В Москве строят трассу возле могильника ядерных отходов. Это опасно? Нужно паниковать и переезжать?

Отвечает и. о. декана химфака МГУ Степан Калмыков

Активисты российского Greenpeace потребовали остановить строительство участка Юго-Восточной хорды — новой московской скоростной магистрали — в районе музея-заповедника «Коломенское». Анализ проб почвы на холме возле Московского завода полиметаллов подтвердил, что «грунт относится к категории радиоактивных отходов». Строительные работы могут повредить могильник и привести к распространению опасных веществ. Власти настаивают, что проект не затрагивает опасную территорию. «Медуза» попросила и. о. декана химического факультета МГУ имени Ломоносова, члена-корреспондента РАН Степана Калмыкова объяснить, насколько серьезна угроза — и как в Москве вообще могли появиться такие могильники.

— Рядом с музеем-заповедником «Коломенское» расположен могильник ядерных отходов. Экологи говорят о складировании урановых и ториевых руд. Там действительно опасно?

— В случае с этим местом речь идет действительно о повышенном содержании урана, тория и радия. В основе это природные радионуклиды — то, что частично содержится в земной коре. Я всем студентам привожу такой пример: в морской воде урана больше, чем обычного железа. Но содержание обнаруженных на участке радионуклидов повышенное. Значит, с ними проводились какие-то операции, о которых мы, естественно, сейчас сказать не можем. При этом никаких серьезных ядерных материалов там нет.

Если мы говорим об альфа-излучателях, то изотоп плутония — одна опасность. А изотоп урана или тория — совсем другая история. Если человек погулял на этой территории, у него, очевидно, не будет никаких последствий для здоровья. Нужно понимать, что нормы всегда очень-очень жесткие. Они намного жестче, чем медицинские показатели, которые могут привести к каким-то последствиям. Судя по цифрам, которые были озвучены, риски для здоровья и смерти ничтожны. Особенно если сравнивать их с рисками от курения — или от того, что мы вдыхаем выхлопные газы автомобилей.

Другое дело, что есть принцип ALARA: мы, исходя из здравого смысла, обязаны сокращать до минимума факторы, которые потенциально могут (пусть в очень незначительной степени) повлиять на наше здоровье. Кроме того, есть юридический аспект, связанный с тем, что если что-то превышает норму, это должно быть устранено, очищено и так далее.

— При распаде тория и урана возникает наиболее проникающее из всех видов излучений — гамма-излучение. Оно опасно?

— У радионуклида урана-238 период полураспада — 4,5 миллиарда лет. То есть он распадается крайне медленно. До последнего времени с ураном можно было работать в обычной химической лаборатории, потому что его радиоактивность очень мала. Но в чем важная вещь? В том, что он распадается, а дальше — куча цепочек последовательных продуктов. Среди них есть, конечно, и альфа-излучатели, и бета-излучатели, и гамма-излучатели. Поэтому их легко зарегистрировать при помощи различных детекторов. То же самое с торием. У него очень большой период полураспада, миллиарды лет. Через целую цепочку он в конечном итоге распадается в стабильный свинец.

То, что от этого человек не умрет и у него не начнется лучевая болезнь — под этим я могу расписаться. Риски возникновения онкологических заболеваний ничтожны. Для этого нужно не просто сутками спать на этом грунте, а даже не представляю, что делать. После Чернобыля, Фукусимы, других аварий у нас большой массив данных по влиянию радиоактивности на здоровье человека. Когда мы имеем дело со столь многофакторной задачей, когда потенциальных источников риска даже не десятки, а может быть, сотни — выявить фактор влияния очень-очень сложно. Поэтому заявления о риске в таких случаях чаще всего — предмет спекуляций.

— Строительство дороги вблизи могильника в «Коломенском» действительно может привести к заражению всей Москвы?

— Если дорога или стройка пройдет каким-то образом по значительно загрязненным территориям, я абсолютно уверен в том, что будут проведены меры по сбору загрязненного грунта. Делается это несложно и достаточно быстро. Для этого существуют современные технологии.

Заражение города — малореалистичный и очень пессимистичный прогноз. Вроде того, что на нас упадет Солнце. Всегда может случиться все, что угодно. Но уровень излучения, о котором идет речь, не может привести к таким фатальным массовым последствиям. Многие организации в значительной степени нагнетают радиофобию, искусственно увеличивают потенциальную опасность влияния на население.

Я не говорю, что устранением загрязнения не надо заниматься. Но распространение панических настроений крайне негативно влияет на все. Потом человек, например, заболевает, сразу начинает связывать любые изменения в его состоянии — пускай мельчайшие — с тем, что у него под боком стройка или он где-то пылью надышался. Хотя причины могут быть совсем другими.

— Откуда вообще в Москве ядерные могильники?

— «Ядерный могильник» — несколько журналистский термин. На самом деле это называется более широким термином — «объект ядерного наследия». На территории Москвы было большое количество предприятий, заводов, институтов, которые работали в 1950-70-е годы с радиоактивными материалами. Подходы к безопасности и вопросам, связанным с радиоактивными отходами, были очень далеки от тех норм, которые приняты сейчас. Поэтому существует значительное количество объектов, которые относятся к ядерному наследию. Судьба этих объектов — вывод из эксплуатации и реабилитация. Это технологии, которыми обладают, например, госкорпорация «Росатом», предприятие «Радон», Курчатовский институт.

— Отношение к обращению с радиоактивными отходами изменилось после Чернобыля?

— Чернобыль, скажем так, еще сильнее ужесточил нормы. Но с 1950-х — 1960-х годов отношение постепенно менялось. Тогда существовали крупные предприятия, которые в первые годы работы сливали радиоактивные отходы, например, в реки. Стало понятно, что воздействие на окружающую среду может быть очень серьезным. Поэтому требования и нормативы по всем работам и обращению с радиоактивными отходами постепенно ужесточались. Сейчас у нас в стране реально жесткие нормы. По некоторым параметрам, которые касаются разных радионуклидов, они в значительной степени жестче, чем во многих западных странах.

— Как сейчас ищут зараженные территории?

— Один из способов поиска — пошаговая гамма-съемка. С ее помощью можно зарегистрировать превышения и дальше понять, с чем они связаны — с природной аномалией, захоронением радиоактивных отходов или еще чем-то. По нашим нормам перед тем, как проводить постройку любых зданий — офисных помещений, торговых центров, складов или жилья — проводится проверка территории. С различной глубины отбираются пробы почвы, делаются шурфы. Затем их отправляют на лабораторные исследования. После этого выдается заключение о том, что данная территория с точки зрения присутствия опасных компонентов пригодна для той или иной застройки. Ведь одно дело — построить детский сад, а другое — промышленное сооружение.

Второй способ — информация о том, какие объекты на каких предприятиях существовали, какие из них уже не используются и нуждаются в демонтаже и дезактивации. Какие-то места были известны по старым лабораторным журналам, отчетам. В то же время что-то производилось и не фиксировалось. Либо производилось полуподпольно, на территории какого-нибудь закрытого предприятия. Такие объекты мы можем обнаружить, проводя пошаговые съемки.

— Как происходит очищение? С территории рядом с Московским заводом полиметаллов ежегодно вывозят 15 кубометров ядерных отходов — это много или мало?

— Все зависит от конкретного объекта. Ядерным наследием может быть как один маленький источник, который можно изъять и отправить на переработку и захоронение. Так и целые большие здания. Поэтому сказать, много или мало можно только из характеристик конкретного объекта. На полигоне в Сергиевом Посаде предприятия «Радон» существуют мощности по очистке, изоляции и захоронению грунтов, строительных материалов, металлолома и прочего.

— Не станет ли со временем подмосковный полигон чем-то вроде радиоактивной свалки, которая будет угрожать здоровью людей?

— Конечно, это место захоронения ядерных отходов, но это не просто разрытая яма, в которую все сваливают. Это так называемое сухое приповерхностное хранилище, где существует огромная система инженерных барьеров — от подземных вод, от воздуха — плюс непрерывный контроль. А также бетонированные каньоны, в которые все размещается. Снаружи отходы засыпают сорбционно-активными материалами из глин. Это подход, который принят во всем мире, и он на самом деле работает. Он позволяет надежно изолировать радиоактивные отходы от среды обитания человека.

— Есть ли в Москве другие опасные радиоактивные территории?

— Таких не назову. Был участок на территории Курчатовского института, где успешно провели реабилитацию: целиком изъяли старый объект. Фактически там сейчас режим «зеленой лужайки». Это один из хороших примеров, где объект был достаточно сложным: залегал на глубине, имел сложную структуру и различные материалы. Второй пример — институт академика Бочвара. Там был старый корпус, который уже нельзя было эксплуатировать. Сейчас на его месте — в прямом смысле зеленая лужайка и памятник.

— Почему тогда не очистят участок рядом с «Коломенским»? Это долго и дорого?

— В принципе все можно сделать быстро. Дезактивировать грунт легче, чем здание. Это физическое изъятие грунта, вывоз и очистка, а затем хранение того, что получилось. Но, опять же, все зависит от конкретного объекта.

Кристина Сафонова