, она выдерживает другой уровень сложности, и книги Покровского, как и уровень аргументации предвоенных газет, ей уже странны.
— Вы правы в том, что общество усложняется. И я ничего не пытаюсь упрощать, не надо приписывать мне того, что не делается. Вот, например, адепты актуального искусства, они ведь тоже сильно упрощают представление о современном искусстве. Они его маргинализируют и таким образом дискредитируют, потому что средний человек, даже с высшим образованием, посмотрев на…
— Корову в формалине…
— …или, простите, консервированное Merda d’artista… говорит: «Ну в принципе Хрущев был прав». Кому от этого лучше? А вот я, например, открывая выставку «Актуальная Россия» в бывшем Музее революции, сказал: «Знаете, я каждую вторую картину повесил бы у себя дома». Я не художественный критик и могу сказать какую-нибудь для узкого профессионала банальность, но вижу, что уровень профессионального мастерства большинства представленных там художников — потрясающий. Мы пытаемся с разными аудиториями разговаривать разным языком.
— Давайте поговорим про ту группу населения, которую называют «художниками». Вот скандал с Райкиным…
— Вот мне жаль, что меня не было в тот момент на съезде СТД, ох, я бы вышел на трибуну…
— Вы бы его не переиграли, Владимир Ростиславович, он великолепный артист, и монолог свой произнес как великолепный артист. Но речь сейчас не о классе монолога, а о том, какой отклик это вызвало в обществе. Вы даже извинились перед Райкиным. За что?
— Извинился перед Райкиным, потому что считаю: в любом конфликте человек, который первым протягивает руку, даже если он ни в чем не виноват, — это всегда сильная позиция.
Я извинился с формулировкой: если кто-то из чиновников вас чем-то обидел, вольно или невольно, от всего сердца приношу за него извинения.
— Но как можно извиняться за тенденцию? Ведь Райкин в своей речи обозначил именно тенденцию.
— Никакой тенденции нет. Никакой цензуры нет. Если бы был тогда в СТД, я бы не соперничал с Райкиным в актерском мастерстве, но задал бы ему один вопрос: «Константин Аркадьевич, хоть один пример, когда вас кто-то цензурировал, один пример, когда вас просили что-то согласовать содержательно, один пример, когда в творческой части вам в чем-то препятствовали?»
— Ну, и он бы вам ответил, что в прошлом году в театр приходила прокуратура и спрашивала, на каких основаниях был поставлен известный спектакль «50 оттенков голубого».
— И что, спектакль закрыли после этого?
— Нет.
— Минкультуры предъявило ему претензии и лишило его финансирования? Нет!
— А зачем прокуратура приходила?
— По действующему законодательству она должна реагировать на массовые обращения граждан и общественных организаций по нарушению законодательства.
Дал поручение профильному департаменту министерства сходить, посмотреть, изучить. Они написали, что никаких нарушений закона в этой постановке не усматривается. И Райкину из Минкульта даже никто не позвонил с претензиями. Мы проверили обращение граждан. Прокуратура тоже выполнила свою работу.
— Это как-то напоминает рапповские времена, не кажется вам?
— Не напоминает. Но ставя такую постановку, Райкин должен понимать, чем это грозит.
— А чем это грозит?
— Что наверняка будут недовольные, и будут письма, выступления в прессе и т.д.
— Скажите, а зачем вам Аристархов в качестве спикера? Он ведь, как бы сказать поаккуратней, бросает тень на все министерство.
— Ну это ваша позиция. На мой взгляд, Аристархов высокообразованный человек — раз, прекрасно разбирающийся в практических вопросах — два. Человек с большим управленческим опытом, к тому же смело решающий сложные вопросы, например, вопрос возврата собственности учреждениям Минкультуры. Вопросы, которые ранее Министерством культуры никак не решались. Вообще.
— Прекрасно. Но дело в том, что этот глубокий и образованный человек не понимает простой вещи — культура по природе своей либеральна. Он же все время хочет навязать некую жесткость…
— Традиционные ценности.
— …уложить культуру в прокрустово ложе. Или вы это разделяете?
— Аристархов не отвечает за театры. Раз.
И он никакой не «спикер Мединского». Два.
Если он где-то что-то сказал, он сделал это в соответствии со своими представлениями о добре и зле. В соответствии со своими идеологемами. У нас же вроде свобода слова, не так ли? Или говорить вслух то, что думаешь, можно только вам и Райкину? Да, он как-то пару раз высказался на театральную тему, после этого я попросил его больше деликатные творческие вопросы не комментировать. Он заверил, что с радостью не будет этого делать.
— Вы сказали, что выступление Райкина — не тенденция, а единичный случай. Но после этого собирались худруки сначала у Кириенко, потом у Калягина. Вам кажется, что отношения художников и власти сейчас в диалоге или художники задавлены властью?
— Столь свободным, нецензурируемым, привилегированным финансово и обласканным государством, как сейчас в России, театр не был никогда со времен античности. Ни в одной стране мира.
— Тот театр, который разделяет традиционные ценности. А те, которые позволяют себе эксперименты?
— Театр как явление никогда не был свободнее. На месте Райкина я бы поднимал не вопрос несуществующей цензуры, а реальные практические вопросы. А реальные и практические вопросы — это тяжелое материальное положение актеров в регионах, изношенность театральных фондов, недостаток современных пьес, перенасыщенность кадрами…
— И невозможность от них избавиться…
— Это проблема отсутствия контрактной системы, которую Министерство культуры уже четыре года пробивает через Госдуму и пробить не может.
Есть еще одна большая проблема. Необходимость изменения подходов к финансированию. Мы будем это обсуждать с деятелями культуры, ибо вот это размазывание тонким слоем по всем театрам ни до чего хорошего не доведет.
Мы создаем систему стимулирования эффективных театров через премиальные сертификаты, через поддержку, перераспределение денег, через закрытие неэффективных учреждений. Навскидку до 30 театров только в Москве приведу, которые надо просто ликвидировать по причине отсутствия зрителя.
Мы, кстати, без всякого шума 20% федеральных театрально-концертных организаций за 4 года сократили, и никто не кричит, и зрителю есть куда пойти, и люди трудоустроены, и вместо неэффективных учреждений появились эффективные.
— Это дало возможность спасти театр Женовача в частности?
— Мы не просто спасаем коллектив, мы забираем Женовача со всем имущественным комплексом.
— Власть позволяет дремучим людям брать на себя роль цензора, список грубых выходок только растет. Что провоцирует рост активности такого толка? Планирует ли Минкульт бороться с этим?
— Неоднократно отвечал на этот вопрос. Но он очень важен, буду повторять, сколько нужно. Считал и считаю, что замазывание доски Колчаку, сверление дырок в доске Маннергейму, свиные головы в МХТ, рисование фаллосов на мосту, Энтео, врывающийся на сцены и на выставку Сидура, обливание мочой, поджог дверей ФСБ — это все подходит под категорию «злостное хулиганство с порчей имущества». Это все вещи — абсолютно недопустимые. Здесь должны работать правоохранительные органы.
— Так почему не работают? Это же не отдельные хулиганства, это уже массовое явление…
— Моя позиция: это все вещи одного порядка — уничтожения мемориальных досок, снос памятников — будь то Ленину, Дзержинскому… Я неоднозначно отношусь к Дзержинскому, мягко говоря, сложный исторический персонаж, но что, порядка в стране сразу прибавилось после сноса памятника на Лубянке?
— Но вы же не будете спорить с тем, что памятники ставят тем, кто заслуживает благодарности, и для того, чтобы расставить в обществе нравственные акценты. Так зачем ставить Сталину, Грозному новые памятники?
— На данную секунду некто — герой положительный, а через 100 лет выяснится, что он кровопийца. Слово «памятник» — не от слова «хороший» или «плохой». Оно от слова «память». Памятник фиксирует память. Решение об установке памятника Ивану Грозному принималось чуть ли не на плебисците в Орле, за него голосовали и депутаты, и члены комиссий…
— Но вы как историк могли бы вмешаться и объяснить: «Ребята, он сделал то-то и то-то».
— Вы хотите цензуру «от Мединского»?
— Это не цензура, это ликбез. Министр выступает по телевидению и объясняет, что нельзя увековечивать память об убийце, потому что это нарушает нравственный код нации. Ведь народ знает Ивана Грозного в основном по фильму «Иван Васильевич меняет профессию».
— Иван Грозный — крайне сложная историческая фигура, и есть много историков, которые говорят, что Петр I по части «личной жестокости» был ничуть не лучше. Ну что же, Медного всадника сносить, что ли?
— Нет, сносить ничего не надо. Ставить не нужно, когда знаешь оценку, например, Сталина.
— Опять вопрос, разделяющий людей. Мое отношение к Сталину за последние 30 лет менялось раз десять. Каждый раз прочитаешь новое произведение, или новые документы, или просто воспоминания, и все время какая-то новая грань открывается. Вот фильм «Штрафбат» я посмотрел в свое время за ночь, в больнице лежал…
— Помнится, вы сказали: «Вредный, но хороший».
— Очень талантливый. Эмоциональное впечатление колоссальное. Правда, потом не поленился и стал читать воспоминания бойцов штрафбатов, понял, что в фильме правды ни слова нет, просто фэнтези на военную тему с мощнейшим негативным идеологическим зарядом.
Поэтому говорить сейчас о Сталине однозначно я бы не стал, но я бы в любом случае никогда не поддержал установку государственного памятника Сталину. Считаю, что это будет сильно разделять нацию. Это всегда плохо, а сейчас, начиная с 2014 года, с Крыма — особенно. Именно поэтому аккуратно молчу и на тему Мавзолея, хотя, будучи депутатом, много чего себе позволял. Ибо Мавзолей — точно проблема не номер один сегодня.
— Если бы кто-то из высоких государственных чиновников в Германии сказал, что Гитлер — неоднозначная фигура, ему пришлось бы подать в отставку…
— Этот ваш аргумент называется «внезапный Гитлер». Гитлер и Сталин — это все-таки очень разные истории.
— Сталин хуже, вы правы, он уничтожал свой народ.
— Вот видите, вы выступаете с предельно идеологизированной точки зрения. А я пытаюсь объяснить, что нельзя ставить памятники Сталину не только и не столько потому, что это плохо или очень плохо, а потому, что это разделяет нацию.
— Вот если бы вы со своей высокой трибуны объясняли, что Сталин хуже, чем многие про него думают, возможно, такого разделения нации в отношении этого персонажа и не было бы. Это же и есть просвещение нации, а просвещение нацию объединяет, каким бы оно ни было.
— Я стараюсь заниматься нравственным просвещением…
— Да, вы называете «мразями» тех, кто не согласен с легендой о 28 панфиловцах.
— Неточная цитата. Я сказал, что люди, которые осознанно разрушают легенду, вот они — мрази. Ставить под сомнение любой факт — это обязанность любого ученого, но речь идет о тех, кто сознательно занимается разрушением национальных легенд, национальной самоидентификации и национальной идеологии.
— Завершается Год кино, на какие итоги вы рассчитываете?
— Главный — статистика показывает: растет не только количество картин, но и качество. В этом году кассовые сборы наших фильмов, скорее всего, превысят цифру 8 млрд рублей, в прошлом году было около 7,2 млрд. Рост более 10%
В 2015-м был продан 31 млн билетов, сейчас ожидаем 34–35 млн. 123 российских релиза в прошлом году против 136 в текущем, поддержано 23 дебюта (обычно 2-3) , что даёт возможность работы молодым. Впервые с 70х годов государство поддержало открытие почти 500 современных кинозалов в малых городах, часть из них уже открылась
Итоги Года кино, защита российского кинематографа - отдельная объемная тема для интервью, могу говорить часами.
— Будем считать, что мы договорились об интервью про кино. Вы сказали, что будущее строится из идеологем. Кто отбирает эти идеологемы для строительства будущего?
— Я думаю, само время отбирает идеологемы.
— Каких взглядов вы придерживаетесь наедине с собой?
— В «Единой России» я считался завзятым либералом.
— А в партии «Яблоко» были бы главным консерватором. А для себя вы кто все-таки?
— Экономически — наверное, либерал и есть. А политически — считайте меня латентным монархистом (смеется). Шутка.
Беседовали Елена Дьякова, Лариса Малюкова, Ольга Тимофеева, Марина Токарева