Пространство для политического высказывания граждан в России все время сжимается: все чаще местом для обнародования политического манифеста становится суд, а главным жанром – последнее слово подсудимого, далеко выходящее за рамки последней попытки как-то повлиять на исход процесса.

Последнее слово студента-политолога Высшей школы экономики Егора Жукова в Кунцевском районном суде Москвы – это в первую очередь политическое высказывание, и сильное политическое высказывание, о государстве, которое расчеловечивает и разобщает людей, о глубоком неравенстве и порождаемом им чувстве безнадежности, о вере в будущую Россию ответственных и любящих людей.

Это безусловно яркий, но не единственный выдающийся пример в этом жанре. Со знаковыми политическими манифестами в последнем слове в суде выступали Алексей Навальный, Алексей Улюкаев, Михаил Ходорковский. Навальный говорил о «вранье, которое стало сутью государства» и своей «битве за людей, смотрящих в стол»; Улюкаев попросил прощения у россиян, признав, что на госслужбе «лицемерил», и пообещал «отстаивать интересы людей»; Ходорковский говорил о «больном государстве», уничтожающем свои лучшие компании, презирающем своих граждан, доверяющем только бюрократам и спецслужбам, и вере, что когда-нибудь власть будет действительно зависеть от граждан.

«Мы стали нацией, разучившейся любить». Последнее слово Егора Жукова на суде

Общество

Суд стал едва ли не последним местом в России, где гражданин – но только в статусе подсудимого – может публично, открыто, без самоцензуры и ограничений высказать свое мнение о стране и ее будущем, поделиться важными, давно обдуманными мыслями, сделать, в конце концов, программное политическое заявление. Парламент давно не место не только для дискуссий, но и для свободного слова. Федеральные каналы предпочитают галдеж. Трибуна митинга склоняет ораторов к лозунгам, а не рассуждениям – даже на согласованных властью акциях, а на несогласованных людей хватают даже за молчание. В интернете рыщут госборцы с «экстремизмом» и «иностранным влиянием». Собственно, запрос прокуратуры – приговорить Жукова к четырем годам колонии за четыре ролика на YouTube без призывов к насилию – и означает, что любое резкое протестное политическое высказывание может быть расценено как экстремистское и повлечь за собой возможность реального срока, отмечал политолог Алексей Макаркин: по сути, общество, каждый гражданин принуждается к строгой самоцензуре.

Читайте также:Все условно виновны

В этом есть глубоко трагическая ирония: возможность свободно высказываться в России остается только у подсудимых – в последнем слове перед вынесением приговора, который в 99% случаев оказывается обвинительным. Это последний момент свободы перед долгой несвободой впереди. Ни судья, ни обвинитель, ни кто-либо другой из участников процесса не имеет права перебивать подсудимого во время произнесения последнего слова, задавать ему вопросы и ограничивать во времени, а отказ в произнесении последнего слова может повлечь отмену обвинительного приговора. По смыслу последнее слово подсудимого – это и его последняя возможность как-то повлиять на исход процесса, хотя судья не обязан все это учитывать в своем решении (и, судя по ничтожной доле оправдательных приговоров, и не учитывает).

Но это не чистая формальность для протокола. На знаковых процессах, вроде дела Егора Жукова, последнее слово получает такое же символическое значение, как инаугурационная речь президента – это политическая декларация о будущем страны, которое пока еще мало кто видит.

Как последнее слово в суде стало последней свободной трибуной