Русский Журнал. 24.11.1997. Генри С. Роуэн. Подводные течения "третьей волны".
С о времени опубликования Сеймуром Мартином Липсетом своего увлекательного исследования "Политический человек" (1960) хорошо известно, что чем богаче страна, тем более вероятно, что она проводит демократическую политику 3 . То, что было эмпирически подтверждено Липсетом, давно воспринималось другими на интуитивном уровне. Как напоминает нам Липсет, "от Аристотеля и до наших дней люди утверждали, что лишь в богатом обществе, в котором сравнительно немногие граждане живут на уровне подлинной нищеты, может возникнуть ситуация, когда основная масса населения проявляет разумное участие в политике и вырабатывает сдержанность, необходимую для того, чтобы не поддаться на призывы безответственных демагогов" 4 .
В наши дни к этому можно было бы добавить, что осуществление экономической деятельности в значительной степени вне политического контроля благотворно ограничивает власть правительства, хотя эффективное государство продолжает оставаться необходимым для установления правил, защищающих и стимулирующих производительную деятельность. Народ, хотя бы в скромных пределах пользующийся благами собственности, образования и процветания, вряд ли станет народом рабов. По сути, чем бульшими средствами владеют люди, тем более вероятно, что они попросят дать им слово при составлении правил, по которым они живут; результат этого - более широкое осуществление политических свобод.
Чжао Цзыян, бывший руководитель Коммунистической партии Китая, потерявший этот пост после волнений на площади Тянаньмэнь в 1989 году, в своей закрытой речи перед партийным руководством в июне 1989 года, как утверждалось, сформулировал это следующим образом:
"Раньше я думал, что если мы хорошо справляемся с реформой экономики и уровень жизни людей растет, люди будут довольными, а общество - стабильным. Но, как я обнаружил впоследствии, дело обстоит иначе. После повышения уровня жизни и уровня образования у людей усиливается вкус к демократии и участию в политической жизни. Если построение демократии и правовой системы происходит с отставанием, общество теряет стабильность" 5 .
Эту точку зрения подтверждает кросс-культурный анализ взаимосвязи между уровнем доходов и свободой в 1990 году, сделанный специально для этого эссе. Согласно комбинированной рейтинговой шкале "Freedom House" для гражданских прав и политических свобод, из 28 государств, имевших тогда среднедушевой ВВП свыше 8000 долларов в год, только Сингапур был отнесен к категории "частично свободных" стран. Все западноевропейские страны и страны с европейскими культурными корнями являются свободными и практически все - богатыми. Некоторые из небогатых стран также свободны или свободны в значительной степени, среди них - Бангладеш, Индия, Коста-Рика, Уругвай и Ботсвана. Самое важное здесь то, что регрессионный анализ корреляции между уровнем свободы и уровнем доходов (по данным 1990 года) для 175 стран дает значимые результаты на уровне 0,1 процента. (Более подробно о результатах регрессионного анализа корреляций смотри прилагаемый статистический комментарий.)
Недавно было проведено несколько исследований, в которых изучались истоки этой корреляции, а именно: является ли демократия причиной благосостояния или наоборот, либо же оба явления вызываются какой-то одной причиной.
Тот факт, что несколько изначально авторитарных правительств Восточной Азии и Латинской Америки в последнее время добились нормального функционирования экономики, позволил некоторым исследователям сделать вывод о том, что такая авторитарная политика была необходима для преодоления сопротивления правительственным экономическим реформам и для того, чтобы оградиться от стратегий, мешающих им. Однако все не так просто. Лоуренс Сирови и Алекс Инкелес, изучавшие литературу по этому предмету (и выявившие ее серьезные недостатки), не смогли обнаружить какой-либо устойчивой взаимосвязи. Адам Пржеворски и Фернандо Лимонжи, подводя итоги собственного исследования, делают вывод, что "мы не знаем, ускоряет или замедляет демократия экономический рост". Джон Хелливелл обнаружил, что в 1960-х годах степень демократичности страны не оказывала какого-либо "нетто-эффекта" на экономический рост последней (хотя этот результат может скрывать под собой сочетание негативного прямого влияния демократии на экономический рост и позитивного косвенного влияния развитого демократического общества на школьную систему и инвестиции). Манкур Олсон, напротив, утверждает, что демократические государства в долгосрочной перспективе лучше справляются с защитой прав собственности, и это согласуется с тем, что стабильные демократические государства занимают лидирующие позиции в экономике на протяжении длительного времени 6 .
Поскольку несколько стран, в том числе Южная Корея, Тайвань, Чили и Мексика, выйдя на более высокий уровень благосостояния, стали более плюралистическими с политической точки зрения, внимание привлекла другая возможность - что более высокий уровень доходов стимулирует развитие демократии. Это положение, разделявшееся Аристотелем и Чжао Цзыяном, находит подтверждение в имеющейся литературе. Например, анализируя различные уровни доходов начиная с 1960 года, Хелливелл обнаруживает, что корреляция между более высоким уровнем доходов на более ранних этапах развития страны и уровнем ее демократичности в семидесятых и восьмидесятых годах была явно положительной, тогда как Пржеворски и Лимонжи замечают, что "презумпция доказательства в пользу этой гипотезы обладает поразительной силой: все развитые страны представляют собой стабильные демократические системы, тогда как стабильные демократические системы в менее развитых странах остаются исключением".
Что касается третьей возможности - наличия общей причины как для благосостояния, так и для демократии, - то многовековая совместная эволюция институтов капитализма и либерального политического устройства в Северной Европе позволяет с достаточной долей уверенности предположить наличие внутреннего родства этих двух факторов. Каковы бы ни были первоначальные взаимосвязи в Европе, но, судя по результатам проведенного в 1990 году регрессионного анализа корреляции между доходами и уровнем демократии (из анализа исключались Северо-Западная Европа и страны Британского Содружества), корреляция между уровнем благосостояния и свободой остается в высокой степени значимой (на уровне 0,5 процента). Корреляция остается значимой (на уровне 1 процента) и при исключении из рассмотрения всех остальных бывших британских колоний на том основании, что Британия очень много сделала для переноса демократических норм и институтов во многие из них.
Данные результаты говорят в пользу вывода, что связь между благосостоянием и демократией есть нечто большее, чем чисто западный феномен. При этом не исключается возможность того, что наличие этой связи в случае незападных стран является следствием некоторых других необъясненных воздействий. Чтобы исключить факторы, общие для подгрупп стран, можно исследовать связь между доходами и свободой внутри каждой подгруппы. Липсет осуществил это, разделив свою выборку стран на европейскую/англоговорящую и латиноамериканскую подгруппы и проведя сравнения внутри каждой из них. Необходимость более разветвленной классификации становится еще очевиднее, если принять во внимание, что 49 из 72 государств, определенных в 1990 году по шкале "Freedom House" как "свободные", были либо европейскими странами, либо бывшими британскими колониями. На этот момент существовало несколько европейских государств, "свободных частично", но они лишь недавно освободились от советского рабства. Несколько стран, унаследовавших британские порядки, характеризовались как недостаточно "свободные", в том числе Замбия и Нигерия; большинство из них находилось в Африке. (Это может объясняться тем, что здесь британское колониальное правление не было достаточно длительным, чтобы оказать столь же глубокое воздействие, как на страны Северной Америки, Вест-Индию и другие регионы мира.)
Особенный интерес представляют "выбросы" - страны, которые в значительно большей (или меньшей) степени демократичны, чем можно было бы предположить, судя по их доходам. Примерами отклонений в сторону большей демократичности являются Бангладеш, Индия, Коста-Рика и Греция. Некоторые из этих государств имеют британское колониальное прошлое, в других демократия может не обладать достаточной стабильностью, а иные требуют более внимательного рассмотрения. В число стран, находящихся в противоположной части шкалы по соотношению степени развития демократии и уровня доходов (исключая страны, богатство которых увеличивается за счет нефти), входят Сингапур и Сирия.
В своем недавнем, породившем бурное обсуждение, эссе, где утверждалось, что в будущем конфликты станут возникать между "цивилизациями", Сэмюэль Хантингтон выделил восемь таких "цивилизационных" групп: западную, латиноамериканскую, славянско-православную, исламскую, индуистскую, конфуцианскую, японскую и - под вопросом - африканскую 7 . Результаты анализа соотношения между доходами и свободой внутри каждой группы впечатляют: корреляция сохраняется в шести из семи групп, в которые входит достаточно стран, чтобы статистический анализ можно было считать достоверным (индуистская группа не рассматривалась). Исключение составляет исламская группа (с отрицательной корреляцией на уровне 20%); если не учитывать восемь небольших, богатых нефтью и определенно недемократических исламских государств, то значимой корреляции здесь не наблюдается. Среди арабских стран проявляется отрицательная корреляция между благосостоянием и свободой (на уровне 10 процентов), но если исключить богатые нефтью арабские государства, то значимой корреляции опять-таки нет. По контрасту, неарабские страны исламской группы, не имеющие больших запасов нефти, демонстрируют соответствие практически универсальной норме эквивалентности высокого уровня доходов высокой степени свободы (на уровне 10%).
Исламские страны, характеризующиеся значительным числом демократических черт, являются неарабскими и могут рассматриваться как менее исламские с культурной точки зрения, чем арабское "ядро". Это связано с вестернизирующими влияниями (Турция), крупными неисламскими группами населения (Малайзия) или наличием аборигенной культуры, пережившей исламизацию (Индонезия). Что касается арабов, то они являются прямыми наследниками центральной исламской традиции, не делающей различия между религиозной и светской властью (халиф наделен обоими типами власти). Хотя во многих исламских странах создана светская власть без какого-либо религиозного компонента, это в значительной мере идет вразрез с самой сутью этих обществ и может отчасти объяснять стандартно недемократический характер арабских государств. В любом случае история конституционализма и репрезентативной власти в арабских странах есть история провалов.
Обнаружение корреляции между уровнями доходов и демократии (с варьирующими степенями значимости) в рамках любой цивилизации (кроме одной) из тех, где возможна эмпирическая проверка, должно помочь нам расстаться с представлением о том, что западная демократия укоренена в западной культуре. Впрочем, вопрос о ее применимости к арабским странам остается открытым.