«Я улучшатель этого мира»: Чичваркин о том, как меняет Лондон, грядущей девальвации, Путине и Собчак
Елизавета Осетинская в новом выпуске «Русские норм!» говорит с Евгением Чичваркиным. Как созданные им компании меняют ресторанный и винный бизнес в центре Лондона, почему он никогда не вернется в Россию, в чем раскаивается в истории с Собчак и почему ожидает резкого падения доходов россиян в ближайшие полтора года? Обо всем этом смотрите в новом выпуске «Русские норм!».
https://youtu.be/Oz9CJwL5C48
Сколько стоит «звездный» ресторан в центре Лондона
– В последний раз мы с тобой виделись в ресторане «Вкус недели» в Лондоне. По намекам поняла, потом в интернете почитала, что ты открываешь ресторан.
– Мы. Правильнее сказать – мы. Это команда. Олли Дабу, который великий шеф и которого этот ресторан сделает совсем великим. Это моя боевая подруга Татьяна Фокина, которую ты только что видела, мой партнер Тимур Артемьев, который участвует здесь финансово, и я, который посеял семя, можно сказать. Я не автор, а соавтор. Была такая шутка – наше дело не рожать, да. Семя обронил.
– Олли – это имя [в ресторанном бизнесе]. Даже я, далекий от еды человек, знаю про его существование.
– Он открыл ресторан шесть лет назад. Получил звезду за пять месяцев, к нему очередь была – 8 месяцев попасть невозможно, он был most wanted шеф в 2012 году.
– Ты восемь месяцев стоял в очереди, чтобы сюда попасть?
– Да. Но потом нам дали место через пять месяцев. С ним договариваться идея возникла позже. А сначала идея была открыть заведение, где будут хорошо кормить, очень хороший сервис, где не нужно ждать счета, где тебе не будут хамить и говорить с довольным лицом: «Хм, закрыто». Здесь же для многих работа в ресторанах – вынужденная работа, чтобы оплачивать счета. Они эту работу ненавидят, считают часы и минуты, когда пойдут домой. Для них это не профессия. Мы постарались выбрать людей, для которых это профессия, страсть, которые это любят и хотят делать карьеру. У нас 15 сомелье, и у нас очень серьезные пацаны работают.
– Расскажи про Олли. Все-таки человек назвал ресторан своим именем.
– Да.
– Вот представь, я называю что-нибудь своим именем или ты называешь что-нибудь своим именем, потом приходит к тебе чувак, он к тому же еще и русский, у него, конечно, очень красивые усы (как у Сальвадора Дали или Эркюля Пуаро), но он говорит: слушай, давай со мной. Ну поставь себя на его место. Трудно, наверное, убедить.
– Мы, во-первых, дали возможность заработать больше, а не заплатили больше. У нас отношения – это доля от результата. Самое основное – это свобода. Никто не стоит за спиной и не говорит, что делать. У него реально полная свобода творчества, 99-процентная свобода творчества. Даже если нам кажется, что что-то не так, мы задаем вопрос, обращаем внимание: может, вот это не так, а так? Они могут сказать: да, а могут сказать и нет. Им виднее. Это их профессия, их жизнь.
– Ты сейчас про долю говоришь. У Олли доля в этом ресторане осталась?
– Он является партнером, мы не разглашаем наши сложные условия работы. Все счастливы и довольны. И когда будет успех, он будет... хочется уйти от социалистического слова «справедливо»... он будет справедливо делиться между соучастниками.
– А насчет неразглашения. Я прочитала в интернете, что только аренда этого здания – это 9 млн фунтов.
– Здесь есть места, за которые люди платили девять миллионов, были даже оферы в 12. Это такой район. Но так как помещение было в жутчайшем состоянии, непригодном для fine dining (высокая кухня. – The Bell) и пришлось откапывать, менять уровни, сносить стены, сносить большую часть внешней стены. Ну как обычно – мы любим снести внешнюю часть стены в этом районе. Мы в магазине снесли внешнюю стену здесь.
– Это же геморрой в Англии согласовать снесение...
– В Мейфэр (район в центральном Лондоне. – The Bell)? Westminster Council (совет района Вестминстер. – The Bell) – это просто повеситься. Годы и деньги. Заняла вся операция четыре с половиной года.
– Это согласование, а денег сколько?
– Страшно сказать.
- Ну скажи.
– Конечно, больше 10 [млн фунтов]. Так как у нас были сначала длительные вложения в тот бизнес...
– В вино?
– Да. На грани того, как бизнес начал окупаться, мы начали вкладывать уже сюда. Я же не идиот владеть чем-то и ничего не менять, если не дает прибыли. Ну есть такие люди... если посмотреть на многих российских бизнесменов, которые все ждут… когда что-то изменится.
– Ну на Uber можно посмотреть, Facebook тоже был...
– Facebook понимал... да и в «Евросети» было несколько лет убытков, но мы понимали, что в итоге капитализация растет быстрее, чем генерируются убытки. Это не так сложно посчитать. Это надо иметь определенную волю, какой-то интеллект и маленький калькулятор.
– Вы с Тимуром решили делать, потому что очень дорого было одному, потому что он хотел или еще по какой-то причине?
– Так как я в середине проекта разводился, а развод в Великобритании – дело дорогое, то я понял, что не вписываюсь по деньгам. А так как нет в мире человека, которому я доверяю больше, чем он, то я его пригласил, и он с удовольствием согласился.
– Вы получили – и я тут могу напутать за давностью – $350 млн на двоих.
– Никогда не получали таких денег, если честно. Никогда не получали.
– Допустим, получили несколько меньше пополам с Тимуром. А в The Guardian или каком-то другом СМИ тебя называют billionaire.
– Ну, может, они в рублях считают.
– А если в фунтах [считать], то еще в полтора [раза состояние] надо уменьшить?
– Да. Я практически нищеброд.
– Тогда скажи мне про это место. Это для денег?
– Для денег все. Смешной вопрос [задают]: магазин красивый, а для денег будет чего-нибудь? Чем-нибудь нормальным будешь заниматься? Это очень смешно. [Не верят] люди, включая местную налоговую, которая, наверное, 13 проверок провела с начала [работы магазина]... У нас огромный возврат НДС, многомиллионный возврат.
– На закупках вина?
– Потому что мы продаем очень много за границу. До нового года были дни, когда за границу было 70 отправок в день.
– То есть проверки в Москве, России еще добрым словом вспоминал?
– Здесь договориться абсолютно невозможно. Если попытаешься договориться, то точно посадят, и надолго. Договориться невозможно, но можно доказать, можно посудиться. До суда дело не доходило ни разу, но определенные аргументы были. Это совершенно нормальная практика. Так как право прецедентное, то трактовки даже в налоговых правилах – это не всегда чистая математическая формула.
– То есть они понимают суть бизнеса?
– Самое основное, что они понимают. И у большинства из них нет задачи хапнуть больше, чем ты должен дать.
– Почему [у тебя] это всегда история про Hi-End, уникальный, индивидуальный продукт. Когда я думала об этом, то думала: он строит все время Harrods. Почему не Tesco?
– Было уже Tesco, это все реально уже было. Приведу слова Галицкого: в дешевом ритейле, в дискаунтерах не может быть малого бизнеса. Распределительный центр стоит 40 миллионов. Без распределительного центра у тебя не будет костов. Нет малого бизнеса в дискаунт-фуд-ритейле. Бодаться с корпорациями, за которыми стоят долги, инвестиции с нулевой ставкой – бесполезно. А бодаться там, где очень много зависит от сервиса, от репутации, от скорости, от обслуживания, я считаю, мне небесполезно, потому что мы в этом понимаем.
Мы как-то посчитали: от нас в радиусе 800 метров – 42 звезды Мишлена и больше триллиона активов у всех компаний.
– Средняя звездность какая [у окружающих ресторанов]?
– Одна, конечно. Здесь очень мало тех, у кого три [звезды]. [Тут] какая фишка – в Париже есть несколько десятков ресторанов, где блюдо может стоить больше 100 евро, и это нормально для Парижа, а здесь же тебя съедят вместе с содержимым, если ты кусок мяса попытаешься продать дороже 40 [фунтов].
– Какая у тебя здесь будет кухня?
– Кухня Олли Дабу. И все его придумки – его и его команды. И сверху и снизу работают серьезные шефы с мишленовским бэкграундом. Люк Сэлби, который наверху, – лучший молодой шеф Британии прошлого года, причем за него физически проголосовали 60 других шефов. Реально выиграл голосовалку.
– А средний чек какой?
– Чек же не только от еды зависит. Еда у нас для этого уровня недорогая. Абсолютно недорогая.
– Сколько мне надо, чтобы здесь поужинать?
– Внизу можно, если без вина, в £60 уложиться.
– Тут не сложно догадаться, что вино из твоего магазина будет.
– Да, здесь дается два винных листа. Первый лист – 400 вин, которые внизу (и туда мы можем сходить потом). И другой [лист] – iPad, где 6800 вин и 3000 крепких напитков, здесь 12 [минут]… в худшем [случае,] когда пятница вечер, – 15 минут доставка… Это очень круто. Перед тем, как это сделать, мы в двухстах местах поели. Я не шучу.
– Не сомневаюсь.
– Татьяна перешерстила неимоверное количество производителей. Здесь оттенок запаха мыла выбирался даже (какой запах для рук, когда помоешь). Здесь неправильные стулья, хотя и удобные. В мае они будут заменены. В мае придут еще более удобные, мы заказали другие за адские деньги. Такой перфекционизм. И выставлен свет под углом (лица выглядят таким образом, а еда выглядит иным образом), чтобы Instagrammable было, и тестинги проводились световые. И то, как звучит музыка, – ниже, громче, отдельный плейлист. Разный кофе на завтрак и обед, с молоком и без… куча таких деталей. С винами вообще заморочено. Можно выбрать декантер. Будут варианты хлеба с маслом.
– Я чувствую, насколько это важно для тебя. Но внимание вопрос: а ты уверен, что это так же важно для нас, потребителей?
– Мы хотим, чтобы из 8,5-миллионного города и почти 400-миллионной Европы откристаллизировались именно те люди, для которых крайне важен вкус еды, крайне важен вкус вина... и крайне важно все, что они видят, что они трогают. Какая ручка, которую ты, ну прости, [берешь в руку, когда] входишь или выходишь из туалета.
Мне Татьяна задала вопрос: ты можешь быстро в существительных – одним существительным и двумя прилагательными сказать, кто ты есть, например: «я владелец гедонизма», или «я русский гедонист–атеист», или «я русский норм!», или «я законченный или начатый алкоголик (мне всю молодость говорили: ты законченный алкоголик. Я говорил: не, я только начатый). Я подумал секунду и сказал: «я – улучшатель этого мира». И так оно и есть. Везде, где я, все вокруг улучшается. Я купил дом – дом становится красивым. Мы начали преобразования – вся улица изменилась, все стали больше работать, лучше работать. Открыли магазин – вся винная индустрия Лондона изменилась. Лампочек довкрутили, дизайн какой-то сделали, гибче стали. Когда мы сделаем это, будет то же самое. Мы повышаем планку все время. Повышаем планку – улучшаем этот мир.
Как устроена лондонская жизнь модного ресторатора
– А налоги на зарплаты большие?
– Огромные. Мне кажется знаковым, что США подснизили налоги. Это самое мудрое решение было. Потом, правда, было самое идиотское – по пошлинам на сталь.
– Самое и единственное...
– Не единственное. [Было еще] дерегулирование природоохранного законодательства, чтобы снизить косты для нефтяной промышленности и выход из глупых соглашений. Нет, там было несколько умных решений и случилось одно-единственное идиотское. Остальное было бла-бла-бла. А если будет торговая война, это путь в никуда.
Китай снижает налоги. Не думаю, что это поможет. Вся прелесть Китая была в запрограммированной сменяемости власти. Но все равно снижение налогов – это хороший признак.
Европейцы – конченные социалисты, им это в голову не придет. Европа – это будет музей просто. Они будут брать за проход на улицу, за вход в церковь. Это будет музей, где никто не будет работать. И они потом не поймут, почему Новый свет живет в 3, в 4 раза богаче чем они. Они будут дальше бесплатно учиться и обдирать туристов и инвесторов. И ничего не делать всю жизнь. На третье поколение бездельников их начнут просто скупать с потрохами китайцы, бразильцы, малазийцы и прочие люди, которые в это время работают и зарабатывают в реальном секторе.
– Где ты сейчас живешь?
– В Челси. Рядом со [стадионом] «Стэмфорд Бридж». Маленькая квартирка. Когда забивают гол, я слышу. Когда наши забивают, я слышу.
– Наши – в смысле абрамовичевские?
– Нет, наши в смысле «Челси». У меня на «Челси» есть абонемент.
– Ты болельщик?
– Нет, я вообще никогда не болею. Я получаю удовольствие от футбола, я не расстраиваюсь, когда играют плохо, я расстраиваюсь, когда 0:0. Когда скучно. А когда люди идут в атаку, то все равно кто. «Челси» ближе. У меня нет вообще боления. Ни за страну, ни за команду, ни за кого.
– Ты же не ассимилировался, не стал англичанином?
– Каждые три года в человеке происходит полураспад россиянина. Так как я здесь 9 лет, пошла четвертая стадия. Я надеюсь, во мне все меньше советского, все меньше россиянского, но все русское кристаллизуется. Освобождается от этого шлака, от этого налета, зубного камня советского. Я русский на 100%. И я норм в отличие от многих других.
Почему война Британии с грязными деньгами не затрагивает русских олигархов
– Здесь каждый день в газетах, как говорит Владимир Владимирович, начинают по многу раз поливать поносом на Россию.
– В дешевых газетах? В серьезных газетах, в Financial Times разделяют Путина и его…
– В The Guardian очень жестко критикуют Россию…
– Российскую администрацию.
– Тебя это раздражает?
– Меня это ровно столько же раздражает, потому что я не люблю ни массовую культуру, ни массовые шествия, ни массу, потому что когда люди с IQ в 140 набиваются в большой зал и плотно стоят друг к другу, их сублимированное IQ где-то 80. А когда семь человек сидят за столом, могут достигнуть 300. А когда идут и скандируют, то падает до 80. Поэтому любая массовая истерия вызывает у меня рвотный рефлекс. Будь то истерия по поводу брекзита, по поводу Ким Чен Ына или террористических атак в Париже. Надо делать выводы, если кто-то убит, особенно если незащищенные слои, как дети. Это вызывает справедливый гнев.
– А когда в газетах про Россию пишут – это переносится?
– Одни тупые пишут, другие тупые читают. [Например,] приезжает Skynews. [Журналист спрашивает:] «а вот скажите, а вот русские деньги, грязные деньги, русские деньги, грязные деньги, а вот у нас много русских – грязные деньги…».
– И у вас тоже грязные…
– Я им по полочкам объяснял. От этого в интервью осталось вот столько, потому что им нужна кровища.
– Не возникает желание свалить еще куда-то?
– А вот везет меня таксист сегодня, и он четко знает, что русские люди – хорошие. Он слушает радио и у него хватило ума сделать правильный вывод, что там нет демократии. Здесь все-таки очень образованный город. Количество людей, способных отделить зерна от плевел, достаточно большое. Я не знаю, где еще такое есть.
– Ты можешь объяснить, почему Англия борется пропагандистки, информационно, но никак не борется с российскими капиталами? Даже объявленные действия какие-то маленькие, несчастненькие…
– Своя Наташка ближе к телу. Ну как бороться с капиталами? Мышь против сыра. Здесь все сделано так, чтобы все капиталы, которые можно отобрать, можно было сохранить и приумножить.
– Дети Якунина здесь были, все олигархи списка Forbes, которые в Америке занесены в какой-то дурацкий список...
– Представьте себе: работал чиновник в бизнесе в 90-х, заработал каких-то денег. Дальше эти деньги были здесь в управлении уже лет 15. И дальше на часть этих денег, на полученные здесь доходы, куплены квартиры. Какие основания их арестовывать?
Ну арестуют, чтобы выяснить. Арестовали, выяснили: деньги получены в 1990-х или в нулевых годах от понятных сделок. На эти деньги куплена квартира. Дорогая и большая. В ней живут дети чиновника. Но на каком основании отобрать? Здесь же закон существует. Какие основания? То, что нищеброд в газетенке напишет что-то? Ну напишет, перетрактуют по-другому слова, сказанные в парламенте. В парламенте было сказано: усиленно проверим все русские деньги. Пожалуйста – проверяйте. В британском праве заключен договор в 2008 году, вот трансфер денег. Все деньги в Великобритании на мое имя. На мое имя дом, компания. Пожалуйста – проверяйте. Вот столько налогов, вот столько отгружается НДС, зарплата 200 с лишним человек. Пожалуйста – проверяйте.
– Жень, а чего тогда кричать-то?
– Это же разные люди. Газеты, в основном, частные. Парламент не назначенный, избранный. Они кричат то, что хотят люди, которые за них голосовали. В газете хотят хайпа и популярности. Это пляска в угоду публике, это собрался цирк, хочет сейчас клоунов, а потом дрессированных собачек.
Почему русские построили мало глобальных бизнес-проектов
– Не жалеешь, что не стал сразу английский учить, ассимилироваться?
– Нет. Мне очень важно сохранить свою национальную идентичность. То, что мы можем создавать подобные вещи, это именно потому, что не ассимилируемся.
– Не понятно, поясни, пожалуйста.
– У нас есть масштаб, размах, видение. И если ты живешь на острове, учишься на острове, женился на острове, у тебя этот синдром узких дорожек, низких потолков, не по СНиПам выстроенных лестниц – он отражается на сознании.
– Смотри, сколько я не видела успешных русских, которые конвертировали себя в глобальных русских, первое, что они делают, – это отказываются от характерных черт успешного предпринимателя 90-х. Это три основные черты – учить жизни других, понты...
– Я не учу жизни других!
– Я не про тебя. Почему ты сразу на свой счет воспринимаешь?
– Наша задача – выбрать молодых, растущих звезд с перспективой, с которыми нет культурного или понятийного барьера. И не мешать им. Мы как раз те, кто не учит жить. Ни в той компании, ни в этой компании. Там, где я настаивал на каких-то вещах, за пять лет в Hedonism Wines было два раза. И я в обоих случаях был прав. Это самая большая глупость из 90-х – учить кого.
– Ты сказал, что у нас есть масштаб. Но тебя не поражает, что никаких масштабных проектов из России за все эти годы свободы не вышло. Telegram появился, когда Дуров уехал. Почему?
– Правила, язык, другая конкурентная среда. Чтобы сделать там аналог Lidl, или Aldi, или Tesco… я не помню, чтобы какие-то супер-дискаунтеры были зарождены сейчас, это надо прийти либо с большим капиталом, либо найти какую-то супер-нишу, но это надо с этими людьми вырасти, надо с ними с детства вырасти, чтобы уметь так шутить. Грубо говоря, маркетировать, чтобы тебя понимали. Плюс к тому надо иметь другой бэкграунд, чтобы был доступ к дешевым деньгам.
– С деньгами соглашусь. С шутками – это проблема понаехавших, что они никогда не проникнут в эту культуру, но есть отличия, которые не имеют к этому отношения. Глобальные компании решают проблему человека как человека, а не как жителя Великобритании, России, Америки, Индонезии. Google не решает проблемы жителей Индонезии. Uber не решает проблему жителей Индонезии. Ян Кум, Брин, Дуров они решают глобальную проблему.
– Они понятно. Я принимаю в свой огород, я думал что-то делать серийное. И понятно: торговля дешевой едой – это бесконечное поле. Не торговлю – не понимаю. Мне предлагал Полонский купить башню. Башня достроена, очень красивая, стоит £600 млн. Я мог забрать за тридцать – семь лет назад, шесть лет назад. Не было времени в этом разобраться. Был страх, нежелание в этом разбираться. Я понимал ситуативно, что это как раз то, что из 90-х – из ранних 80-х, когда тебе предлагают разные бизнесы, а ты хватаешься по ситуации. Кто-то куртку привез – давай куртками торговать. Когда одни люди хватаются за абсолютно разные вещи, не важно, абы что, это мне очень не нравилось.
Как Чичваркин оценивает итоги выборов в России
– Женя, но ты сам только что говорил, что трагедия в Кемерово даже тебя, человека, который думал, что лишен рефлексий на эту тему, затронула, потому что настолько это из ряда вон выходящее [событие].
– Да, у меня книжки за прошлый год были «Последние свидетели» и «Бойня № 5» Курта Воннегута, я достаточно впечатлительный человек, несмотря на Лужники и возраст. Я представляю себе этих охранников. Нас запирали в классе на два с половиной часа, пока кто-нибудь не скажет, кто выкинул арбуз в окно. И запирали в актовом зале. Это советское говно. И вот отрицательный отбор сейчас происходит. При последнем путинском времени все дерьмо поднялось наверх. Оно управляет, оно получает деньги. Оно командует. Это абсолютная перевернутая пирамида, чистая меритофобия. Меритократия наоборот.
– В начале президентской кампании ты наехал на Собчак. Сейчас ты считаешь, что наезд был справедливым?
– Наверное, не надо было на нее ругаться матом, надо было просто перестать общаться. Порча стольких некрологов приличных людей за 1,6% (результат Собчак на выборах. – The Bell) и дополнительные 400 тысяч подписчиков в Instagram выполнили грязную и мерзкую работу. Посмотрим, как с ней расплатятся. Подозреваю – кинут.
– Женя, все люди не могут уехать. У людей разных жизненные, экономические обстоятельства.
– Все люди не могут уехать, тогда терпи. Тогда будь терпилой, как все.
– Ты считаешь, что остались только терпилы?
– Ну по большому счету. Нет, кому-то это искренне нравится. Кто-то стал чиновником или вписался в чиновничий бизнес, и ему кажется, что все хорошо. Расчихвостит-то всех.
– А какой сигнал ты считал от первых недель после выборов, в том числе жесткой посадки всего семейного клана Магомедовых? Это сигнал на следующие 6 лет?
– Нет, мне кажется. Просто хотят отобрать активы. Ждали, чтоб не было шума – чтобы выборы прошли, а после инаугурации и чемпионата, думаю, фью, вперед!
– Ты имеешь в виду, что частные активы будут обращаться в государственную собственность?
– В государственную, или близкие к Путину какие-то его братаны...
– А что им мешало раньше?
– С каждым годом все меньше мешает. У них были какие-то внутренние стопы. Даже [в истории] с [конфискацией у «Евросети» партии телефонов] Motorola можно было объяснить. Люди были готовы слушать, несмотря на то что арестовали товар на 20 миллионов, со мной соглашались встречаться [чиновники] в ранге вице-премьера и так далее. То есть еще хотели, чтобы лицо было хорошее перед Западом.
– А теперь все?
– А сейчас по ходу все.
– А как это на твою личную стратегию повлияло, ты сказал «не вернусь»?
– Я не вернусь. Если что-то произойдет, то я буду это считать новой вводной, к которой надо будет приспосабливаться.
Я в этой жизни всем все доказал. Мне ничего никому доказывать не надо, включая самого себя. Я всем все доказал. Мне еще раз подтвердить то, что я умный и многое знаю и многое могу? Мне не нужно ежедневного этого подтверждения...
В 43 года я перестал разбрасывать камни. Буквально два последних закинуть – и все.
– Я думала, что это связано с твоим решением, что Россия – всё.
– Нет, нет. Это параллельно пришло. Когда ты понимаешь, что ты в жизни в целом разбросал камни, собрал, очень неудачно, половину не смог найти, у тебя отобрали, половину еще отдал, потом еще половину отобрали. Ты сейчас разбросал камни заново и сейчас время собирать.
– У меня про это был вопрос. Когда к тебе в магазин приходят богатые русские… Ты испытываешь какие-то эмоции, когда приходят люди, которые сделали деньги на режиме, на коллаборации?
– Испытываю эмоции. Эмоция заключается в том, что думаю, что надо этому человеку продать то, что ему понравится и получить за это деньги. Это единственная эмоция.
– Другой вопрос. Ты много говорил об английской судебной системе. Все знают ее многочисленные достоинства.
– Недостатки… Давай про недостатки.
– Ты также много говорил про Евтушенкова. Обвинял его прямо. Почему ты никогда в суд на него не подавал?
– Был бы пруф, подал бы. Нужен железный пруф. Давайте возьмем гипотетического очень состоятельного российского человека. Давайте рассмотрим ситуацию суда Абрамовича с Березовским. Абрамович нанял некоего Московица за три тысячи в час и кучу его партнеров за 900, и они в течение 6 лет сгенерировали 600 папок. Если у тебя нет железного пруфа против этого, нечего устраивать забег, потому что в этом забеге ты устанешь, но не согреешься.
– Евтушенкова достаточно сильно нагнули, заставили заплатить, подержали под домашним арестом. Ты какие эмоции испытывал?
– Я сижу на берегу, они иногда проплывают. Виноват тут не жираф, он воспользовался ситуацией. Исполнители, которые бегали по офису и клали лицом в пол, мне неинтересны. Я знаю, кто гарант и зачинщик. И это Владимир Владимирович Путин.
– А что нужно чтобы ты эту ситуацию принял?
– Смотрите, песня такая была – панк по сути, а не по исполнению, группа ДК в 80-е годы. Там есть великолепная песня якобы про отношения мужчины и женщины «Я буду топить». Смысл такой: я ем, что ты готовишь, от врагов тебя стерегу, я подошва под твоими ногами, я живу твоей головой и так далее. Но когда ты будешь тонуть, я не буду тебя спасать, а буду топить.
– Хорошая песня (смеется).
– Это типичная реакция на российский матриархат, с одной стороны, и отношения между гражданином и российским, советским государством.
Что будет дальше с российской экономикой
– Давай про твои экономические взгляды поругаемся.
– Давай поругаемся.
– Твоя оценка, которую я слышала в интервью Дудю, не соответствует даже близко реальности. То, что доллар 120 рублей, а экономика погибла…
– Я говорил, что большинство компаний не проходит стресс-тест.
– Резервы России – полтриллиона, инфляция исторически самая низкая.
– Потому что все схлопывается.
– Рубль вырос. На санкции – тьфу. Вообще не реагирует экономика...
– От полугода до полутора лет мы увидим результаты этой новой экономической доктрины изоляционной.
– Давай поспорим на ужин в твоем ресторане. Я специально в Лондон прилечу.
– Давай так скажем: в концу 19-го года доход на человека – на четверть ниже, чем сейчас. Это не шутка, 25-процентное падение дохода на человека в течение двух лет.
– Никаких 120 рублей за доллар не будет. И никакого массового банкротства не будет.
– Ну 90 очень даже может быть. Они всегда поддерживают рубль, а потом он проваливается. Еще с ельцинских времен. Укрепляют, а потом, когда нет возможности укреплять, – вжих. Посмотри.
– Да и не нужно его сейчас укреплять. Зачем?
– Ну как они получают выручку за нефть и за газ. Это X рублей, которыми они подачки дают населению.
– Это Х – количество долларов.
– Нет! Подачки-то дают в рублях. Содержат пенсионеров, которых рекордное количество, госсектор, который самый большой с 90-х годов. Платят в рублях. За это количество долларов они получают это количество рублей. Путем простых комбинаций это же количество долларов может стать этим количеством рублей.
– Кто-то мне сказал классную фразу. Путин железно верит в несколько принципов и один из них – макроэкономическая стабильность. И он взял его себе как железный принцип.
– И где был этот принцип в конце 2008-го – начале 2009-го годов?
– Просто мой пойнт в одном – это может длиться бесконечно долго.
– Произойдет следующий виток. Был в конце 2008-го, был в 2014-м, произойдет следующая переоценка не позднее конца 2019 года. Она, видимо, произойдет где-то, произойдет по миру. Все напуганы прошлым разом. Практически нет плохих долгов, все достаточно зарегулировано. Если мир начнет подприсаживаться – может, Китай с Америкой торговую войну устроят, а как только нефть подприсядет, они напечатают. Они же не могут красть меньше.
– Замажем?
– Что ты хочешь? Ужин на всю твою компанию? И я вас здесь бесплатно с очень приличным вином [угощаю]? Ужин ваш.
– Мне тебя куда приглашать?
– Нет, ты сочинишь и споешь мне песню. Мне, самому умному. Может быть минимум два куплета. Какой молодец, умный и прозорливый.
← Предыдущий • Все выпуски • Следующий →