Это не оттепель, это реально весна
В постсоветской стране умер диктатор — и все изменилось. Репортаж Ильи Жегулева из Узбекистана
18 октября в Москве открыли памятник первому президенту Узбекистана Исламу Каримову. В тот же день президент России Владимир Путин прилетел с официальным визитом в Ташкент. Предыдущий раз Путин приезжал в Узбекистан два года назад — на похороны Каримова. Бывший первый секретарь узбекского ЦК Компартии, Каримов бессменно правил страной с 1989 по 2016 год, строил экономику на советский манер и создал в Узбекистане жесткий авторитарный режим — оппозиционным политикам и инакомыслящим приходилось уезжать из страны; протесты подавлялись; в тюрьмах сидели сотни политзаключенных. В последние два года в Узбекистане многое изменилось — освободили курс доллара, объявили политическую амнистию, начали развивать туризм и привлекать в страну инвесторов; узбекскую либерализацию поддержали даже в редакционной колонке The New York Times. Спецкор «Медузы» Илья Жегулев побывал в Узбекистане и выяснил, действительно ли после смены власти там стало больше свободы, денег и возможностей.
«Не хотите сто грамм? — дружелюбно спрашивают соседи по столику в тихом южнокорейском ресторане в центре Ташкента. — У вас работа? Так и у нас тоже!»
Крупные мужчины, разливающие водку из запотевшего графина, как выясняется, прилетели из Иркутска и Томска на геологическую разведку — в Узбекистане они собираются искать золото и уран. И, скорее всего, найдут: разведанных запасов золота в стране — две тысячи тонн, урана — в сто раз больше. Два года назад геологи и представить не могли, что окажутся в Ташкенте. «Сюда вообще никого не пускали», — говорят они. Теперь правительство разрешило иностранным инвесторам осваивать узбекские рудники — золотые, урановые, вольфрамовые, литиевые.
Это только одно из свидетельств перемен, случившихся в Узбекистане после смерти Ислама Каримова и смены власти, — и не самое яркое. Уроженец Бухары и гражданин России Искандар Махмудов участвует в проекте по развитию местного сталелитейного производства на полтора миллиарда долларов. Один из богатейших людей Бельгии миллиардер Фаттах Шодиев возрождает символ советского футбола — команду «Пахтакор» — и возводит для нее стадион, параллельно курируя интеллектуальный клуб, где успешные узбеки со всего мира обсуждают, как меняться стране. Однокурсник Шодиева, один из богатейших людей России Алишер Усманов строит в Бухаре туристический кластер, а в Ташкенте исламский образовательный центр — и заявляет, что намерен инвестировать в страну «как можно больше».
Новый президент и бывший премьер-министр Узбекистана Шавкат Мирзиёев, не критикуя предшественника, быстро меняет страну, которая при Каримове была фактически закрыта для внешних влияний. В ходу слова «либерализация» и «реформы» — в стране разрешили свободно менять сумы (местную валюту) на доллары, освободили политзаключенных, открыли границы, ослабили цензуру.
После смерти диктатора Узбекистан становится другим — но в каком-то смысле остается прежним.
Цепной пес Каримова
«Когда мы начинали дело, никто не говорил нам: „Здравствуйте, брат, проходите“. Вам сегодня всем президент говорит: „Молодежь, начинайте, дорога вам открыта. Если вам что-то нужно — я сам помогу“». Так выступал Алишер Усманов в сентябре 2017 года, приехав на свадьбу своего племянника в Ташкент. Среди тех, кто слушал его речь, было несколько предпринимателей, по разным причинам уехавших из Узбекистана еще в 1990-х.
Президента, который открывает дорогу, до недавнего времени считали верным сторонником режима Ислама Каримова. Мирзиёев почти полтора десятка лет был у Каримова премьером — пока президент жестко подавлял волнения внутри страны (например, беспорядки в Андижане в 2005 году привели к сотням жертв) и отказывался выстраивать отношения и с Западом, и с ближайшими соседями. Пока Каримов был жив, его будущий наследник никогда с ним не спорил, почти не давал интервью и старался быть максимально незаметным — в Узбекистане никто не ожидал, что власть Мирзиёева будет другой. «Он был цепным псом Каримова, — вспоминает журналист Алексей Волосевич, главный редактор сайта AsiaTerra. — Построит предприниматель ресторан, через какое-то время приезжаешь — там пустое место. [Что случилось?] Мирзиёев приехал, приказал снести. Он был тараном Каримова для разных нехороших вещей».
Как именно Мирзиёев пришел к власти после смерти президента, до сих пор до конца не ясно. По закону полномочия Каримова переходили председателю сената, однако тот от них отказался; фактически по советской традиции страной стал управлять человек, ответственный за похороны, — то есть Мирзиёев, который до того фаворитом Каримова не считался. Одни собеседники «Медузы» считают, что Мирзиёев вовремя консолидировал сторонников, первым объявив о болезни Каримова — произошло это 28 августа 2016 года (до того о недомоганиях Каримова никогда официально не объявлялось; сразу несколько источников сообщали, что Каримов умер уже 29 августа, но официально датой смерти президента было объявлено 2 сентября). Есть версия и о влиянии Москвы — Алишера Усманова считают хорошим знакомым Мирзиёева; якобы именно он сумел убедить Кремль в том, что лучше кандидатуры не придумаешь. Сыграло свою роль и то, что Мирзиёев был сильно моложе другого потенциального наследника Каримова — 72-летнего главы Службы национальной безопасности Рустама Иноятова.
Мирзиёев и сейчас называет Каримова «великим человеком». Он построил в Самарканде большой мемориал предшественнику и воздвиг ему памятник, к которому до сих пор съезжаются со всей страны. Однако уважительная риторика не мешает новому президенту перестраивать все то, что защищал Каримов.
«[Мирзиёев] у меня не вызывает отвращения», — говорит Умида Ахмедова, режиссер и фотограф, которую в 2014 году задерживали за акцию в поддержку украинского «Евромайдана». Сейчас Умида работает на узбекский филиал «Радио Свобода». Другие собеседники «Медузы» и вовсе не скрывают оптимизма по поводу смены власти. «Когда вы говорите „оттепель“, всегда подразумевается, как будто потом последует что-то плохое, — говорит Зафар Хашимов, владелец одной из крупнейших продуктовых сетей в стране. — Я бы не сказал, что это оттепель, которая между заморозками. Это реально весна».
Легализация бороды
— Ох, только бы сейчас не было выноса мозга на пограничном контроле, — говорит мой попутчик Али. Владелец нескольких палаток с шаурмой в Уссурийске, в течение всего перелета что-то печатающий на «макбуке», едет на родину впервые за полтора года и явно нервничает.
— Везете что-нибудь нелегальное? Вы же гражданин Узбекистана.
— В том-то и дело. Самое нелегальное — это моя щетина, — улыбается Али, показывая на свою аккуратную, модно подстриженную бородку.
— Сейчас же у всех такая?
— Посмотрите внимательнее. Мы тут с вами одни такие на весь самолет, — отвечает Али. И действительно: огромный «боинг» набит узбеками, каждый из которых гладко выбрит. — Бороды у нас Каримов запретил как признак радикальных исламистов. Не то чтобы их нельзя носить, просто тебя будут останавливать, задерживать без причины и выносить мозг.
Впрочем, Али переживал зря — границу он прошел почти моментально; ни ему, ни мне никаких лишних вопросов на паспортном контроле не задавали. Не возникло никаких проблем и на таможне — хотя раньше в аэропорту Ташкента не было даже «зеленого коридора»: о его появлении зампред госкомитета по развитию туризма Абдулазиз Аккулов рассказывает как о важной политической победе. Раньше декларация была обязательной для всех — а перечислять в ней нужно было все деньги и ценности вплоть до серийных номеров телефонов.
Улететь домой раньше тоже было непросто. «Нельзя было вывозить местные деньги — ни одной бумажки, — вспоминает Анастасия Плотникова, туристкой посещавшая Узбекистан несколько лет назад (на деле небольшое количество сумов вывезти все-таки было возможно). — В выездной декларации тоже все нужно указать, далее они сравнивают декларации. Я всех деталей не помню, но одна лишь пауза и неуверенность в ответах на их вопросы — и вот я уже в крошечной комнатке, раздета и обыскана женщинами-полицейскими. Меня отпустили — не нашли ничего; моего спутника помурыжили около часа и взяли почти все рубли, которые не совпадали с декларацией. Это было очень неприятно».
Теперь эти процедуры отменили. После Каримова госкомитет по туризму вырос в три раза — и заставил играть по новым правилам коллег. Узбекские таможенники переоделись в форму без погон; в министерстве иностранных дел разработали новые правила въезда в Узбекистан; в Самарканде и Бухаре появилась специальная туристическая полиция: ее главная задача — помогать иностранцам, а на работу туда берут только при знании языков. Для семи стран, включая Японию и Южную Корею, вообще отменили визы; для еще 51 страны упростили оформление документов — электронную визу теперь можно получить за два дня. Если на пару дней останавливаешься в Узбекистане транзитом — виза тоже не нужна. За регистрацию иностранцев в стране теперь отвечают гостиницы — а чтобы зарегистрировать частный гостевой дом, больше не нужно возиться с бюрократией. «Раньше у нас была процедура сертификации учреждений, больше 30 документов нужно было собрать, — рассказывает Акулов. — Все это отменили, остался только реестр. Они о себе дают знать, мы их включаем в реестр — и все».
Главу комитета по туризму при Мирзиёеве повысили до вице-премьера — и наняли ему советников по развитию из Южной Кореи, Турции и Японии. Как утверждает Акулов, все это сработало: в первые восемь месяцев 2018 года в Узбекистан, по данным чиновника, приехало более чем вдвое больше людей, чем за год до того (3,4 миллиона против полутора). В основном — из соседних республик: во времена Каримова доехать до Узбекистана было сложно даже из Киргизии, Казахстана и Таджикистана — из-за сложных отношений между странами (с президентом Таджикистана Эмомали Рахмоновым Каримов якобы однажды даже подрался).
«Мы были почти заблокированы, изолированы от всех соседей. Мы почти со всеми поссорились — Казахстаном, Туркменистаном, Киргизией, — говорит предприниматель Хашимов. — Почему такие отношения были и почему граница была на замке — точно не понятно. Какие-то государственные интересы, видимо, так трактовались. Но как только пришел новый президент — все изменилось». Мирзиёев уже успел наладить отношения не только с соседями, но и с Путиным (президент России уже принимал узбекского коллегу в Москве, а сейчас приехал с официальным визитом в Узбекистан), и с Трампом — в Вашингтон он ездил этой весной.
«Если раньше на границе с Таджикистаном машины стояли около семи часов, то недавно я границу за 15 минут прошел, — рассказывает другой узбекский бизнесмен Хикмат Абдурахманов. — Раньше во всех проблемах винили прошлое или соседей, врагов у границ. А сейчас решили, что фиг с ним — и с прошлым, и с соседями. Самый главный стержень этих реформ — то, что мы перестали ведьм искать».
После Госплана
Экономическую систему Узбекистана предыдущий президент строил в одиночку — ни с кем не советуясь. «С середины 1990-х годов в стране был один экономист [Каримов]. Он считал, что в экономике разбирается гораздо лучше умников-теоретиков, потому что он „знает жизнь“, — рассказывает Юлий Юсупов, экономист и директор узбекского Центра содействия экономическому развитию. — Он работал в [республиканских] Минфине и Госплане, и все его представления об экономике абсолютно совковые. Зато убежденность в правоте — абсолютная. Основные решения принимал он сам. Если что-то шло не так, находили крайнего; вместо того чтобы решать экономическим путем, использовались административные ресурсы».
Главной идеей Каримова было стимулирование отечественного производителя низкой стоимостью доллара. Государство установило цену местной валюты примерно вдвое ниже рыночной, а свободное хождение доллара запретило. Экспортеров обязали продавать часть выручки по официальному курсу; фермеры, в свою очередь, должны были продавать по внутренним ценам хлопок, который государство потом сбывало за валюту на внешние рынки. При этом местным производителям обеспечили защиту от внешних конкурентов — через огромные пошлины на импортные товары. Некоторые из них действуют до сих пор — почти вся страна ездит на Chevrolet, потому что это единственные автомобили, которые делают в Узбекистане, а пошлины на ввоз машин составляют больше 100% (впрочем, с начала 2019 года отменят и их).
В итоге покупать доллары при Каримове могли только избранные компании — чаще всего, по словам собеседников «Медузы», они были связаны с чиновниками. «Каримов очень сильно боялся олигархов, — рассказывает местный предприниматель и владелец газеты „Новости Узбекистана“ Виктор Михайлов. — Из-за этого в итоге получилось, что чиновники-силовики сами стали олигархами. Главная цель нынешнего президента — с ними покончить». В пример Михайлов приводит судьбу Рашида Кадирова — бывшего генпрокурора и члена Конституционного суда Узбекистана арестовали за превышение полномочий и взятки в феврале 2018 года.
Обилие льгот помогало узбекским промышленникам вообще не думать о конкуренции с зарубежными рынками, — например, сахарные заводы продавали свою продукцию по ценам в полтора раза выше зарубежных. Стимулов к развитию не было — к тому же мешала невозможность конвертировать сумы в более стабильные деньги. «Кривое понимание того, как работает экономика, спровоцировало дефицит валюты, — говорит предприниматель Абдурахманов. — Страна жила при нескольких разных курсах валют». В Узбекистане было огромное количество серого экспорта, а на таможенных сборах зарабатывали в основном чиновники. Иностранные компании не могли выводить выручку в доллары — и поэтому предпочитали просто не заходить на узбекский рынок.
С приходом Мирзиёева курс доллара освободили — он взлетел вдвое, но в итоге все равно оказался ниже того, что был на черном рынке. Кроме того, государство снизило пошлины — благодаря чему стало меньше серого импорта. Как говорят собеседники «Медузы», эти меры помогли сразу нескольким отраслям экономики. За 19 лет Зафар Хашимов сумел открыть 18 супермаркетов «Корзинка»; за последние два года — еще 27. Бизнес Хашимова развивается так стремительно, что возникли слухи о его связях с семьей президента (жену Мирзиёева зовут Зироатхон Хошимова), но сам предприниматель их категорически отрицает: «С супругой президента мы даже не однофамильцы».
Виктор Михайлов тоже говорит, что жить стало лучше всем без исключения узбекским бизнесменам. «У нас раньше таможенная пошлина 60% была, акциз 60% и НДС еще 20%, — говорит Михайлов, рассказывая о том, как ввозил в Узбекистан товары для салонов красоты. — Сейчас пошлина 30%, акциз 10%. В два с лишним раза платим меньше. Все были заинтересованы в „черных“ поставках, коррупция в таможенных органах была неимоверная. Cейчас этого всего нет».
Единственный страх Хашимова сейчас — это то, что у него могут появиться зарубежные конкуренты. Впрочем, иностранцы пока вкладываться в Узбекистан не торопятся — по уровню иностранных инвестиций на душу населения страна находится на последнем месте во всем бывшем СССР. Мирзиёев рассчитывает на инвесторов, которые придут по зову крови, — но пока люди из Узбекистана продолжают уезжать, чтобы обеспечить свои семьи. В 2017 году узбеки заняли первое место по переводам из России, отправив на родину 3,9 миллиарда долларов.
Есть, однако, изменения и здесь. Каримов обвинял мигрантов в отсутствии патриотизма. Мирзиёев заявляет, что это проблема государства, — и помогает уезжающим: медицинские страховки для них теперь делают в Узбекистане, там же мигрантов учат русскому языку.
«Великое будущее»
35-летний Ойбек Шайхов встречает меня в переговорной в новом ташкентском бизнес-центре из стекла и бетона. Шайхов вырос в Бельгии, где вместе с партнерами консультировал крупные нефтяные компании, — а сейчас настолько часто мотается в Ташкент, что решил перевезти сюда семью. И дело не в нефти, хоть она в Узбекистане и есть. Шайхов координирует международную организацию Buyuk Kelajak («Великое будущее») — это первый некоммерческий исследовательский институт в стране, который сам бизнесмен предпочитает называть американским термином think tank. Учредители института работают топ-менеджерами в крупных компаниях от Калифорнии до Москвы; состоят в нем узбекские эксперты, живущие в разных странах мира. Вместе они пытаются разработать для Узбекистана программу развития до 2035 года.
По словам Шайхова, идея создать организацию возникла, когда Мирзиёев, приехав в США, встретился с соотечественниками. «Это была первая встреча такого рода, прозвучали слова: „Страна вас ждет. Вы можете вернуться“, — вспоминает бизнесмен. — Услышав это, многие из нас стали думать — как помочь стране на расстоянии, не бросая все и не возвращаясь в Узбекистан?» Как говорит Шайхоев, все, кто работает в Buyuk Kelajak, делают это бесплатно — однако некоторые становятся из экспертов чиновниками: например, директор одного из управлений лондонского банка HSBC Одилбек Исаков стал официальным советником министра финансов Узбекистана, а ученого Юлбарсхона Мансурова недавно назначили заместителем министра инновационного развития. Три года назад Мансурова, который тогда работал в Дальневосточном федеральном университете, выдворили из России за нарушение миграционного законодательства.
В мэры (хокимы) Ташкента позвали известного предпринимателя Джахонгира Артыкходжаева — никогда не работавшего на госслужбе основателя группы компаний Akfa, которая производит пластиковые двери и стеклопакеты, а также занимается строительством. По словам Абдурахманова, после этого общаться с городскими властями стало гораздо проще — и когда его самого попросили помочь государству, он сразу согласился. Абдурахманов создал Общественный совет Ташкента, — по словам бизнесмена, в него входят активные граждане, которые дают властям полезные советы (например, жена Абдурахманова, которая возглавляет консалтинговую компанию, занимающуюся реформой госсектора, или владелец одного из ташкентских рекламных агентств). «Мы создали рабочую группу по незаконной вырубке деревьев в городе, — приводит бизнесмен пример. — Придумали специальный номер: если увидите, что нечто срубается, набираете — и сразу кто-то приезжает на место на разбирательство». Другие проекты совета включают в себя, например, восстановление мозаик на ташкентских домах и подготовку путеводителя по городу.
«Наша цель — быть мостиком между обществом и властью, — продолжает Абдурахманов. — В городском парламенте люди старой формации, а мы — креативное крыло. К нам любой может попасть — просто написать нам в фейсбук и потом пройти через голосование». Впрочем, Абдурахманов признает, что у активистов иногда возникают проблемы с теми самыми людьми, которым они пытаются помочь. «Уровень доверия общества даже меньше, чем к власти. Люди не понимают, как на безвозмездной основе можно прийти и работать, — рассказывает бизнесмен. — „Зачем оно вам нужно?“ Всех волнует только этот вопрос».
Правозащитники против силовиков
Днем 27 сентября 2017 года 44-летний спортивный журналист Бобомурод Абдуллаев вышел из дома. Через 200 метров к нему подбежали какие-то люди и затолкали в машину. Там ему надели на голову мешок — а сняли уже в подвале. Вокруг себя Абдуллаев увидел железные стулья и ремни, приделанные к потолку и стенам. Люди в штатском, так и не представившись, предложили ему выдать компромат на Рустама Иноятова — председателя Службы национальной безопасности и самого влиятельного силовика в стране.
Абдуллаев практически сразу понял, что его специально провоцируют, чтобы поймать с поличным. Он действительно публиковал критические статьи об Иноятове — но делал это под псевдонимом; журналист решил, что неизвестным нужны основания, чтобы обвинить его в антиконституционной деятельности.
Отвечать на вопросы Абдуллаев отказался — и тогда его начали пытать. Били по левой руке и по ногам — пластиковой трубой, битой, дубинкой. Правую руку не трогали — как пояснили сами похитители, чтобы журналист смог написать показания. Разозлившись, они начали задавать ему вопросы не только про Иноятова. Как утверждает Абдуллаев, сотрудники СНБ — похитителями оказались именно они — спрашивали, почему он поддерживает нового президента Мирзиёева, называли того «популистом» и обещали «убрать» его до 1 января 2018 года.
Через некоторое время, по словам Абдуллаева, его перевели в следственный изолятор — но пытки продолжались и там. Ему не давали спать (в камере не было матраса, и журналисту приходилось ютиться на трех табуретках), угрожали — и в итоге Абдуллаев сдался, подписав признание, что писал критические статьи об СНБ по указке Мухаммада Салиха, главного узбекского оппозиционера, давно живущего за пределами страны.
Журналиста обвинили в заговоре с целью свержения конституционного строя — но в итоге он отделался относительно легко. Как рассказывают собеседники «Медузы», именно в этот момент, осенью 2017 года, отношения между новым президентом Узбекистана и Иноятовым обострились. Официально они не ссорились — и глава СНБ продолжал подчиняться президенту. Однако ходили слухи, что Мирзиёев в сентябре и октябре 2017 года летал на самолете, взятом в аренду у Алишера Усманова, чтобы его не сопровождали сотрудники СНБ. В январе 2018 года Иноятова отправили в отставку, сделав советником президента, а сам СНБ реформировали, отдав часть его полномочий другим ведомствам.
Судьба Абдуллаева сразу переменилась. После отставки Иноятова с ним стали обращаться подчеркнуто вежливо. Журналисту удалось отправить обращение к президенту с рассказом о пытках и обвинениями в адрес СНБ. Суд проходил открыто, на него пригласили сотрудников американского посольства — и когда Абдуллаева освободили, посол США в Узбекистане выпустил отдельное заявление, в котором одобрил прозрачность процесса. Следователь по делу журналиста сейчас под арестом, а бывший заместитель Иноятова уже получил пожизненный срок за контрабанду оружия, коррупцию и связи с организованной преступностью.
При этом Абдуллаева не оправдали — а приговорили к году исправительных работ, в течение которого он должен был отдавать 20% зарплаты государству. Сейчас журналист работает маркетологом и к публицистике пока не возвращался; на встречу со мной он пришел с женой, пояснив, что боится выходить из дома. Вдруг что-то поменяется — и его снова арестуют.
Одним показательным процессом дело не ограничилось — по амнистии, объявленной в конце 2016 года, на свободу вышли сотни политзаключенных. Правозащитник Дилмурод Саидов провел в тюрьме почти девять лет — в феврале 2009 года его арестовали по обвинению в вымогательстве. Как рассказывает сам Саидов, он тогда представлял в суде интересы фермеров, которые жаловались на администрацию своего района; полицейские срежиссировали ситуацию так, будто ему передали в ресторане взятку. Заявители отказались признавать, что Саидов просил у кого-то денег, но его все равно осудили. 5 ноября 2009 года его жена вместе с пятилетней дочкой ехали к нему на свидание в колонию, попали в аварию и погибли.
Сейчас Саидов живет один — в квартире на первом этаже, где он спилил решетки на окнах, чтобы они не напоминали ему о тюрьме. Вместе с другим отсидевшим и вышедшим правозащитником Агзамом Тургуновым они собираются отстаивать права политзаключенных: их хоть и амнистировали, но не реабилитировали. Тургунов уже возглавляет правозащитную организацию «Мазлум» («Угнетенные») — она помогает людям, пострадавшим от действий властей.
Саидов рассказывает, что они уже передали предложение по созданию спецкомиссии, которая должна заняться пересмотром политических дел, в парламент и узбекскому омбудсмену; по его словам, все отнеслись к инициативе положительно. Дело идет медленно — но Саидов относится к нынешней ситуации в Узбекистане с осторожным оптимизмом. «Гной, собранный в течение 25 лет, за три года не уберешь, — говорит правозащитник. — Но если скажут „вас правильно осудили“ — я буду действовать сам. Отомщу тем, кто отвечал за мой арест и писал на меня ложные заявления».
Свобода слова, но не совсем
Свобода слова в Узбекистане начала восстанавливаться благодаря экономисту Юлию Юсупову. Во всяком случае, так считает он сам.
Через две недели после смерти Каримова, в конце сентября 2016 года, на одном из киргизских сайтов вышло интервью с Юсуповым, где он рассказывал, что государственная статистика многие годы вводила население в заблуждение. Раньше бы за такое наказали, однако теперь никаких ответных мер не последовало. Еще через несколько месяцев узбекский Kommersant.Uz (к российскому он отношения не имеет) опубликовал статью Юсупова под названием «Чего нам ждать от либерализации валютного рынка». «Поначалу не хотели печатать — там речь шла о существовании черного рынка, а официально никакого черного рынка в стране не было, — вспоминает экономист. — [В итоге статья вышла] их не закрыли, на меня кирпич не упал. С этого времени начала развиваться публицистика». Сам Юсупов теперь постоянно выступает на экономических конференциях, много публикуется и даже помогает правительству разрабатывать новый налоговый кодекс.
«С моей подачи стали развиваться обсуждения, электронные СМИ стали публиковать осторожные критические материалы, — продолжает Юсупов. — Фейсбук стал самым распространенным каналом для дискуссий. И от власти поступали сигналы — мол, давайте обсуждать проблемы, совместно их решать». 2017-й Мирзиёев объявил годом диалога с народом, заставил крупных чиновников завести фейсбук и реагировать на критику; как говорят сразу несколько собеседников «Медузы», на какое-то время электронная приемная стала по-настоящему эффективным оружием в борьбе с коррупцией и проблемами на местах.
Узбекские СМИ раньше могли писать проблемные статьи, только имея надежных информаторов среди силовиков — они давали сигнал, что можно «раскачивать» ту или иную ситуацию. Об этом говорит и журналистка Дарина Солод, и владелец газеты «Новости Узбекистана» Виктор Михайлов. Когда-то, вспоминает он, ему предложили сотрудничать с МВД, чтобы писать об Исламской партии возрождения и «проводить профилактическую работу». Так как партия была антисемитская, а Михайлов возглавлял местный еврейский центр, он с готовностью согласился. Долго, впрочем, сотрудничество не продлилось. Михайлов начал публиковать материалы про коррупцию — сначала его не трогали («думали, что статьи санкционированы»), а в 2011 году все-таки арестовали, обвинив в хищении госимущества. Михайлов отсидел два года — но потом вернулся в бизнес и журналистику.
С тех пор многое изменилось. Гендиректор независимого сайта «Фергана» Даниил Кислов многие годы не приезжал в Узбекистан — а в марте его пригласили в Ташкент на конференцию по взаимодействию с Афганистаном (туда же позвали, например, The New York Times и Deutsche Welle). «Все [на меня] набросились — вы самый известный оппозиционный журналист! — вспоминает Кислов. — Показали на телевидении, легализовали. Я перестал быть запретной персоной». В мае Кислов вошел в состав Buyuk Kelajak и теперь тоже участвует в разработке программы развития страны. «Через несколько месяцев после смерти Каримова пресса вдруг начала писать обо всем, — продолжает он. — Но не совсем. Президент, высшие должностные лица, наследие Ислама Каримова — о нем либо хорошее, либо ничего. Зато стали писать о социалке, дефиците воды, газа; о коррупции на низовом уровне».
Примеры, когда журналисты помогают в борьбе с государством, действительно существуют. Как рассказывает самаркандский предприниматель Акмаль Узаков, у жителей «европейской» части города (ее отстраивали российские генерал-губернаторы в конце XIX века) в какой-то момент возник конфликт с девелоперами: те стали выселять людей из частных домов, чтобы на их месте строить многоэтажные новостройки. Власти подписывали постановления об изъятии участков, — по словам Узакова, получая за это десятки тысяч долларов. Жители домов стали жаловаться в прокуратуру и СМИ. В итоге после нескольких публикаций в Самарканд даже приехал разбираться узбекский премьер — а главу региона и его сотрудников в июле 2018 года арестовали, обвинив в коррупции при согласовании новостроек.
Впрочем, участие журналистов в этой истории дорого обошлось некоторым из них. Про ситуацию в Самарканде активно писало ташкентское издание Citizen — и его главный редактор Дарина Солод узнала о том, что чиновников задержали, еще до того, как об этом объявили официально. Однако когда новость о задержании появилась на сайте, один из учредителей издания потребовал ее убрать. Солод и еще несколько человек в знак протеста покинули Citizen; в конце сентября они запустили новое издание — Hook Report. В обращении к читателям журналисты заявили, что «отказались от сторонних денег и инвестиций», — по словам Солод, пока они живут на свои.
Милиционеры бесчинствуют
В 2007 году у документалиста Умиды Ахмедовой вышла фотокнига «Женщины и мужчины: от рассвета до заката» — о гендерном вопросе в Узбекистане. В ответ государство обвинило Ахмедову в клевете и оскорблении нации. «Фотограф хочет сказать, что девушка, выйдя замуж, полностью потеряла свободу и плачет, прощаясь с отцом, — говорилось в заключении экспертизы, проведенной в рамках уголовного дела. — В Европе невесты, выходя замуж, не плачут, потому что у них нет этих чувств. Поэтому любой западный человек, посмотрев на эту фотографию, однозначно подумает, что в Узбекистане девушки выходят замуж насильно, поэтому плачут». Ахмедовой грозило полгода тюрьмы — но в итоге поднялся шум, и в феврале 2010 года ее освободили по амнистии сразу после вынесения обвинительного приговора.
Теперь гендерные проблемы в Узбекистане обсуждать немного проще. В 2018 году Ирина Матвиенко создала в соцсетях проект «Не молчи», в рамках которого женщины, столкнувшиеся с насилием, анонимно рассказывают свои истории. Матвиенко говорит, что изменения в стране ей видны невооруженным взглядом — достаточно просто прогуляться по улице. «Ташкент стал какой-то живой. Например, два года назад наш пешеходный Бродвей — это была просто пустая, мертвая улица. После событий в Андижане в 2005 году милиционеры не одобряли массовые скопления людей, музыкантов прогнали, Бродвей постепенно умер, а сейчас заново начал возрождаться, — рассказывает активистка. — Люди танцуют, играют на гитаре. Даже скамеек в городе стало гораздо больше».
Тем не менее свобода слова существует и для консерваторов и сторонников строгих религиозных правил. Как говорит Матвиенко, ей постоянно приходится удалять оскорбительные комментарии людей, ратующих за так называемый маънавият — традиционный консервативный узбекский уклад, на котором во многом строилась идеология режима Каримова. В сентябре на узбекском телевидении вышел провокационный репортаж о том, что школьницы слишком откровенно одеваются. Подготовил его Шерзод Кудратходжаев — человек, который недавно возглавил Университет журналистики и массовых коммуникаций; новый вуз, который фактически заменил все факультеты журналистики в стране (от встречи с «Медузой» Кудратходжаев отказался).
Религиозные блогеры набирают популярность быстрее независимых журналистов, признает главный редактор Asia Terra Алексей Волосевич. Когда-то он сам пострадал от действий властей — но теперь одобряет задержания блогеров, которых подозревают в исламизме: обычно их арестовывают на 15 суток и настоятельно просят не писать о религии. Волосевич считает радикальный ислам реальной угрозой, — по его словам, исламисты в Узбекистане организованы куда лучше, чем либеральная оппозиция, и сейчас, когда свободы слова стало больше, «подняли голову».
«У них конкретных лидеров нет, — объясняет Волосевич. — Они объединяются в соцсетях, в фейсбуке появляются аккаунты имамов, мулл, у которых тысячи подписчиков». Я пытаюсь проверить слова коллеги, но из Ташкента это сделать сложно: в начале сентября с доступом к фейсбуку, после смерти Каримова ставшему площадкой для общественной дискуссии, начались проблемы. Не исключено, что они были вызваны перебоями у самого фейсбука, но VPN здесь научились пользоваться еще во времена Каримова. Через несколько недель начались жалобы и на работу YouTube — как объяснил «Медузе» источник, близкий к правительству Узбекистана, временные: «Настраивают оборудование для фильтрации контента».
Период диалога с народом, похоже, заканчивается. «В первый год электронная приемная президента отлично работала, а сейчас стало как всегда — письма спускают в ту организацию, на которую вы жалуетесь», — говорит Дарина Солод. «Последний раз руководство страны собиралось для встречи с гражданами в конце декабря», — добавляет Зульфия Худайберганова, которая безуспешно пытается получить у властей компенсацию за отнятый у ее семьи дом, а также оспорить несправедливый приговор своему брату. Летом ее арестовали за попытку встретить президента у его резиденции, чтобы рассказать о проблеме. Как утверждает женщина, десять суток под стражей ее кормили помоями, которые не хотела есть даже собака. «Мирзиеёв СНБ закрыл и всю власть передал милиционерам, — резюмирует Худайберганова. — Теперь милиционеры бесчинствуют».
Новые экономические свободы в Узбекистане пока почти не трансформируются в политические. За время правления Мирзиёева оппозиция в стране так и не появилась — а самый заметный публичный оппозиционный политик Мухаммад Салих по-прежнему живет в Турции. О свободных выборах в стране речь даже не заходит; местные жители куда более охотно обсуждают со мной выборы в России и Владимира Жириновского, чем узбекскую политику.
Сам Салих в разговоре с «Медузой» признает: определенные надежды на новый режим у него были. «В течение двух последних лет мы относились к власти нормально и даже в некоторой мере выражали ей поддержку — приостановили критику, чтобы дать разобраться со страной», — рассуждает он. Однако сделанного Мирзиёевым, по словам политика, явно недостаточно — в пример он приводит тот факт, что в Узбекистане до сих даже официально не работают западные СМИ. «Оппозиционных политических партий либерализация вообще не коснулась, — заключает Салих. — А без оппозиции не будет никакой либерализации».
«У вас [в России] есть хотя бы бутафорские лидеры партий, — поддерживает его Кислов. — В Узбекистане до сих пор нет ни одного председателя парламентской партии из народа. Но хотя бы люди больше не пропадают, когда их посреди дня увозят в неизвестном направлении, надев мешок на голову».
Сам Кислов все так же живет в Москве, куда он переехал еще в середине 1990-х. И его «Фергана», и сайт Волосевича Asia Terra в Узбекистане по-прежнему заблокированы. Как это было и при Исламе Каримове.
Илья Жегулев, Ташкент — Самарканд