Как заработать $1 млрд, создать успешный бизнес в США и куда теперь инвестировать? Первое видеоинтервью Виктора Ремши
Что общего может быть у финансиста и сервиса знакомств? Виктор Ремша, чье состояние приближается к миллиарду долларов, мог бы оставаться скучным инвестором в акции. Но тогда бы он не был «русским норм». 12 лет назад основатель «Финама» вложил деньги в стартап Badoo, и теперь на его совести десятки миллионов знакомств в год. Сейчас Ремша живет в Нью-Йорке и вкладывает в финансовые стартапы. Они должны взорвать банковскую отрасль, которая, по мнению Виктора, работает совершенно неправильно.
https://www.youtube.com/watch?v=_KoZHs1c0xs&t=28s
— Знаете, чем вы меня больше всего поразили? Тем, что умудрились не дать ни одного [видео]интервью. Ни разу не рассказать от начала до конца о том, как вы решили заняться бизнесом. Думаю, что должны исправить это упущение.
— Если говорить про бизнес: с начала 90-х годов все хотели попробовать себя в бизнесе. Мне было, наверное, лет 18. Какие-то мелкие спекулятивные операции на рынке (еще не на рынке ценных бумаг) можно было произвести. Кому-то помогал. Был у меня товарищ, он торговал на рынке, был у него маркетинговый прием: он каждому покупателю, который у него покупал, наливал хреновуху.
— А где был этот рынок?
— Я же сам из города Гродно (Западная Белоруссия), там же граница с Польшей, с Литвой. Всё на расстоянии 30–40 километров. И когда более-менее открылись границы, вся торговля, коммерция хлынула через границы. По-моему, это называлось «челноки», и это существует и сейчас. Приграничные районы — они всегда торговые.
— Вы же были романтическим подростком. Хотели космосом заниматься.
— Ну да, я сначала попал в Можайку (Военно-космическую академию имени А.Ф. Можайского. — The Bell). Я же сначала хотел быть летчиком. Тогда было два высших учебных заведения — [сначала] я пытался поступить в Кировоградское высшее летное училище гражданской авиации. До экзаменов дошел, там был профотбор, было сложно поступить. И друг, который в Ленинграде поступал, говорит: «Поехали в Можайку, тебе же космос нравится». Там в белых халатах ходят, там же ученые, космос! Потом я увидел, конечно, что это больше военный институт, это было не совсем мое, хотя ни о чем не жалею. Проучился там два года. Потом учился в Бауманке. Когда учился в Бауманке, многие у нас занимались бизнесом. Бизнес в то время было…
— ...общее понятие.
— Ну да, там палатка у нас была, продавали мы там что-то. Первый опыт, что такое рынок. Мы делали зеркальные витрины, что-то пытались сделать красивое, товары, напитки продавали. Старались сделать что-то необычное и новое. А рядом была палатка, где продавали пиво. «Жигулевское». У них была очередь и оборот, а у нас никого не было. Потом мы тоже перешли на жигулевское.
— Но с зеркальными витринами. (Смеется.)
— Зеркальные витрины частично разобрали, потому что они мешали видеть табличку «пиво есть» или «пива нет». (Смеется.)
— Не очень понятно, что в этот момент привело вас в финансы. В такую сложную и не всем понятную отрасль человеческой жизнедеятельности.
— Опять-таки интерес. [Это было] что-то новое. Там тогда приватизация пошла, это был какой-то короткий промежуток времени, когда все связи порушились, люди начинали торговать — какими-то вагонами, туда-сюда. Но нужно было [иметь] что-то за спиной, чтобы это делать. А у меня этого не было. Поэтому пошел на курсы ценных бумаг, получил аттестат. Пошел, попробовал работать в одну компанию инвестиционную опять-таки на бирже. У меня было четкое понимание, что не хватает на рынке актуальной информации, мы решили делать газетку «Портфель инвестора». Делали-делали, пока [не] поняли, что тяжело сделать ее рентабельной, но тяга делать что-то информационное осталась. И вылилась потом в сайт «Финам».
— Но в итоге вы поняли, еще до того, как вы добрались до Америки, что сайт «Финам» должен быть не просто сайтом, а с возможностью торговать. Отличие «Финам» от других информационных сайтов именно в том, что вы дали людям возможность торговать, я правильно понимаю?
— До сих пор здесь олдскульные брокеры по телефону, заявки по телефону принимаются, все нормально. А была [тогда] Московская межбанковская валютная биржа. И там торговля была [такая]: сидел трейдер с терминалом и приходили заявки, часто письменно (по факсу отправляли). Терминалы были только у этих людей, трейдеров. Мы сделали это более доступным. Мы сначала закупили энное количество терминалов, они стоили больших денег. И у каждого терминала был трейдер и собиралось энное количество клиентов, которые прямо смотрели на рынок, на цены.
— Какие это годы? Вторая половина 90-х или первая?
— Это примерно 99-й.
— А вы уже понимали, что этот нарождающийся интернет-ресурс открывает огромное пространство возможностей для торговли и разных других штук?
— Честно говоря, нет. (Смеется.) Было понимание, что это интересно и может что-то дать. Мне было интересно что-то дать, дать в открытый доступ мнения трейдеров.
— А был такой момент, когда в начале двухтысячных — когда все круто росло — вы почувствовали: поперло!
— Периодически такие ощущения были, но всегда были и ощущения, что нужно [что-то еще] сделать, и неудовлетворенность от того, что ты делаешь. Не бывает всё идеально. Ощущение неудовлетворенности двигает: если ты удовлетворен, то ты уже мертв.
— А на чем «Финам» зарабатывал?
— На самом деле, изначально надо понимать, что вся эта торговля — и доступ, и «Финам», и электронная торговля — это баловство. Денег не приносило. Конечно, что-то мы зарабатывали, скупали акции в регионах («Газпром» и так далее), продавали, бизнес расширяли. А это... когда большие ребята смотрели на это и, когда мы приезжали куда-то, например, в Лондон или даже в Нью-Йорк, пытались дать доступ, нам [говорили]: «Онлайн-трейдинг? Это нас не интересует». То есть в принципе это не интересовало тогда большие дома.
— Основные ваши заработки были в другом? В том, чтобы скупать акции каких-то российских предприятий, их, как говорили тогда, упаковывать, причесывать?
— Нет-нет-нет. Это были в основном предприятия, которые на бирже торгуются. После приватизации они оказались на руках у населения, и [требовалась] какая-то элементарная... нет, не элементарная, это тоже была работа серьезная.
«Появляются деньги — и появляется головная боль»
— А когда вы осознали, что нужно в интернет инвестировать? Что вас к этому сподвигло?
— Появляются у человека деньги — и появляется головная боль: что с ними делать.
— А когда у вас деньги появились?
— Это был год 2002–2003. Уже ЮКОС второй раз делить начали. Хотелось заниматься чем-то, чтоб не сильно во всем этом участвовать, чтоб тебя не трогали. Как говорили в армии, подальше от начальства, поближе к кухне. Поэтому интернет. Как помните, тогда сдулся пузырь доткомов, и все ходили, плевались: никаких доткомов, больше никогда! Нам показалось, что самое время об этом подумать.
— Подождите, давайте разберемся. Как вы подумали, с кем и кто эти «мы»?
— Всегда были люди, с кем можно поговорить, посоветоваться внутри компании, в какой-то степени друзья. Человек же не один сидит, за счет общения ты оттачиваешь собственную мысль, принимаешь более осознанное решение.
— «Есть такой хороший парень, он заработал сколько-то денег, хочет проинвестировать в интернет, давай тебя познакомим»?
— Да-да. Этому бизнесу интродакшнз (от английского introduction, что можно перевести как «официальное представление». — The Bell) уже тысячи лет.
— Правильно ли я понимаю, что в это время вы и познакомились с вашим многолетним партнером [Андреем] Андреевым?
— Да-да-да.
— Это такой знаменитый интернет-предприниматель, который создал множество компаний: «Мамбу», «Бегун» и, наконец, Badoo. А можете рассказать, как вы познакомились с ним?
— На сделке. Мы посмотрели на компанию, пошли в кафе. На салфетке порисовали и заключили сделку.
— А это была какая компания?
— Это был «Бегун».
— То есть он уже сделал «Бегун» и искал деньги?
— Ну, он хотел выйти, у него в голове было много идей различных, мы обсуждали. Тогда появились технологии, которые дают новые возможности, появились микроплатежи, эти SMS-ки. Это было совершенно новое, потому что до этого можно было зарабатывать на контекстной рекламе и кликах. Как можно еще зарабатывать, этого не было фактически. Я не буду сейчас углубляться, но родилась идея зарабатывать на микроплатежах. [До этого] были подписочные модели и были рекламные модели. Условно бесплатных моделей с заработком за счет покупки дополнительных услуг и микроплатежей — такого не было, и появилось ровно с того момента.
— А где вы это применяли?
— В «Мамбе» появились платежи за поднятие наверх анкеты.
— А! То есть это был существующий сервис знакомств «Мамба». А кто догадался предлагать людям платить за то, чтобы поднимать, вы или Андреев?
— Поднимать наверх — это Андрей. А я... Нет, пускай это все его будет.
— Интересно, как вы смотрели на эту историю как инвестор. Вы же, грубо говоря, деньги давали. Вы же думали, почему хотите в это денег дать?
— Раньше думали. Надо понимать, что это было давно и представление о бизнесе было тоже своеобразное. Мне лично нравилось в такого рода сервис в интернете [вкладываться] — большая аудитория, понятный сервис, который не является сиюминутным модным сервисом. И мне казалось, что на это можно нанизывать какие-то другие вещи. В принципе с социальными сетями так и сложилось, с порталами, которые вели правильную политику. Тот же Mail.ru. Им удалось на почтовый сервис навернуть кучу всего другого разного, создать там некую свою жизнь, планету. Это было направление правильное. И Андрей же пытался потом делать социальную сеть.
— Из «Мамбы»?
— Из Badoo. И мне эта идея тоже нравилась.
— Была «Мамба», а в 2006 году он с нуля создал Badoo. А Badoo была первым [проектом] в своем роде?
— На том рынке — первым, конечно.
— Именно социальной сетью или социальной сетью знакомств?
— Есть общепринятое понятие freemium dating…
— Когда начало бесплатно, а потом…
— Как сегодня мы видим в Apple Store: что-то бесплатное, а внутри — какие-то платежи. Сейчас это подписочные модели, а тогда это была исключительно продажа дополнительных сервисов внутри.
— Вы знаете, что очень необычно в Badoo, помимо 110 000 других вещей? Сейчас это сеть, у которой 390 млн пользователей, 60 млн аудитории в день, заходишь на Crunchb*ase, [а там] — один раунд, финал*. Такого вообще не бывает. Есть какой-то проект, есть фаундер, он создал проект и все время привлекает деньги и новых партнеров. У вас — абсолютно закрытая коробочка. Есть «Финам», есть вы, есть Андреев.
— На Crunchbase просто специальные компании. [А] есть много других компаний, у которых поколения собственников. Ну мы же сами знаем: в технологических стартапах поднятие раундов — это и является [часто] целью стартапов. Многие уже мерят успешность человека по тому, насколько успешно он поднял раунд. У нас немножко другое отношение ко всему этому делу.
Как спокойно пережить кризис 2008 года и начать бизнес в США
— Как вы со своей моделью прошли 2008 год?
— А что было в 2008-м?
— Кризис!
— Это и в 98-м было, и потом. Ну, кризисы же случаются, ничего страшного.
— Куча людей деньги потеряли. Все рухнуло. А у вас стартап, которому всего два года. Маленький был тогда. Badoo.
— Инвестиции жили своей жизнью, все эти компании чувствовали себя нормально. Где есть микроплатежи, компании лучше всего проходят кризис. Брокерский бизнес... он тоже не сильно зависит [от кризисов]. Я бы сказал так: к 2008 году я не понимал, почему 2008 год не случился раньше. Мне казалось, что все неправильно до этого [делалось]. Это был слишком большой аванс России и российскому бизнесу. Все инвестиции, которые мы получили в 1990-е и 2000-е годы, — это был авантюризм в основном со стороны иностранных инвесторов. Я вообще не понимал этот бум на рыке недвижимости при отсутствии вообще движений в правильную сторону. 2008 год — как спусковой крючок, который оголил нерешенные вопросы.
— Вы тем не менее тогда оставили российский офис и поехали искать счастья где-то в мире. Вы же потом продолжали в России зарабатывать?
— Ну, во-первых, если эволюцию сознания проследить... Когда мы приезжали в Нью-Йорк в 2001 или 2002 году, когда пытались найти какие-то варианты для бизнеса нашего, нам говорили: давайте к нам, приезжайте, давайте делать бизнес. Мы отвечали: у вас скучно, неинтересно, у нас в России круче всё.
— Тогда в России все энергично было. Казалось, что все начинается.
— Это были авансы молодому студенту, что он вырастет в серьезного профессора. Там все двигалось. Жизнь кипела.
— Движуха.
— Движуха была, да. А потом как-то постепенно движуха ушла куда-то в другое русло. И стало казаться, что что-то не то.
— А когда вы это почувствовали?
— Наверное, 1995 или 1996 год. Когда все перло, я не понимал, что это, почему.
— Когда вы для себя приняли решение, что пора расширяться, смотреть за пределы?
— А всегда. Мы всегда смотрели.
— А что это было?
— Интернет-компании.
— Иностранные, международные интернет-компании?
— Компании, которые в том числе занимались интернет-рекламой. Вышли на эти рынки и добились определенного успеха, когда появилось понимание. Как сказал один мой хороший знакомый, когда ты начнешь бизнес в другой стране, не надо тратить денег, потому что все, что ты потратишь в первые годы в этом бизнесе, это будут потерянные деньги, и нет смысла делать акцент на этом. Через некоторое время придет понимание, ощущение рынка, страны. Ты же приходишь со своими представлениями, а у людей своя история, свои компании, которые были когда-то, предлагали какие-то сервисы. Люди какие-то сервисы пробовали, что-то им нравилось, в чем-то они разочаровывались. У них есть накопленный опыт, которого ты не знаешь.
— Что произошло именно в 2014 году, что вы взяли и зарегистрировали фонд, который называется FinSight Ventures?
— К этому времени [были] различные разрозненные инвестиции. Хотелось упорядочить и себя, и все это хозяйство.
— На финтехе?
— На финтехе.
— Вы говорите «мы», в FinSight у вас, в отличие от «Финама», в этой американской компании есть партнер.
— Да.
— И его зовут?
— Алексей Гарюнов. Привет ему. (Машет руками.)
— Как вас судьба свела?
— Мы и в «Бегун» инвестировали, и потом инвестировали. Так как он лучше ведет этот бизнес, лучше умеет делать сделки, то у нас получилось такое правильное партнерство.
— Он лучше делает сделки, а вы лучше деньги даете?
— А я с точки зрения анализа, оценки. История сделок, инвестиций, она положительная, поэтому почему нет?
— А в какой момент вы решили физически переместиться [в Нью-Йорк], переехать? Вы же большую часть времени в Штатах проводите? И мы же находимся в офисе компании FinSight, правильно?
— Физически переместиться я решил в году, наверное, 2005-м.
— А произошло это когда?
— В 2014 году. Это же процесс такой: перемещаешься, начинаешь летать туда-сюда.
— Крым-то повлиял [на бизнес] или нет?
— Вопрос интересный. Мы уже здесь были, когда Крым был и все остальное. Крым повлиял на другое: русским еще сложнее стало бизнес вести.
— Здесь? А в чем стало еще сложнее вести?
— Во-первых, мы же находимся на финансовом рынке. Инвестируем и так далее.
— Происхождение денег?
— Конечно же. Все эти комплаенсы — они стали чудовищными. Сейчас, наверное, чуть-чуть полегче, потому что сразу после [Крыма] была безнадега, все говорили, что надо прятать все русское и вообще не показывать.
— А когда вы первый раз появились в списке Forbes?
— Ну, списки и списки. Я не знаю. Не слежу.
— Объясню, почему я спрашиваю. Вам очень сильно повезло, что вы оказались в списке Forbes на правильном месте. То есть у вас на $50 млн меньше миллиарда.
— Это Forbes виднее.
— Но это похоже на правду?
— Я не заканчиваю свою деятельность. Цыплят по осени считают. Когда закончу, выйду на пенсию, тогда посчитаем.
— На пенсию? С учетом новых веяний? Вам сколько — 47?
— Придется еще поработать.
Как построить успешные интернет-проекты в США
— Вы можете назвать свои пять самых удачных проектов в Америке или глобально, которые вы сделали, когда сосредоточились на международных рынках?
— Я еще не сделал ничего.
— Подождите, я тут выписала. Earnest — кредиты для студентов, уже пятая инвестиция в сегменте альтернативного кредитования в США. Lending Club — кредитование между людьми (peer-to-peer), это не очень удачная история.
— Почему же? Это удачная история. С этого все начиналось. Мы просто вышли из этой инвестиции.
— Я объясню зрителям, почему эта компания была многообещающая. Она разместила акции: сначала одна акция стоила $24, потом выросла немножко до $26, а потом все пошло не так, и сейчас акция стоит уже $3–4. А СЕО и основатель вообще в тюрьме.
— Так бывает. Компании имеют свой цикл — есть фаза рождения, расцвета и смерти. Когда мы инвестировали, то прекрасно понимали, куда мы вкладываем деньги. Но думали, что цикл продлится чуть дольше.
— Кредитования между людьми?
— Нет. Здесь речь идет о том, что после кризиса 2008 года, когда банки фактически ушли с рынка кредитования, освободилось определенное поле. На нем появились такие компании, они выросли, их было немного на рынке. Но мы понимали цикличность экономики и то, что постепенно будут приходить банки с более дешевыми деньгами и что качество кредитов будет становиться хуже. Это естественные вещи.
— Что такое качество кредитов?
— Это то, как заемщики отдают деньги. Мы смотрели их системы еще в самом начале, когда приехали и познакомились с Рено.
— Рено — это основатель Lending Club. Это был самый многообещающий финтех-стартап, в 2014 году он стоил миллиарды долларов.
— Он оценивался примерно в $1–2 млрд. У них все было гораздо проще, чем в России, — и IT-системы, и скоринг, и просрочки практически не было.
— Вкладывая, вы верили, что из этого получится новый большой банк?
— Была такая мысль. Большие банки создаются нечасто и стоят много. Сейчас на этом рынке есть такие компании, как Sofa, которые идут за банковскими лицензиями и превращаются в банки. Они накачиваются кредитной массой (peer-to-peer, студенческими кредитами) и получают каналы привлечения новых клиентов. В принципе это прямой путь к созданию банка. Но ничего страшного, есть и другие интересные проекты.
— Этим «ничего страшного» вы хотите сказать: «Один раз лоханулись — бывает»?
— Мы вышли без потерь, и у многих наших выходцев складывались удачные инвестиции (и первые, и последующие). Складывались потому, что у нас было свое понимание и не было таких шаблонов, как у наших зарубежных партнеров. Почему говорят, что нужно разогнать бизнес-школы? Они учат шаблонам, которые не работают, а надо работать без шаблонов. Если работать по шаблонам, то получается, что Юрию Мильнеру не надо было инвестировать в Facebook, потому что не находилось других инвесторов, которые по такой оценке могли бы купить такую компанию. Но это было не по шаблону.
— Это и для Facebook было не по шаблону.
— Да, только денег никто не давал. Сейчас я считаю немножко по-другому: в определенные моменты нужно делать не по шаблону, но в длинной перспективе правильные шаблоны работают. Все время работать не по шаблону — это тоже неправильно.
— А у вас есть любимый многообещающий стартап, в который вы верите? Не обязательно стартап — проект?
— Я не хочу называть. Не хочу сглазить.
— Вы суеверный?
— (Смеется.) Считайте так.
— Можете описать — про что это?
— Мне нравятся вещи, столкнувшись с которыми, человек скажет «вау!». Этого вау-эффекта хочется добиться. Я не собираюсь всю жизнь заниматься финтехом, только в течение какого-то определенного времени. Финтех образовался из-за чего? Из-за того, что банки не смогли оперативно перестроиться под новые возможности, которые дали технологии. И не смогли не потому, что глупые, а потому, что большие.
Банки — это огромный код, огромное количество систем. Везде появилось банковское регулирование, из банков, по сути, сделали полицейских. Кризис 2008 года дал финтехам возможность выйти на рынок. А вообще я считаю, что банки — это неправильно и плохо.
— В смысле?
— На пальцах — как кризисы происходят, как оно все происходит. Вот есть предприятие, оно хочет расти, предприниматель берет в долг деньги у банка, и он уверен, что отдаст. Предприниматель — вообще оптимист.
— Иначе не занимался бы этим.
— Но жизнь, к сожалению, не совсем радужная и оптимистичная. Предприятие, которое бизнесмен «выращивает», сталкивается с кризисами — в стране или на предприятии. Раньше это предприятие было целостное (завод, например), и оно потихонечку перетекало в банк. И так банки росли.
— Обрастая предприятиями, росли банки.
— Сегодня ситуация другая. Предприятие — это живой организм, люди, интеллектуальная собственность, связи. Банк не может его забрать и продолжать производить. Предприятие, скорее всего, будет разрушено. Если банк не получит много кредитов от таких предприятий, он может лопнуть. И так по цепочке.
— Все пострадавшие.
— Да. Если представить ситуацию, что конечным держателем долга является все-таки человек или группа людей, то почему предприятие банкротится? Потому что люди бегут в банки забирать деньги, потому что боятся, что им ничего не достанется. Для того чтобы отдать людям деньги, банк должен это предприятие обанкротить, взять на баланс или забрать оттуда какие-то деньги. И по цепочке все рушится. Но, если я знаю, что мой долг и предприятие живое, у меня нет такой срочности. Я могу этот кризис пережить. Я сижу в акции, и мне не надо быстро бежать продавать эту акцию и закрывать позицию, потому что акция может подрасти. И есть значительная вероятность, что предприятие сохранится. Будет работать успешно, и я верну свои средства.
— Виктор, так вы идеалист.
— Конечно. Поэтому я считаю, что эта система должна быть немножко другой. И финтех вносит эти изменения. И это мне кажется правильным.
«Крипта — это другая реальность»
— Виктор, совсем вбок вопрос. Я часто встречаю здесь российских инвесторов, у которых глаза горят только на одно слово — крипта. А у вас?
— И я конкретно, и мы (FinSight) смотрим на это дело уже года три-четыре — это достаточно давно по меркам крипты. У меня за это время много чего менялось.
Но сейчас у меня такое ощущение, что крипта состоялась и она останется надолго. Как сказал один человек, если думать о фундаментальной составляющей крипты и исходя из этого принимать решения, то надо забыть все, что ты знал до этого.
Хотя есть несколько опасений. Первое опасение, которое я сам испытываю, заключается в том, что количество людей, адептов реальности крипты, пока ограничено. Идея оказалась настолько драйвовая и втягивающая, что она очень быстро засосала в себя этот поток людей и показала рост. Как оно будет дальше?
Второе опасение касается регулирования. Хотя говорят, что это невозможно «удушить», но если сильно захотеть, то это, наверное, можно сделать. В США пока нет большой угрозы, это стараются не «душить». Если большая угроза появится — безопасности или чему-то, то могут и помешать.
— Знаете, один мой знакомый банкир излагал такую идею, которая, может быть, вам покажется близкой. Он говорил, что блокчейн и криптовалюты могут сблизить потенциальных инвесторов и обычных людей, которые участвуют в программах лояльности по отношению к каким-то компаниям. Условно говоря, если бы Starbucks выпустил крипту, то вместо карточки лояльности — что по сути и есть взаимообмен денег и бонусов — я могла бы получить крипту.
— Большое количество людей хотели попробовать себя как инвесторы и вкладывались в различные ICO. В каком-то объеме это будет продолжать существовать. Это легкий способ инвестиций без заморочек, если речь идет о небольших суммах. В принципе там много углов, под которыми на это можно смотреть. Но это кажется мне интересным.
«В Америке люди больше не напрягаются»
— Есть что-нибудь, что ставит российских инвесторов в специальное положение? Почему их так волнует эта тема? Гипертрофированно. Американские инвесторы не сходят с ума от крипты.
— Не сходят, потому что, во-первых, у них есть свои инструменты для рискованного инвестирования. А если быть откровенным и честным, то мне один товарищ сказал: «Ты не думай, что американцы будут пользоваться тем, чем будут пользоваться российские инвесторы — какими-нибудь индивидуальными средствами, анализом и так далее. Этим пользуются китайцы, русские — у кого хорошая математическая школа. А в Америке они пользуются простыми способами». Вообще лучше всего отдать деньги в доверительное управление — и будет доход.
— Это теория превосходства развивающихся наций над развитыми?
— Какие-то нации начинают жить в свое удовольствие, а какие-то еще не достигли этого уровня.
— Вы думаете, что в Америке можно расслабляться? Мне так не показалось.
— Если говорить про открытия, которые у меня случились, то многие связаны с людьми. Самое большое разочарование — когда я ехал, то думал, что в Америке, в Нью-Йорке можно найти любых людей и решить любую задачу, а это не так. Возьмем простой пример – нужно перестроить дом и взять архитектора. Я с одним год промучился, другого пришлось взять, хотя в России все это происходило просто и быстро. И я думал: это я такой неудачник? А один мой хороший знакомый говорит: архитектор нормальный, закончил университет и ушел на большие объекты, а твой дом перестраивать — это для самых неудачников. Люди, которые что-то могут, сразу улетают далеко. Когда рынок большой, эти люди заполняют весь этот рынок. И получается так, что качество сервисов страдает.
— Вы говорили, что в конце всегда нужно говорить про знакомства, потому что это тема бесконечная. Вы можете мне ответить, почему люди не знакомятся в Facebook, Snapchat, Instagram, зачем им для этого нужны другие сервисы?
— Люди знакомятся везде — и в Facebook, и на форумах. Хлеб можно покупать и в супермаркете, и в булочной. Люди пользуются тем, что им удобно. Мы же понимаем, что онлайн-дейтинг — это основной канал поиска людей, знакомства, даже создания семьи. Каждый пользуется тем, чем умеет.
— А социальные сети с нами навсегда или будет что-то следующее?
— Интернет-гиганты с нами надолго. Формирование открытого интереса со стороны пользователей и создание устойчивых привычек уже произошло. И если эти компании не будут совершать больших ошибок, то они свое место будут держать достаточно долго. Они стали умными и изощренными. Такие компании еще, может быть, будут появляться, но достаточно редко.
— Теперь мне понятно, почему вы смотрите на финансы, а не на интернет.
— Я смотрю на то, что мне интересно.
← Предыдущий • Все выпуски • Следующий →