Светлана Шмелева: «Если будет обмен заключенными, это шаг в сторону мира»

Сегодня, 29 января, активисты пикетов за обмен украинских политзаключенных на россиян, отбывающих срок в Украине, отнесут в администрацию президента России ходатайства 23 россиян, обратившихся к Путину с просьбой об обмене.

Светлана Шмелева — одна из инициаторов проведения бессрочного пикета — рассказала «МБХ медиа» о смысле акции, и о том, насколько обмен заключенными осуществим.

— Как родилась идея бессрочного пикета возле администрации президента?

— Идея встать с одиночным пикетом возле администрации президента возникла у Юлии Самойловой. Я знаю, что активисты в течение лета 2018 года пытались проводить пикеты в разных частях Москвы, но не очень получалось. Не было такой идеи, что пикет этот будет бессрочным. И ежедневным он стал с сентября. Пикет был вдохновлен Олегом Сенцовым и его голодовкой. Я же пришла к администрации президента с плакатом, на котором было обращение к гражданам Российской Федерации о том, что наши сограждане сидят в Украине и просят их обменять, а президент России молчит. Тема обмена — основная для пикета. И мы решили проводить пикеты до того момента, пока не начнется обмен осужденных россиян на украинцев, которые сидят в российских тюрьмах.

«В администрации президента запрещен интернет»

— Вы уверены в том, что обмен рано или поздно начнется?

— Уверенным быть ни в чем нельзя, но поскольку я профессионально занимаюсь гражданским просвещением и понимаю, что если граждане проявляют некую активность и если есть согласие в обществе — а за эти четыре месяца, разговаривая с людьми на улице, я поняла, что многие сегодня выступают за то, чтобы начался обмен — это может произойти. Милосердие совершенно не чуждо гражданам России, и есть понимание — и у украинских чиновников, и украинского общества — что обмен необходим.

Мы передали в администрацию президента России 60 тысяч подписей, которые были собраны за обмен всех на всех. А потом я еще ходила на прием в администрацию президента к Александру Козыренко, начальнику департамента управления по обращению граждан президента России.

— И что он сказал?

— Примерно был вот такой разговор. Я сказала, что 23 россиянина, которые сидят в Украине, обратились к президенту Путину с просьбой обменять их на украинцев, которые сидят в российских тюрьмах. Козыренко спросил меня: «А вы уверены, что они реально существуют, эти россияне на Украине? Как докажете, что это настоящие подписи, а не фейковые?»

Я говорю , вот СМИ пишут об этом.

Он мне ответил: «Мы с такими источниками не работаем. В администрации запрещен интернет, поэтому мы эти интернет—публикации не воспринимаем. Как докажете, что вообще эти люди существуют?»

— Вы относите в администрацию президента копии заявлений российских граждан. Их вам передала украинский омбудсмен Людмила Денисова?

— Да, мы относим эти прошения. Но передаем и «список Сенцова» — фамилии украинцев, которые сидят в российских тюрьмах и колониях.

— Это правда, что Денисовой не удалось встретиться во время ее приезда в Москву ни с Москальковой, ни с Михаилом Федотовым?

— Да, у нее уже была назначена встреча с Москальковой, но та прислала Денисовой смску, что ее куда—то срочно вызвали в командировку, и встреча не состоится. На следующий день у Денисовой была запланирована встреча с главой СПЧ Михаилом Федотовым, я как раз стояла в пикете возле администрации президента, видела, как Денисова туда зашла, но Федотов с ней тоже не встретился, сославшись на то, что его срочно вызвал президент. Так что Денисова встречалась с членами комиссии СПЧ по международным делам, и было заявление члена СПЧ Екатерины Винокуровой, что теперь они будут заниматься обменом украинских моряков, задержанных в Керченском проливе, на российских граждан, которые содержатся в Украине.

Подмена обмена

— Этих моряков надо сначала осудить, как минимум должно пройти полтора года.

— Если их признают военнопленными, то тогда суд будет не нужен.

— Не признают.

— Что меня немного напрягло: оказалось, что о так называемом «списке Сенцова» в заявлении СПЧ не было сказано ни слова. Я, конечно, не против, чтобы хоть кто—то получил свободу, но все—таки…Я допускаю, что моряков скорее обменяют на российских граждан, потому что в «списке Сенцова» много крымчан, а это такой болезненный вопрос для власти. Но это может оказаться не началом, а подменой обмена.

— Многие люди из «списка Сенцова» уже давно подавали заявление с просьбой об экстрадиции. Так, например, Валентин Выговский, осужденный за шпионаж в пользу Украины (он сейчас сидит в той же колонии, где и украинский журналист Роман Сущенко, в Кировской области в колонии ИК-11 в городе Кирово—Чепецк). Он подавал ходатайство об экстрадиции еще в 2016 году сразу после вступления приговора в законную силу. Он гражданин Украины. Почему его не экстрадируют?

— В обществе есть напряженность, потому что эти люди продолжают сидеть, и если российские власти не хотят их миловать и менять, то могут вполне их экстрадировать. Когда есть политическая воля, можно все сделать. На встрече с Людмилой Денисовой риторика была следующая: «Мы готовы ваших убийц отпустить в обмен на наших героев». Но когда я стала читать заявления российских осужденных, которые сидят в Украине, оказалось, что там есть несколько человек, дела которых мало чем отличаются от дел украинцев, которые мы считаем сомнительными с точки зрения доказательств их вины. Вот, например, семейная пара Ольга Ковалис и Павел Черных. Они жили в Мариуполе, украинское СБУ обвиняет их в том, что они якобы собирали сведения, и как будто бы основали некую террористическую группу. И вот они уже четвертый год сидят в СИЗО без суда. Есть их заявления с просьбой об обмене. В группе обвиняемых по этому делу — все остальные граждане Украины, все они отпущены на свободу, а россияне продолжают сидеть в тюрьме, и у них серьезные проблемы со здоровьем. Другой случай — пенсионер Валихидис. Он из Львова, в какой—то момент он приехал в Россию, работал там. А выйдя на пенсию, переехал в Крым. Валихидис ездил во Львов навещать больную мать, а его обвинили в шпионаже.

— Это абсолютная калька с того, что делали русские спецслужбы в отношении украинцев.

— Да, конечно. И таких дел несколько. В списке россиян, которые просят у Путина их обменять, по крайней мере треть таких сомнительных дел. Есть в списке преподаватель из Санкт—Петербурга, который утверждает, что приехал в Донбасс восстанавливать разрушенные дома, занимался благотворительностью. Понятно, что с точки зрения правоохранительных органов Украины, он нарушил закон, оказавшись на оккупированной территории, но ведь он не занимался убийствами. Это волонтер.

«Верните меня к маме в Донбасс»

— Сколько человек написали прошения?

— 23 человека. Последняя — молодая девушка, которая пишет Путину: «Верните меня к маме в ДНР».

— Почему вы стали заниматься этой темой?

— Я работаю в школе гражданского просвещения. Это школа про гражданское вдохновение. У меня есть много причин, почему я стою в этом пикете. Тема России и Украины для меня очень болезненная, как для многих. У меня там живет крестник, и мои дети с ним общаются. Я вижу, что дети играют и не задают друг другу вопрос: «А чей Крым?» Но когда—то они начнут задавать эти вопросы.

И хочется все—таки что— то изменить. Политические заключенные — это в том числе и те, кто массово попадает в тюрьмы за свое гражданство и даже не за политические взгляды. Был пойман, потому что гражданин Украины. Был пойман, потому что гражданин Российской Федерации. Минские соглашения — это стремление к миру. Если будет обмен, это будет шаг в сторону мира. Я никогда не была пассивным гражданином. Я участвовала в разных гражданских акциях, на уровне района, дома, города, участвовала в каких—то городских акциях, в акциях федерального масштаба. Но сейчас, когда ежедневно продолжается этот пикет, я понимаю, что это работает: рушатся привычные стереотипы. Я очень сильно изменила свое отношение, например, к полиции. Было много случаев, когда становилось понятно, что полицейские с сочувствием относятся к нашей акции и к требованию «обмена всех на всех». Были случаи, когда центр «Э» давал указания задерживать активистов из «Бессрочки»(бессрочный пикет — МБХ медиа»), а полицейские отказывались принимать в отделения полиции. И когда мы с ними разговариваем, то молодые ребята нам рассказывают, как им нравится их работа, как им нравится ловить преступников, с печалью говорят о своих начальниках, если что—то противозаконное происходит: это не мы, это начальство. Читаешь истории этих осужденных граждан России в Украине, среди них много простых деревенских. Сейчас в деревне армия — это единственная «социальная лестница», чтобы не погибнуть. Говорят, люди платят взятки, чтобы попасть в армию.

Вот он идет служить, его отправляют в Ростов. Дальше получает приказ, и его перекидывают, допустим, в Донбасс. Он пишет рапорт с просьбой перевести его обратно. Потому что нельзя просто не поехать, он будет дезертиром. Никто не хочет служить на войне. Но выхода нет. И потом они попадают в тюрьму. И что делать?

— Получается, что вы сочувствуете и тем, и другим?

— Когда читаешь истории людей, то начинаешь им сочувствовать, потому что понимаешь, что человек попал в жернова войны. За исключением только добровольцев. Но как правило, они не попадаются.