«Нуреев» в Большом театре: балет-блокбастер Серебренникова, Посохова и Демуцкого. Что же из этого получилось?
В Большом театре 9 и 10 декабря состоялась премьера балета Юрия Посохова, Ильи Демуцкого и Кирилла Серебренникова «Нуреев» — о великом танцовщике Рудольфе Нурееве, который в 1961 году не вернулся в СССР с зарубежных гастролей. Спектакль выпускали без режиссера: Кирилл Серебренников с августа 2017-го находится под домашним арестом. Премьера вызвала необычайный ажиотаж — в Большой пришли поп-звезды, бизнесмены, чиновники, — став самым обсуждаемым театральным событием этого года. Своими впечатлениями от «Нуреева» по просьбе «Медузы» делится Антон Долин, побывавший на спектакле 10 декабря.
Это не рецензия, даже не попытка. Я не только не балетный критик, но и не балетоман, а о Рудольфе Нурееве знаю не больше, чем любой другой среднекультурный человек. Это лишь впечатления зрителя от спектакля, который — нет сомнений — стал главным театральным событием года в России.
Все написали, что «Нуреев» не так скандален, как боялись (или надеялись), что танец трансвеститов в Булонском лесу трогателен, а дуэт Нуреева с его многолетним возлюбленным Эриком (10 декабря эти партии танцевали Артем Овчаренко и Владислав Козлов) целомудрен; все так. Фотографию обнаженного Нуреева работы Ричарда Аведона в самом деле «подправили», мягко цензурировали, да и мелькнула она всего на несколько секунд. Но чего уж греха таить: скандальность не в этом, а в том, что режиссера спектакля Кирилла Серебенникова не выпустили из-под ареста на предпремьерные репетиции, и на поклоны он выйти никак не мог. Напротив, государственные чиновники, включая министра культуры Владимира Мединского, — если и не инициировавшие дело против режиссера, то, как минимум, не пытавшиеся ему воспрепятствовать, — на премьере были и аплодировали.
Мрачный парадокс привел многих к протестному выводу: нет на спектакле его автора — нечего туда ходить уважающим себя зрителям. Нашелся и контраргумент: чем больше в зале будет понимающих и сочувствующих, тем больше шансов превратить громкое светское событие в акцию протеста (это произошло лишь отчасти — но все-таки на сцене были люди в футболках с портретом Серебренникова, а из зала редкие голоса кричали «Свободу Кириллу!»). Собственно, и мотивы Мединского не вполне ясны. То ли своим появлением на премьере он хотел заявить о непричастности к делу «Седьмой студии», то ли как бы повторил уже не раз звучавший, до боли знакомый тезис: «Ничего против режиссера Серебренникова не имеем, но на суд повлиять не в состоянии». В любом случае, повезло и Мединскому, и всем, кому удалось добыть дефицитные билеты и пробиться на один из двух премьерных спектаклей или прогон.
Наверняка найдутся те, кому «Нуреев» не понравится, но отрицать бессмысленно: это прирожденный хит. История не знает сослагательного наклонения, однако нет сомнений, что и без отмены летней премьеры и последовавшего за ней ареста Серебренникова успех балета был бы оглушительным. По-прежнему неизвестно, почему глава Большого театра Владимир Урин в последний момент снял с афиши спектакль — был ли звонок сверху или постановка в самом деле была не вполне готова. Во вторую версию верится с трудом, ведь сейчас «Нуреева» готовили в еще более авральном режиме, вдобавок без режиссера (по данным «Коммерсанта», спектакль подготовили за 11 репетиционных дней — прим. «Медузы»). Тем не менее, очевидно, почему Урин настоял на том, чтобы спектакль все-таки вышел, — такой балет упускать просто нельзя.
«Нуреев» — для иностранцев и для патриотов. Для придирчивых балетоманов и простых смертных, решивших устроить себе праздник. Для знатоков биографии Нуреева и тех, кто впервые прочитает ее в либретто. Для свободолюбивых поклонников театрального авангарда (все же не слишком радикального) и традиционалистов, считающих эталоном «Жизель» и «Лебединое».
Это огромная мощная постановка, гигантская по бюджету и количеству участников. Здесь изобретательная и внятная хореография Юрия Посохова, основанная на переосмысленной классике, и великолепная — пусть и лишенная очевидной самобытности — музыка Ильи Демуцкого, также наполненная умными цитатами, от «Щелкунчика» до «Адажиетто» Малера. Блистательная, мобильная и доходчивая сценография. К балету добавлены элементы оперы и драматического действа; по сути, это первый блокбастер Кирилла Серебренникова. Если бы «Нуреев» был фильмом, он непременно получил бы не какую-нибудь «Нику», а настоящего американского «Оскара».
Как в блокбастере, «Нуреев» — результат совместных усилий, коллективный труд. Но не продюсерский его вариант, в котором очень разные люди прагматично трудятся на коммерческий результат, а творческий альянс. Посохов, Демуцкий и Серебренников работали вместе и раньше (балет «Герой нашего времени» тоже в Большом театре). Тут их содружество кажется таким же счастливым, прописанным на небесам, совпадением темпераментов и задач, как в случае, допустим, Феллини, Рота и Мастроянни в «Сладкой жизни», или Спилберга, Уильямса и Харриссона Форда в «Индиане Джонсе».
Кстати, «актерский» аспект — самый сложный и спорный. На нем как раз сказалась нехватка репетиций с режиссером. Далеко не все исполнители идеально совпали со своими сложными ролями и партиями, а также друг с другом (хотя старались все, и состав собран звездный). Странно — или нет? — что ключевыми точками спектакля оказались вдохновенные, пронзительные и одновременно абстрактные сольные номера Ученика (Денис Савин) и Дивы (Екатерина Шипулина), поставленные, соответственно, в центр первого и второго действий. Именно здесь ярче всего проявился замысел авторов, согласно которому саундтреком для танца становится не только оркестровая музыка, но и произнесенный вслух текст; в данном случае, писем, написанных Нурееву из сегодняшнего дня людьми, хорошо знавшими его в прошлом. И заодно — концепция спектакля, в котором главный герой — не царящий над остальными солист, подобный Королю-Солнцу из одноименной стилизованной интермедии, а распыленная в воздухе субстанция. Каждому из исполнителей, не исключая кордебалет, перепадает драгоценная капля этого вещества.
Серебренников и Посохов непринужденно переходят от впечатляющей многофигурности к скупому графичному рисунку — одинокий человек на почти пустой сцене. «Нурееву» удалось сохранить ощущение интимности, не теряя эффекта гранд-спектакля. Естественно, Рудольф Нуреев был эпатажным и почти невыносимо (особенно для советских людей) ярким явлением: артистом, невозможным вне верной массовки и восторженной публики. Но был и одиночкой, несколько раз в жизни самостоятельно принявшим отважные решения. Одно из них — побег с родины, которой он предпочел свободу.
В этом кульминационном, хоть и одном из первых по порядку, эпизоде не избежать несколько спекулятивных, но слишком уж напрашивающихся параллелей. Явно Серебренников ставил спектакль не только по заказу, но и для себя, о себе — недаром и «сценарий» здесь написан им. Невозможно тут же не отметить кошмарную и гротескную рифму: документальные тексты доносов коллег и профессиональных стукачей на Нуреева, — в которых нет-нет, да упомянут главный «надзорный орган», министерство культуры СССР, — интонационно копируют «характеристики» на Серебренникова, подготовленные неведомыми экспертами для уже теперешнего Минкульта.
«Несмотря на неоднократные напоминания о недопустимости контактов с иностранцами, Нуреев разговаривал на английском языке с артистами французской труппы, среди которых были люди, явно вражески настроенные к СССР… Он характеризуется недисциплинированностью, нетерпимостью к замечаниям и грубым поведением». А это уже про Серебренникова: «Способствует размыванию традиционных российских духовно-нравственных ценностей и ослаблению единства многонационального народа Российской Федерации (включая распространение низкокачественной продукции массовой культуры»).
Причем когда режиссер писал либретто, доносов на себя читать еще не мог, их обнародовали совсем недавно. То ли гениальная интуиция, то ли неизменность дел в нашем отечестве.
Как Нуреев отказывался подчиняться советской уравниловке, так Серебренников не желал замечать, что нынешняя Россия — не Европа, где он ставил спектакли. Оба — принципиальные «безродные космополиты». Но Нуреев увез свою Россию с собой, став гражданином мира, а Серебренников отважился отрицать любые границы, оставаясь жителем РФ. Он не хотел эмигрировать, для него было крайне важно работать в Москве. Сегодня он — ее узник.
Невозможно избавиться от этой мысли, смотря на невероятной красоты и чистоты финал спектакля. Герой спускается в оркестровую яму, как в преисподнюю, на сцене в ритмичном ритуале его провожают тени, медленно замолкает музыка и сгущается тьма. Броско, доходчиво и жутко.
Антон Долин