Немая сцена. Александр Сокуров — о ситуации вокруг «Гоголь-центра»

Чего добиваются: покончить с исключительностью Серебренникова, запугать его, заставить эмигрировать?

Такое впечатление, что Кирилла Серебренникова признали виновным еще до обысков в его доме и в «Гоголь-центре» и до допроса в Следственном комитете. Во всяком случае, по форме это выглядело именно так.

О том, что Серебренников допрашивается в качестве свидетеля, упомянули только в конце дня, как-то вскользь, скороговоркой, очень невнятно. Зато с утра и до позднего вечера все вокруг этой истории становилось все более и более зловещим и окончательно запутывалось.

Даже те, кто не любит Серебренникова или ненавидит его (а их, я думаю, увы, немало), не могут оспорить, что он очень талантлив. Производит сильное впечатление. Влияет на умы. Вдохновляет. У него есть признание в возлюбленном отечестве и за рубежом. И вот, похоже, что люди, у которых мало признания и мало одобрения, не в силах это пережить. Наверное, скука их невнятного существования как-то разнообразится от такого шапито. Бодрит.

Что более всего поражает — так это помпа, с которой все устраивается. Кто это все придумал, кто кому подмигнул и кивнул, кто дал добро?

На наших глазах и вправду с абстрактной отвагой распутывается самый зловещий заговор на свете? И чего хотят, чего добиваются? Покончить с исключительностью Серебренникова? Запугать его? Сломать? Заставить эмигрировать? Пусть станет вялым, апатичным, безразличным? Пусть сидит и не рыпается? Он сам, а заодно и те, для кого он авторитет? В каком грехе ему надо повиниться, чтобы все успокоились?

Исполнители, как сказал сам Серебренников, «были деликатны». Значит, вопросы к «режиссерам» шапито-шоу. К тем, кто считает, что вправе вершить «личную разновидность правосудия».

Но я понятия не имею, о чем они думают. А они сами не то что не дают ясные ответы — вообще никак с нами не объясняются. Ноль комментариев!

Поэтому я обратилась за разъяснениями к режиссеру Александру Сокурову. Я спросила Александра Николаевича, что, на его взгляд, происходит? И как к этому относиться? Как к какому-то отдельному конкретному случаю? Или это то, что может случиться в любой момент с каждым из нас? Прямо вот — по Андрею Платонову: «…смотреть на свою жизнь как на преступное занятие и ежеминутно ждать карающей власти»?

Сокуров сказал, что на другой день после всех этих обысков и допросов разговаривал с Серебренниковым по телефону.

Зоя Ерошок, обозреватель «Новой газеты»

Александр Сокуров

режиссер

— Я говорил с ним. Правда, коротко. Он в этот день репетировал. Я спросил его, как он себя чувствует. Кирилл сказал: «Как в молохе». («Молох» — это один из сокуровских фильмов. — З. Е.)

Состояние его не назвал бы паническим. У меня не было ощущения, что он испуган, боится.

Но все выглядит очень странно. Эта демонстративная форма прежде всего. Кирилл — явно не уголовник. И он не политический деятель. Тогда как понимать то, что происходит?

Все это неприятно. По самой атмосфере — неприятно.

Кирилл — очень активно работающий режиссер. Ему есть что реально, достоверно предъявить обществу. Он — совершенная деятельная «машина» по производству художественных идей. Непрерывно создает именно художественные ценности. Ни днем, ни ночью не прекращает поиск в этом направлении. Он ставит балет в Большом, ставит оперу, ставит драматические спектакли, снимает кино. Вокруг него всегда много студентов, молодежи.

И конечно, все эти обыски и допросы — они в эмоциональном плане сокрушительно действуют. Я очень это понимаю.

Хотел бы посмотреть в глаза следователю, который говорит с крупнейшим режиссером Кириллом Серебренниковым. Понимает ли он, следователь, с кем говорит? Нет, это не то что раз Серебренников — режиссер, то он стоит вне закона. Но я знаю Кирилла. С огромным уважением к нему отношусь. И знаю, что ни в какой, даже самой малейшей степени он не мог участвовать в чем-то недостойном. По своей внутренней сути не мог. Он слишком значителен. И слишком умен.

Как режиссер я знаю, что такое отчетность за деньги, которые получаешь на создание фильмов или спектаклей. Там все на виду. Это жесткая ответственность. И отчетность самая, самая конкретная. А тут — 200 миллионов рублей и за 2011–2014 годы. Почему раньше не возникало вопросов, когда они сдавали отчетность в государственные органы? И почему отвечать на эти вопросы Серебренников должен в такой шокирующей по эмоциональному воздействию форме? Почему он априори должен быть подозреваемым?

Вы заметили, что мы с вами все время говорим о форме. Которая, да, может быть важнее содержания. Которая, да, как обруч, со-держит.

Я примеряю эту историю на себя. И понимаю: если через мой порог в такой форме переступают, то на мне поставлена точка. Меня уже нет… И это никакое не преувеличение. Из таких хитросплетений вырваться невозможно. Просто невозможно! Мне кажется, каждый гражданин это понимает.

У нас тяжелая память на такие дела. И нам, кстати, не сказали, что в этом плане с тех прошлых времен что-то очень кардинально изменилось. Власть не сказала нам во всеуслышание: «Граждане России! Не волнуйтесь! Молоха уже нет. В силовых структурах произошли изменения. Мы — не наследники той системы, когда можно было подозревать каждого и когда из-под этих подозрений невозможно было вырваться». А если нам даже это говорится, то звучит очень невнятно.

Повторю: я не утверждаю, что есть люди, которые находятся над законом или вне его. Нет! Но соблюдать приличия надо. Приличия!

Правильно говорит Григорий Явлинский: «У нас нет уважения к человеку». Изначально нет. Вот в этом все дело.

…Если Кирилла Серебренникова вынудят эмигрировать — для меня лично это будет сокрушительный удар. Борьба с культурой в идеологическом пространстве — невозможна. Категорически невозможна!

Я не помню ни одного политического высказывания Серебренникова, которое бы вредило нашей стране. Так же как мои первые фильмы в советское время обвиняли во всех грехах, называли антисоветскими только потому, что, по мнению идеологов, по настроению, по философии они не были «соцреалистическими». И я вижу, что те времена потихоньку возвращаются. Что рассуждения человека, которому не все равно, что происходит на родине, могут быть опасны для самого этого человека. Это как-то очень тревожно.

…Мало построить театр или отремонтировать его. Культуры без свободы художественной работы — нет. Идеологический процесс в стране может быть. Но идеологическую войну в области культуры допустить нельзя. Потому что эта война неминуемо превращается в гражданскую. А это разрушает государство.

Причем заметьте: президент никогда не высказывается в том плане, что в культуре должна вестись идеологическая война. И никогда не поддерживает такие действия. Откуда тогда все идет? Они что, не слышат президента? То, что он говорит по сути?

…Удивляет позиция Минкульта: мол, «Гоголь-центр» — это не их театр, а городской. Просто отреклись. Поддержали силовые структуры.

Мне трудно представить, чтобы Михаил Швыдкой в бытность министром культуры, отсиживался и не стал бы разбираться. А сегодня это стало возможным.

В области культуры идет жесткая политическая борьба. В эту борьбу втягиваются силовые органы. Это совершенно недопустимо.