Власть взялась за тело. Как население России превратилось в ресурс
Физкультурный парад на Красной площади. Москва, 1939 год. Фото: Анатолий Гаранин / РИА Новости
Оглядываясь на уходящий год, его основные темы и сюжеты, занимавшие российские медиа, мы неизбежно наталкиваемся на образ человеческого тела, подвергшегося насилию – причем часто во всех его анатомических подробностях. Тело заключенного ярославской ИК-1 Евгения Макарова, распятого на столе в «воспитательной комнате», воющего и просящего о пощаде, пока его методично избивают 18 человек, – на прошлогоднем видео, попавшем в «Новую газету». Фотографии голодающего Олега Сенцова из тюремной больницы в Лабытнанги, ежедневные сводки о состоянии его здоровья, уровне гемоглобина и пульсе. Несовершеннолетние школьники из дела «Нового величия» в клетке в зале суда и Анна Павликова, рассказывающая о пытках на следствии и получившая в СИЗО воспаление придатков. Эти картинки словно взяты из книги по истории Средних веков – или из классического трактата Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать», где он исследует историю аппаратов насилия и принуждения в эпоху модерна и начинает со впечатляющего описания пыток XVII века.
Пытки были частью российской репрессивной машины всегда, уходя корнями в славные традиции НКВД и ГУЛАГа (которые с каждым годом все решительнее возвращаются в нашу жизнь), но в 1960–1980-е годы, по свидетельствам очевидцев, немного отступили перед требованиями соблюдения «социалистической законности». После правоохранительного хаоса 1990-х, с наступлением силовой эпохи в 2000-е пытки вернулись в репертуар оперов. Ну а в 2010-е, по мере разбухания правоохранительной системы, которая перешла в режим самообслуживания, изобретая все новые угрозы и уголовные дела и получая под них все новые бюджеты, пытка стала необходимым элементом функционирования машины, работающей с единственным доступным ей ресурсом – человеческим телом, отжимая из него максимум полезности: признаний, дисциплины и рабского труда. Что, видимо, произошло в последний год – так это революция смартфонов и соцсетей; появилась критическая масса видеосвидетельств и вирусное распространение их по сетям – ни история казанского ОВД «Дальний» в 2012 году, ни даже резонансное дело Ильдара Дадина в 2016-м не имели такого обвального эффекта, как видео истязаний Евгения Макарова в Ярославле.
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Оформите подписку Redefine.Media, чтобы читать Republic
Подписаться [Можно оплатить российской или иностранной картой. Подписка продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.]