В прокат выходит «Хрусталь» — белорусская картина, выдвинутая на «Оскар». Это лучший русскоязычный дебют года
13 декабря в российских кинотеатрах начнут показывать «Хрусталь» Дарьи Жук — фильм, выдвинутый на соискание премии Американской киноакадемии от Белоруссии. Он рассказывает о девушке-диджее по имени Веля, которая в 1996 году пытается получить американскую визу, чтобы уехать из родного Минска в Чикаго, на родину музыки хаус. Кинокритик «Медузы» Антон Долин считает, что, несмотря на выбранное режиссером время и место действия, картина парадоксально злободневна — и речь в ней идет не только о Белоруссии 1990-х, но и о том, как сегодня живут бывшие страны соцлагеря.
Уникальность «Хрусталя» дебютантки Дарьи Жук определяется хотя бы тем, что это первый за бог знает сколько лет белорусский фильм, попавший в относительно широкий российский прокат. Традиционное постимперское высокомерие не пускает на экраны почти никаких картин из «бывших республик», а когда они изредка туда попадают, сборы оказываются крайне низкими. Причем зависит это не от чиновников или законов — только от воли зрителей и директоров кинотеатров. В «Хрустале», однако, есть моментально опознаваемое качество цельного, энергичного и художественно оправданного высказывания, которое невозможно игнорировать. Им дышит не только сама картина, но даже ее трейлер.
Почувствовали это и на родине Жук: «Хрусталь» решили выдвинуть на соискание «Оскара». Многим даже кажется, что у фильма есть шанс. Причина не в том, что режиссер училась в Штатах и смотрела на родную Белоруссию при помощи художественно выгодной двойной оптики — она и своя, и чужая одновременно. Скорее важно то, что «Хрусталь» вышел совершенно американским фильмом по многим параметрам. По драматургии, изображению, классу актерской игры. Его легко себе представить в международном конкурсе какого-нибудь «Сандэнса».
Странным образом сюжет не отдает архаикой, даже будучи откровенно опрокинутым во вчерашний день — те самые 1990-е, которые и в Белоруссии склонны считать лихими. Молодая героиня картины Веля (сокращение от Эвелины), юрист по образованию и диджей в ночном клубе по основному роду занятий, тоже неоспоримо лиха. Она намылилась уехать в Америку — страну свободы и ее любимой электронной музыки. А когда узнала в очереди в посольство, что потребуется справка с места работы, купила подложный документ на рынке. Заполнила анкету, вписала первый попавшийся номер телефона… А на собеседовании в посольстве узнала: теперь ей придется доказать, что она действительно работает на заводе, производящем хрусталь, причем в руководящей должности.
Тяжело вздохнув, не привыкшая сдаваться Веля отправляется туда, где находится ее вымышленный офис. Выясняется, что в обычной квартире: вдобавок ко всему, телефон там отключен за неуплату. Веля бежит на почту платить по счетам и застревает в чужой жизни, надеясь поймать звонок и дать верный ответ на заветный вопрос.
Действие фильма, переполненного авантюрами, совпадениями и случайностями, несется вперед и тормозит только в тихом омуте поселка Хрустальный, где очень советское — явно не заметившее смены государственного строя — семейство готовится к свадьбе старшего сына, сумрачного оболтуса, который недавно вернулся из армии. Веля попадает во временную петлю, будто в научной фантастике. Она-то мечтала из старомодного Минска перебраться сразу в счастливое будущее, за океан. А оказалась вместо этого в заколдованном затхлом прошлом, которое не кончится никогда. Здесь на стенах пыльные ковры, на полках бесполезный хрусталь, и ничем, кроме умножения этого хрусталя, по слухам успешно продаваемого в Европу (что никак не сказывается на материальном положении заводских рабочих), никто не занят.
Безвременье и делает «Хрусталь» парадоксально актуальным. Неспособность к эволюции и ее невозможность — тиски, которые держат крепче любой диктатуры. Музеефикация прошлого — вечно пилящая Велю мать работает экскурсоводом в Музее военной истории, где не иссякает поток скучающих экскурсантов, — не дает вылупиться настоящему. Стагнация и есть синоним родины. Жизнь до ужаса обычных обитателей Хрустального не предполагает никаких перемен — лишь их ритуальную имитацию, сродни шуточным церемониям на свадьбе.
Избавиться от следов повседневного унижения, с которым здесь сроднились все, категорически невозможно — проще стереть с тела унизительную татуировку «сука», принесенную женихом из армии. А компенсацией за собственную травму становится нанесение травмы ближнему, — например, раскатавшей губу на лучшую жизнь столичной фифе с ее яркой косметикой, цветными колготками и неосознанно презрительной интонацией, с которой она отказывается от любых strong connections.
При этом выразительный, трогательный и часто забавный «Хрусталь» никак не подогнать под пустой штамп «чернуха»: слишком объемными, живыми и сложными вышли все его персонажи. С другой стороны, параллели с перестроечным и постперестроечным кинематографом отрицать невозможно. Это своеобразная вариация и «Маленькой Веры», и «Облака-рая». Только в первой из этих картин яростный конфликт поколений давал смутную надежду на лучшее будущее, а во второй герой уезжал-таки в прекрасное далеко. Траектория Вели формально принадлежит той же эпохе, а по сути отражает наше тупиковое время — это движение по кругу, без перспектив.
Однако родина, обреченной на которую здесь оказывается героиня (и невольно за нее болеющий зритель), — это не только окраинный Хрустальный, но и турбулентный Минск. Персонификации Родины-матери — не только две мамаши, гостеприимно-сварливая из провинции и суховато-беспощадная из столицы, но и сама Веля с ее иллюзиями и стремлениями, надеждами и разочарованиями, расчетливостью и наивностью. Поэтому ее узнают как родную не только белорусы, но и все, кто живет на бесприютном постсоветском — и, шире, постсоциалистическом — пространстве.
Главную роль в «Хрустале» сыграла россиянка, уроженка Новосибирска Алина Насибуллина. Вообще все важные движущие силы в этой картине определяются женщинами, это касается и съемочной группы: сценарий вместе с Жук писала Хельга Ландауэр, оператором была Каролина Коста. Но мускулистый, злой, сильный «Хрусталь» язык не повернется назвать «женским фильмом», что бы этот оборот ни значил. Просто взгляд этих конкретных женщин оказался зорче, точнее, честнее, чем привычная нам оптика, — и тем самым определил заслуженно счастливую судьбу картины.
Антон Долин