«Это слабая позиция — искать покупателя. Сами придут и сами все предложат»
Демьян Кудрявцев о будущем «Ведомостей», Катерине Тихоновой и Ксении Собчак
Владелец газеты «Ведомости» Демьян Кудрявцев. Фото: Facebook Демьяна Кудрявцева.
В 2015 году, после запрета на владение российскими СМИ иностранцам, бывший гендиректор ИД «Коммерсант» Демьян Кудрявцев купил газету «Ведомости» у финской Sanoma, Financial Times и The Wall Street Journal. С тех пор в газете сменился главный редактор и ушла часть сотрудников, а рынок до сих пор смотрит на нового владельца «Ведомостей» с подозрением — даже несмотря на недавнее лишение его российского гражданства. Основатель The Bell Елизавета Осетинская для издания Sostav.ru задала Кудрявцеву все самые неудобные вопросы, а мы публикуем самые интересные фрагменты.
О покупке «Ведомостей»
— Понимаю, что про это уже много раз говорилось, но я не могу тебя не спросить про историю покупки газеты «Ведомости».
— Да, новости трехгодичной давности, давай.
— Вот чего я не понимаю: сидит человек, видно, что мир рушится, на дворе уже прошел Крым, уже солдаты в Донбассе, у индустрии дико падают доходы. И актив под названием «Ведомости» находится в довольно плохом состоянии, причем с 2014 года прямо отчетливо видно из отчетов, как это всё катится. Я сижу сейчас с этими цифрами и думаю, что бы заставило нормального человека, потратить на это деньги, да еще и свои?
— Ты спросила «какой нормальный человек». Я ненормальный, и вся моя предыдущая биография вполне это доказывает. Я живу жизнь, а не «покупаю активы». Чем моя жизнь сложнее и интереснее, тем мне лучше, в каком-то смысле, а иногда и хуже.
Не бывает плохих и хороших активов, бывает соотношение качества актива, ситуации на рынке и цены за этот актив. Да мне казалось, что это distressed asset, но мне казалось, что это преимущество, потому что будь это не так, кто бы мне его продал, были бы и другие покупатели.
— Это про первую сделку или про вторую?
— Да про обе.
— И вот ты покупаешь 33%, и видишь, что выручка компании в 2015 году падает на 25%. Я была редактором «Ведомостей», когда выручка упала на 15% — это был ад. Твои мысли, действия?
— Выручка, на самом деле, мне была не так важна, важна оценка потенциала. Я понимал, что так будет, и по сравнению с ключевыми проблемами этого бизнеса – изъятием акционерами денег, отсутствием стратегии развития, мне на тот момент казалось не смертельным. Был я прав или нет, сейчас уже не важно.
— На владельце Ведомостей, АО «Бизнес Ньюс Медиа», висит довольно нехилый кредит, 2 миллиона долларов. Он появился в 2015 году, и никуда не девается, чуть-чуть вырос сейчас. Что это за долг? Какова его судьба?
— Это долг нам же.
— То есть кредитором этой компании сейчас являются структуры Мартина Помпадура…
— И Воронова… пополам. Вполне открыто заявлялось, есть Владимир Воронов и Мартин Помпадур, которые шли со мной в эту сделку. Из-за принятия закона об иностранцах, они не стали акционерами. Они забрали долги, выступили кредиторами, а моя семья купила акции.
— А эти убытки, как они покрывались? У меня арифметика не сходится. В 2015 году у компании были большие убытки, типа 5 миллионов долларов по тому курсу.
— Эта задолженность реальна, но по сути она рождена не операционной деятельностью. Она в основном рождена начислением роялти, завышенных предыдущими акционерами (платежи The Financial Times и The Wall Street Journal за пользование их брендами и контентом – прим.). Компания их не покрывала, была им должна. При покупке мы дисконтировали этот долг.
Об изменениях в «Ведомостях»
— С тех пор, как ты вступил в права собственника, я не заметила каких-то радикальных изменений, остался тот же самый менеджмент. Ты вроде не очень был счастлив, когда Татьяна Лысова объявила, что уходит. Смотрим на 2016 – падение выручки остановилось, расходы внутри газеты и других составляющих поджались, но недостаточно, чтобы это всё заблистало красками.
— Недостаточно.
— Не оправдался расчет, что если прогнать басурман, тех, кто сосал кровь, что-то радикально удастся изменить?
— Он бы оправдался, если бы я менял.
— А почему не менял?
— Поменялась концепция с бизнеса на не бизнес.
— Совсем непонятно.
— Представь, что человек пришел и купил Большой театр, потому что офигенное здание, площадь в центре города. И купил дешево. Потом пришел на спектакль и думает: как хорошо пляшут. Давайте я это буду сохранять. От этого убытки, но задача поменялась. Ухудшение положение СМИ ускорилось необычайно, и я, возможно, это недооценил. Началась история с РБК, и другие. И в этот момент, это глупо звучит, но это так, либерал победил во мне бизнесмена.
— Чистое, доброе, светлое возобладало над чистоганом и наживой?
— Не совсем так. Я понял, что ценность актива, в том числе, в смысле valuation, ну и не только в этом смысле, а от слова ценности, вынуждает меня не трогать даже то, что в другой ситуации я бы менял.
— Ценность в метафизическом смысле или в коммерческом тоже?
— Я сказал «и» «и», потому что в принципе все надо разрушить и переделать. Но сейчас, когда всё разрушают по другим причинам, политическим и прочим, грань между таким разрушением и таким публична и с точки зрения настроения людей не различима. Хорошо бы построить в Эрмитаже много лифтов и эскалаторов, только иногда важнее сохранить то, что есть.
Поэтому я решил, что если я сейчас начну менять людей более яро, активно реформировать всё, что скажется на коллективе, на содержании и т.д., от этого ущерб рынку, мне, активу – в короткую больше, чем роста от динамику потенциальных изменений в длинную.
— Но всё же имеет свою цену. Если бы я была медийным корреспондентом, я бы сейчас, неделю, месяц назад, села бы писать заметку, что бизнесмен Дмитрий Босов (владелец группы «Аллтек» и член попечительского совета Ночной хоккейной лиги, в которой играет Владимир Путин — The Bell) одолжил Демьяну Кудрявцеву денег на «Ведомости», потому, что у меня два источника с разных сторон. Один близок к Демьяну Кудрявцеву, а другой – к Дмитрию Босову. Прокомментируй, пожалуйста, я видела, что ты говорил «Газете.ру», что он оказывал моральную поддержку. Они, правда, спрашивали, покупал ли Босов «Ведомости», а я тебя спрашиваю – давал ли он тебе в долг на «Ведомости»? В том числе и на покрытие убытков?
— Не при покупке.
— Но после — давал ли он на закрытие дыр?
— Один раз и деньги ему были возвращены. И это знает вся редакция. Я согласовывал это с Лысовой и рассказывал редакции.
— Это как это так?
— Вот так.
— А что это ты, разрешения спрашивал у Татьяны Лысовой?
— Потому что я сказал, у этого актива есть некоммерческая составляющая, и не каждый день и не на любой срок и не в каждом объеме можно брать в долг.
— То есть ты с Татьяной Лысовой обсудил, ничего, если я возьму у такого парня, он, мол, с неоднозначной репутацией. Так что ли?
— Нет, это не вопрос неоднозначной репутации, он мой партнер по многим бизнесам и вообще у меня нет никаких проблем с его репутацией. Дима – хороший друг и надежный партнер, но это не его профильный бизнес, и если я занимаю деньги, то это в определенный момент может стать фактором, если я их не смогу вернуть. У человека появится инструмент давления. Как на меня, так и на него самого со стороны внешних сил.
— Большая сумма?
— Нет, небольшая.
— 2 миллиона?
— Гораздо меньше одного, меньше половины даже.
— А как удалось вернуть?
— С других моих бизнесов.
О «Ведомостях» как продукте
— Согласен ли ты с тем, что «Ведомости» сейчас это продукт несколько устаревший и непонятно чем выигрывающий в конкурентной борьбе?
— Совершенно понятно, в чем он выигрывающий в конкурентной борьбе. Он не принадлежит власти, не контролируется ни в содержании, ни в каком уровне. Я не буду говорить о том, что где-то оно контролируется полностью, но здесь оно не контролируется вообще. В этом его ценность. Ради сохранения этой ценности было принесено в жертву продуктовое развитие и даже сегодняшняя потенциальная прибыль. Тут ты должна меня спросить, почему одно мешает другому, потому что продуктово можно развивать, не ложась под власть, но это уже другой вопрос.
— Если отринуть это конкурентное преимущество, продукт собственно в чем? Я посмотрела трафик «Ведомостей»: около половины приходится на «Яндекс.Новости» и другие ссылочные проекты (данные по Similar Web). То есть это дженерик. Это тоже самое, что РБК. Если вычесть эту часть, остается у «Ведомостей» 100-150 тысяч в день уников, примерно. Я извиняюсь, но это размер Телеграмм-канала сейчас. В чем уникально торговое предложение «Ведомостей»? Раньше были The Financial Times и The Wall Street Journal.
— И сейчас The Financial Times и The Wall Street Journal на обложке стоят. Что изменилось? Что они больше денег не сосут? Между нами, я считаю, что и раньше их торговое предложение для читателя, последние 10 лет по крайней мере, было равно нулю, и сейчас нулю. Всё это вы глупости говорите, что это было какой-то ценностью, не было это ценностью для читателя никакой и никогда. При тебе они как акционеры были ценностью, вас из-за этого не долбали. В смысле меньше долбали, чем остальных. Меня легче раздолбать, это правда. Зато я и менеджмент слышу лучше.
Дальше ты говоришь, продукт устарел. Да, мне тоже кажется, что он устарел. Но устарел он не за последние 2 года, устарел за последние много лет, еще при тебе устарел, в частности, потому что акционеры занимали такую позицию: вытащить деньги, ни во что не вникать, денег на развитие не оставлять, идей не слушать. Все наши недостатки – это продолжение наших достоинств. У вас были акционеры, которые вас страховали от внешнего воздействия, но они же спровоцировали развитие болезни внутри.
— Я как потребитель не вижу какой-то принципиальной разницы между топом РБК и «мордой» «Ведомостей». РБК исправно публикует истории, которые есть в «Ведомостях» и делает это к тому же бесплатно. И делает это часто быстро, более в короткой форме. В чем уникальное торговое предложение, если не говорить о подцензурности и неподконтрольности…
— …Которая крайне важна. Теперь объясню тебе на понятных примерах. Все супермаркеты на 60% торгуют молочной продукцией «Данон», еще на 20% фирмы «Борис Александров», а мясом «Мираторг» и всякое такое. Никто кроме «Глобуса Гурмэ» за невероятные деньги не предоставляет тебе никакой, отсутствующий в других местах продукт, при этом один супермаркет более успешен, другой менее успешен. Для определенного круга читателей значение имеет не сама новость, а экосистема вокруг этой новости, отбор, баланс, количество и т.д. Более того, что является плюсом для одной аудитории, является минусом для другой. Например, существует одна относительная аудитория, но меньшая, меньшая доля, которая считает, что на РБК избыток информации.
История РБК – это история информагентства, там идет обвал новостей и много всего накручено и всякое такое. Сделали симпатичный редизайн, ничего не поменяв с точки зрения содержания как бы абстрактно, на самом деле изменения содержания шли параллельно, отдельные не связанные с этим ваши, например, твои. Часть аудитории сказала: вот теперь удобнее стало. Я считаю, что даже более удобнее, чем на «Ведомостях», просто на «Ведомостях» есть другая аудитория, которая считает эту систему именно продуктовой, как небольшой супермаркет, в котором нет столько новостей, но есть другой тип отбора.
— Я услышала, другой тип отбора. А что это за аудитория? Сейчас это для кого?
— Я вообще не считаю для себя правильным это обсуждать с тобой публично. Я занял позицию, в которой я не медиа-менеджер по отношению к «Ведомостям». У меня есть акции «Газпрома», я не газовик. У меня, безусловно, есть свое мнение очень четкое и внятное по этому поводу… но если я не диктую его сотрудникам, то обращаться к ним через прессу совсем странно.
— У вас, с одной стороны трафик, с другой – подписка. Так вы про что? Про трафик или эксклюзив и подписку?
— Подписка совершенно не только про эксклюзив, это такое очень примитивное американское понимание про то, что человек платит за уникальный контент. Человек платит по пяти-десяти разным причинам. Теперь — про что мы. Мы – единственное в России из новостных, политических издание, которое живет или пытается жить, со своей профессии. Потому, что ни РБК, ни «Коммерсант» этого не делают.
— Ты сейчас про двойную сплошную?
— Нет. Я про то, что у всех остальных есть другие, не связанные с профессией, источники дохода.
— Банкротство и хостинги…
— Банкротство и хостинги. Подушка плюс другой бизнес рожают совершенно другую ситуацию, чего у нас нет, ни того, ни другого. Поэтому, мы вынуждены бить лапками во все стороны, что в каком-то смысле, антистратегично. Но мы не находимся в точке стратегии, мы находимся в точке выживания.
— Много разговаривают про опыт «Слона» и «Дождя», там люди платят часто за эмоцию. А «Ведомости» — это антиэмоция.
— «Ведомости» — антиэмоция, но во всякой антиэмоции есть своя эмоция. Именно эта сухость новостей для определенных людей тот тип комфорта, в котором они нуждаются. Комфорт – это эмоция.
О лишении российского гражданства
— Какое значение для управляемости Ведомостей имеет твоя потеря гражданства, и, вообще, как ты объясняешь для себя, почему это произошло?
— Не объясняю никак. Имеет смысл разбираться, если ты хочешь чему-нибудь помешать или преодолеть и т.д.
— Просто чтобы знать, я бы про себя какие-то вещи хотела бы знать, чтобы точно знать откуда приходит угроза, чтобы знать, кто угрожает.
— Понимать источник имеет смысл, чтобы угрозу отразить, а не когда она уже реализовалась.
— Я хочу знать откуда она исходит и почему, и кто ответственен за это, чтобы впредь свои действия с этим соотносить. Чтобы знать, прилетит оттуда и с такой силой.
— Я понимаю, что ты говоришь, но я устроен иначе, мне несколько разных человек сказали, что причина в нескольких разных вещах. И я решил, что я не смогу в этом разобраться и никогда этого не докажу.
— Какая-то яркая версия есть, которую можно публично высказать?
— Нет. Они все яркие, озвучить ни одну не могу, они бездоказательные, зачем я буду кого-то в чем-то обвинять, это не пойдет на пользу ни мне, ни газете.
— На управляемость влияет?
— В каком смысле?
— Все-таки это серьезное ограничение, вот это мотание туда-сюда, невозможность находится столько, сколько нужно.
— Это гораздо больше влияет на всё остальное в жизни. Как раз в «Ведомости» я не настолько лезу и не так часто прихожу туда и разговариваю с людьми, чтобы визовая ситуация на это влияла сильно. Вообще, на жизнь очень влияет. Если ты хочешь лирическую ноту, то, конечно, эта ситуация неприятная, но прежде всего потому, что я мало знаю людей, настолько являющихся по настоящему гражданами, не в том смысле, что самоотверженными, честными или патриотами, а том смысле, что настолько вовлеченными в процесс существования страны, (у которых это свободный выбор, я ведь много жил за границей и вернулся специально), как я.
— Ты ощущаешь себя гражданином России, твой центр самореализации Россия?
— Именно по факту выбора, а не только по факту рождения. Депардье гражданин России, а Кудрявцев – нет. Смешно ведь.
О работе с Катериной Тихоновой
— Расскажи мне, пожалуйста, про Ясно Communication, до «Ведомостей», я понимаю, это была твоя основная представительская организация. Где работает Демьян Кудрявцев? – Это Ясно Communication.
— Да.
— Я попыталась найти, чем это Ясно Communication занималось, у него мертвый сайт, мертвая страница в Facebook, минимальные деньги в оборотах. Что это вообще такое?
— Это формальный офис моего коммуникационного бизнеса, я много лет консультирую разных людей и разные организации. В какой-то момент я институциализировал свою консалтинговую и коммуникационную деятельность, которая была всегда, и которая вполне продолжается и сейчас, просто ее институциализированность не на высоком уровне, потому что мне это не так важно сейчас. У меня достаточно количество клиентов, и я не хочу больше, потому что могут появится неправильные клиенты, в смысле у нее может появится конфликт интересов с «Ведомостями».
— Я слышала про один проект Ясно Communication: разработка концепции Долины МГУ для «Инопрактики». Результатом этой работы стал многостраничный талмуд...
— Да, который вполне можно посмотреть. На сайте нашем есть. На самом деле не совсем так, я не разрабатывал стратегию, это внутри большой группы, которая разрабатывали стратегию, мы сделали исследовательскую работу. И этот талмуд – это research. Мы не говорили как надо, мы говорили, как бывает, как есть в других местах, как может быть и т.д.
— А как вам этот подряд или контракт достался?
— «Интеко» заказала.
— Собственно с Катериной Тихоновой, руководителем «Иннопрактики», вы знакомы?
— В рамках этой работы мы виделись.
— А какие у вас с ней отношения – дружеские, формальные?
— Никаких, вообще никаких.
— Типа виделись несколько раз?
— Да, на больших семинарах по разработке этого продукта, этой стратегии.
— А ты сам-то считаешь, что она дочь президента или нет?
— Как тебе сказать. Да, считаю.
— На основании чего?
— Ни на основании ничего. Поэтому я и замялся, потому что между считаю и знаю большая разница. Мне этого никогда никто не говорил – это нигде не написано. Есть какие-то ощущения в обществе, которые я считаю верными.
— Это как-то проявляется в отношениях других людей?
— Никак. Я, честно говоря, не сразу это понял.
— А как понял?
— Стали писать в газетах, окружающие стали говорить…
— А до этого типа не знал?
— До этого виделся один раз, нет, не сообразил…. Вот сидит 15 человек за столом, у них у всех есть имена и фамилии, которых я не знаю и не обращаю внимание.
— Слушай, Демьян, но ты же умный человек. Там сидит какая-то девушка, которой по непонятной причине все рапортуют.
— Нет, никто не рапортует. Все рапортуют ректору.
— А какой должна быть стратегия «Ведомостей» в этом отношении? Мы же понимаем, что это острая и чувствительная тема.
— Не знаю. Я правда не знаю.
— Ты правда не знаешь, что она в какой-то момент для твоей собственности она может сыграть значительную роль? Это риски.
— Безусловно, они есть в любой точке. Это не самый главный риск. Рисков очень много. Я хочу иметь главный критерий, главный критерий – это консенсус менеджмента редакции по поводу того, какая информация является общественно важной, подтвержденной и качественно описанной. Это всё.
О продаже «Ведомостей»
—Как ты видишь стратегию по «Ведомостям» на будущие 6 лет?
— Я так далеко не заглядывал.
— А личная стратегия, в связи с тем, что очевидно, президентом выберут Путина? Даже несмотря на то, что есть твоя подруга Ксения Собчак, которую ты не консультируешь.
— Для меня критерием здесь является моя частная жизнь, моя собственная жизнь в данном случае важнее, чем то, что происходит. И она не зависит от президентских сроков.
— Не совсем так. Отчасти зависит.
— Если у меня не будет денег развивать «Ведомости», если у меня будут деньги, но мне сделают хорошее предложение о покупке, хорошее по многим критериям, или у меня будет другой частный мотив, я их продам, и зачем мне думать про 6 лет вперед.
— Для тебя «Ведомости» — это ценностная вещь, значит ты не можешь продать это какому-то говнюку. Логически рассуждая. А кто у тебя это будет покупать?
— Или могу.
— Так могу или не могу? Тогда зачем вся эта эффективность, ты же ценности сохраняешь. Тогда не говнюку.
— Я сохраняю ценности, пока есть такая возможность. Если я «Ведомости» продам не говнюку, а он дальше продаст говнюку? Где граница нашей ответственности за всё к чему мы имели отношение?
— Давай в практической плоскости говорить. Кто у тебя сейчас ее купит? Ты посмотри, за сколько РБК купили, я слышала 20-30 миллионов за актив с ебитдой 15.
— Я ничего не слышал и ни о чем гадать не хочу. Это зависит не от того, сколько и кто тебе даст денег, а от того – в каком положении ты будешь находиться в этот момент, и что будет твоим резоном. И гадать о том, кто придет и купит, бессмысленно по той простой причине, что за 4 месяца до того как Sanoma продала мне, на рынке не было ни одного покупателя и я тоже никому не приходил в голову. Изменяются мои обстоятельства, может быть я буду готов приплатить, чтобы у меня это забрали. Как Прохоров.
— Демьян, ты говорил, что покупаешь «Ведомости» для перепродажи не один раз.
— Я и сейчас готов продать. Но когда продам — не знаю. Сегодня я не собираюсь, завтра — соберусь, я просто говорю тебе, что невозможно планировать на 6 лет.
— На рынке постоянно говорят, что ты прикладываешь к этому усилия, что ходишь и предлагаешь, тем не менее.
— Кому я предлагал?
— Эта не та история, под которой я подпишусь, под двумя источниками как журналист, но тем не менее на днях слышала.
— Еще раз, я никогда ни к кому не ходил с предложением продать газету. Ни разу. Ни к кому. И не потому, что я против. Это слабая позиция — ходить и искать покупателя. Сами придут и сами всё предложат.
— Но ты же видел, при каких обстоятельствах людям предлагают. Возьми пример с Прохоровым.
— Видел разное.
— Я вообще не понимаю, что может давать оптимизм в ближайший год, два, три, что это у тебя купят.
— Значит не купят, значит, я разовью актив до того состояния, когда он будет приносить мне прибыль без продажи.
— И окупит твои вложения?
— Пусть она сначала вернет долги моим партнерам, а потом поговорим.
— То есть ты сам готов потерпеть.
— Да, я может не готов глубже страдать, в смысле хуже в это влезать, инвестировать больше, но терпеть то, что эти деньги в этих акциях, я готов. Понимаешь, я не инвестиционный фонд, у меня нет горизонта, что я должен реализовать выход по отношению к кому-то или к моим внутренним протоколам такого-то числа. Нет никакого горизонта.
— Но это зависит от того, откуда ты взял денег. Если над тобой стоит какой-то дядька, который требует что-то вернуть – это один вариант, если не стоит – второй.
— Да, я тебе сказал, мои партнеры хотят денег назад, но это не вся стоимость.
— Они хотят 2 миллиона.
— Да, я считаю, что газета может их вернуть без продажи.
— Да, 2 миллиона бесспорно может, если там подрезать, сям подрезать.
— Постепенно, за пару—тройку лет.
— Я говорю об основном теле.
— Ты же посчитала, какое оно остальное.
— Что-то я прикинула, 5.5 миллионов где-то у меня получилось евро.
— Ну это похоже на настоящую оценку. Вычти из этого их 2,5.
Об отношениях с властью
— Возвращаясь к Кремлю, скажи мне, пожалуйста, возможна на твой взгляд, какая-то стратегия в России, не взаимодействия с Кремлем для владельцев?
— Что ты считаешь взаимодействием?
— Ну, я видела, и не вижу здесь ничего страшного, многих директоров, владельцев и главных редакторов, ходящих на те же самые встречи с Путиным и на встречи с Вячеславом Володиным. Для меня они были информационными. Но были люди, для которых они были лоббистскими и были люди, для которых они были прогибческими. Но какаято стратегия взаимодействия была. У тебя есть какая-то?
— Лоббизм какой-то индустрии с властью или по отношению к власти, существует во всех странах. Это важная вещь. Информационно это тоже важная вещь.
— Ты как лоббируешь?
— Я ничего сейчас не лоббирую. В истории моих отношений с властью это было нормальным. Мы лоббировали попытку снять НДС, лоббировали попытку не запретить иностранцам покупать и т.д. Разные люди лоббировали разные вещи, я принимал участие в таких вещах. Считаю это нормальным, чаще всего это не получались.
— Но что-то и получалось, законы пробивали…
— Да, да, что-то не повышали, пошлину на бумагу не вводили.
— У тебя есть там кто-то, с кем общаться?
— Я всех знаю, но как инструмента такого общения нет.
— На эти встречи тебя зовут, как… я не знаю, по какому признаку они выбирают.
— В «Ведомостях» уже нет. В эпоху «Ведомостей» я не принимал участие ни в каких групповых встречах. Во время «Коммерсанта» принимал.
— А считаешь, что нужно?
— Не знаю. Мне сейчас ничего не надо, я рад , что и от меня ничего не надо. Если бы мне что-нибудь было надо, я бы расстраивался, что не принимаю участие в групповых, потому что персональные не очень хорошо.
— Почему?
— Если нам что—то надо, это же индустриальное, а не только лично мне, медиа – лучше все вместе, больше шансов на результат.
— По-разному. Я же сейчас со стороны за этим наблюдаю, кто-то говорит, что всем нужен какой-то свой канал коммуникаций. Сечин наехал, он там с кем-то договорился…
— Нет, так не работает объективно. История о том, что я найду управу на Петю у Васи, не работает сегодня. Скорее всего тебя сдадут и Петя, и Вася.
— Если у тебя гипотетически будут отбирать «Ведомости», ты воспользуешься знакомством с Екатериной Тихоновой?
— Нет, конечно. Нет никакого знакомства.
О Ксении Собчак
— Слушай, все со всеми как-то знакомы. Твое Ясно Communication, оно Собчак консультирует как-то или ты сам?
— Это Москва, все дружат со всеми. Все со всеми советуются. Вопрос, готов ли ты ответственно и полноценно работать на политический проект. Я сейчас – нет.
— Почему?
— Причем, совершенно не потому что это как-то конфликтно с «Ведомостями», я как раз так не считаю, потому что стена и невмешательство должны работать в обе стороны. Если я не вмешиваюсь, в то, что журналист пишет, то они не вмешиваются в то, что я делаю. Но я вижу другие проблемы: не надо лезть в такие процессы, будучи человеком, лишенном гражданства. У меня есть масса причин почему в политике сейчас мне не нужно участвовать.
— Применительно к Ксении Собчак и «Ведомостям» даже безотносительно тебя: в принципе понятие партийной газеты — существует в Америке. В целом The Wall Street Journal независим в долях, процентах и прочее в заметках, но он очень зависим, радикально консервативен в своих редакционных статьях.
— И?
— «Ведомости» и Ксения Собчак могли бы быть друг другу очень полезны.
— Пусть это решает редакция.
— У Ксении есть такая интенция?
— Она в этом смысле вполне всеядна, она считает, что может быть полезна всем, а все могут быть полезны ей. Это хорошее качество для политика, кстати. Не определяющее, но неплохое.
— Когда она дала пространное первое объяснение в «Ведомостях», я считала, что она пытается работать на эту аудиторию, потому что у этой аудитории действительно есть определенный запрос на перемены. Была ли за этим какая-то осознанная мысль?
— Думаю, что да. Дело в том, что это игровая мысль. У нее была возможность это сделать, потому что «Ведомости» немножко облажались, выпустили слух о ней, не успев до нее дозвониться, первый раз.
— Но она же позвонила с этим тебе, а не там… редактору
— Это просто потому, что она меня знала. И я ей дал телефон Булавинова.
— Ты дальше выключился из этого процесса?
— Я посоветовал ей не устраивать «Ведомостям» скандала по поводу того, что ее не спросили, а воспользоваться этим промахом, чтобы получить свое право на ответ, на комментарий, тогда ей будет, что сказать. Чем она с радостью и воспользовалась, связавшись с главным редактором.
Полную версию интервью читайте на Sostav.ru