«Это пытка для нас и наших детей»: речь фигуранта Baring Vostok Ивана Зюзина в суде

15 февраля будет ровно год с того момента, как трое фигурантов дела Baring Vostok с российскими паспортами находятся в СИЗО — это топ-менеджеры фонда Ваган Абгарян и Иван Зюзин и экс-гендиректор «Первого коллекторского бюро» Максим Владимиров. Сегодня Басманный суд оставил их под стражей до 13 февраля — это было техническое решение, но в следующий раз срок могут продлить уже до мая. Основное заседание Мосгорсуда о продлении меры пресечения состоится завтра, 12 февраля. Основателю Baring Vostok Майклу Калви Мосгорсуд 10 февраля продлил домашний арест до середины мая.

На заседании Мосгорсуда 5 февраля директор фонда по инвестициям Baring Vostok Иван Зюзин выступил с речью. Ее полную запись The Bell предоставил представитель фонда. Прочитав, мы решили опубликовать ее целиком:

Выступление Ивана Зюзина на суде об избрании меры пресечения

«Ваша честь, я продолжу то, о чем сказал Ваган [Абгарян]. Я согласен с ним полностью, что эта мера пресечения — это пытка не только нас, но в первую очередь наших детей. У меня четверо маленьких детей, младшему не было и года, когда меня арестовали, и я не видел его больше половины его жизни, старшему девять-десять лет, он подросток — это тот возраст, когда ему нужны родители [в первый раз поговорить с семьей по телефону арестованному в феврале 2019 года Зюзину разрешили только в октябре. — The Bell]. Я понимаю, что вы каждый день слушаете тысячи таких продлений, для вас недели, месяцы, годы — это пустой звук. Но для нас каждый день здесь — а мы находимся тут уже 355 дней — это день, который ты не проводишь с детьми.  Причем мы с самого начала продолжали повторять и объяснять, что это корпоративный конфликт, что это спор акционеров из-за денег, что никто из нас ничего не крал.

В последнее время много говорят о Конституции, есть же у нас какие-то базовые вещи, такие как презумпция невиновности, равенства перед законом… Где все это здесь [в нашем уголовном деле]? Чем мои дети хуже, они другого сорта, в отличие от детей Филиппа [Дельпаля] или детей Леши Кордичева [другие фигуранты дела Baring Vostok, были отпущены ранее под домашний арест. — The Bell]? Чем мои дети хуже? Почему установление истины и отправления правосудия в отношении меня не может происходить так, чтобы я находился со своими детьми, а в отношении Филиппа или Леши может происходить? Это же несправедливо, это неправильно, так не должно быть!

Я хотел бы обратить внимание, что у каждого человека должно быть право на защиту. Вот как можно защищаться, когда суд использует формулировку “не усмотрел”? Ну посмотрите еще раз! Какое-то же должно быть объяснение? Какие можно аргументы приводить на фразу “не усмотрел”? Нельзя ничего же сказать. Может, суд и ограничивается такой фразой, потому что объяснить нечего? Потому что, как адвокаты подробно разложили, напрямую в законе прописано, что нас не должны в СИЗО держать!  Отдельно я хотел бы обратить внимание на то, о чем мы сейчас не говорим, потому что есть некий императивный посыл… Как сказал адвокат потерпевшего, что [мы] использовали юридические компании, законно открытые счета с преступным умыслом... Считается же, что на продлении не рассматривается дело по существу, это же когда-то в далеком будущем будет происходить, а вы пока посидите в тюрьме, и мы типа не обсуждаем, что происходит. А поскольку потерпевший говорит правду и ничего, кроме правды, а обвиняемые всегда врут и только врут, то [в нашем случае] потерпевший говорит: был преступный умысел.

Партнер Baring Vostok Ваган Абгарян. Фото: агентство «Москва» / Сергей Ведяшкин

Но давайте хотя бы минуту поговорим об этом самом преступлении, которое нам инкриминируют.  Все началось с того, что Юсупов написал заявление, что его обманули. И вот сейчас мы знакомимся с материалами дела, из которых узнаем, что заявление в органы было написано Юсуповым в феврале 2019 года. В очень конкретный момент времени. Именно в тот момент банк находился в стрессовой ситуации из-за 17 миллиардов рублей резервов по корпоративному портфелю “Юниаструма”, ответственность за которые несет напрямую Юсупов. ЦБ выставил акционерам эту астрономическую сумму для досоздания резервов по корпоративному портфелю “Юниаструма”. Стало понятно, что при объединении “Юниаструма” и “Восточного” мы были обмануты.

В течение полугода мы пытались договориться, и когда стало понятно, что не получается, мы были вынуждены обратиться в Лондонский арбитраж. ****The Bell: позиция другой стороны по делу Baring Vostok была подробно изложена в интервью Шерзода Юсупова ТАСС, с его короткой версией можно ознакомиться [здесь]

В октябре 2018 года Центральный банк на встрече, где присутствовал Артем Аветисян, Шерзод Юсупов и Майкл Калви, прямо сказал акционерам, что сумма для досоздания резервов такая существенная, что есть все основания для применения административных мер — временная администрация, отзыв лицензии, санация. Чтобы этого избежать, вам необходимо провести докапитализацию банка. Далее акционеры договорились об условиях докапитализации, и было заключено соглашение, [что] у сторон нет друг к другу претензий ни по каким сделкам. Было уговорено, что в марте 2019-го должна состояться эта эмиссия — Аветисян и Юсупов подтвердили, проголосовали, одобрили, и им сказали, что если они не смогут в ней участвовать, то их доля в банке будет размыта.

И ровно за месяц до этого события вдруг появляется заявление в правоохранительные органы о том, что Юсупов обманут, ничего не знал и вообще был введен в заблуждение.

Но сейчас, когда мы получили возможность наконец знакомиться с материалами уголовного дела, оказывается, что сам Юсупов объясняет в своих показаниях, что тогда, в октябре 2018 года, за 5 месяцев до того, как он написал заявление, он прекрасно знал, что ограничения в уставе IFTG устранены.

Именно поэтому он в Центральном банке занимал позицию, что акции IFTG стоят 3 миллиарда рублей. То есть оказывается, что, когда он писал заявление, он прекрасно был обо всем осведомлен, и получается, что даже проблемы никакой нет. Даже ущерба нет. И тем не менее он представился обманутым. Что же это, если не использование правоохранительной системы, введение в заблуждение правоохранительных органов с целью решения своих коммерческих, совершенно прагматичных и частных коммерческих целей? Разве это не так выглядит?

На сегодняшний день даже следствие установило, что Юсупов не был обманут... Но давайте представим, что, может, преступление и было. Где-то в показаниях свидетелей прозвучало, что отступное было неликвидным активом. Вот мы все уже знаем из прессы, что в прошедшем 2019 году банк выставил акции IFTG на продажу, и сторонний покупатель заявил о готовности их купить. То есть — актив ликвидный.

Банк отказался продать акции, то есть буквально сам не захотел их продать, хотя цена, которая была предложена, превышала 2,5 миллиарда рублей, которые фигурируют в материалах дела. То есть актив ликвидный, акции стоят много. Банк мог продать и получить за них деньги. В чем тогда преступление, ущерб и вот это все, что здесь сейчас происходит? Банк же этого не сделал. Почему он этого не сделал? Потому что на сегодняшний день 8 из 9 членов совета директоров контролируются Юсуповым и Аветисяном. А все менеджеры из банка, которые хотя бы когда-либо разговаривали с нами по телефону, — либо уволены, либо задвинуты куда-то очень далеко от управления. То есть банк потерял самостоятельность. Он полностью контролируется людьми, которые захватили его таким вот способом в акционерном конфликте. И это все происходит публично. У нас же публичное судопроизводство. Наверное, кто-то из прессы присутствует в зале, может, кто-то это слышит. Ведь даже если представить, что это дальше будет развиваться, что выиграется суд... Это же все выльется. И вот так система правосудия может использоваться. Вот так правильно.

Давайте даже положим, что следствие установило, что Юсупов не потерпевший. Мы уже ознакомились с показаниями Da Vinci Capital, которые не связаны с нами и которые объяснили, что ограничения в уставе не были умышленными, что стороны фокусировались на корпоративном договоре, что была договоренность о прямом владении четырьмя финтех-компаниями, которые были оценены экспертизой следствия в более чем 3 миллиарда рублей. Следовательно, обвинять нас в том, что имущество, полученное банком по отступному, какое-то не качественное или там с поражением или изъяном, — уже не получается никак.

И вдруг меняется фабула обвинения — теперь оказывается, что не в отступном мы обманули Юсупова, который участвовал в переговорах и, конечно же, не был обманут. Оказывается, что в 2015 году произошло хищение. Как адвокат потерпевшего сейчас сказал — “с преступным умыслом”. Но давайте откроем показания, которые с самого начала были даны мной, Майклом и подробно были объяснены в прессе. В этих показаниях мы говорим о том, что в декабре 2015 года банк находился в кризисной стрессовой ситуации. У него были забалансовые обязательства на два с половиной миллиарда рублей, и обеспечением в “БКС-Кипр” лежали ликвидные облигации — рыночные, торгуемые — Газпромбанка, Россельхозбанка и прочих на сумму более 5 миллиардов рублей. И БКС потребовал немедленного закрытия этого долга. Соответственно, никто этого никогда не скрывал ни от ПКБ, ни от менеджмента банка. На самом деле менеджмент банка сам обратился к акционерам с просьбой оказать помощь. Это было подробно объяснено в показаниях и изложено, что деньги были использованы для оплаты этого долга. И даже в обвинительном заключении, которое мы видели, написано, что средства были перечислены в ПКБ, а из ПКБ — в компанию, подконтрольную банку [“БКС-Кипр”].

Экс-гендиректор «Первого коллекторского бюро» Максим Владимиров. Фото: агентство «Москва» / Сергей Ведяшкин

По идее, первое уголовное дело о том, что Юсупов обманут, должно было закончиться на том моменте, когда стало понятно, что акции IFTG стоят три миллиарда, а ограничения в уставе если и были, то были не предумышленные и были устранены. Дело должно было на этом закончиться. Второе, новое, обвинение в том, что мы что-то похитили, должно было закончиться на том месте, когда деньги из ПКБ пришли на “компанию, подконтрольную банку” и были использованы для оплаты обязательств самого банка. Если кто-то подозревает, что из этих денег кто-то, например, миллион рублей перечислил мне, или Максиму, или Вагану, – подумайте, мы же сами ходатайствовали к следствию: пожалуйста, истребуйте документы в “БКС-Кипр”, подтверждающие все списания денег, которые были получены.

Если кто-то из нас приобрел что-то корыстно или имел преступный умысел, в котором нас обвиняют, то мы же идиоты должны были бы быть, чтобы такое ходатайствовать. Ну, истребуйте! И вы тогда получите документы, подтверждающие, что все эти деньги были использованы в интересах банка, то есть не было никакого хищения. Вот и получается, что на словах нас продолжают обвинять, в материалах дела видно, что обмана не было и что хищения не было, во всяком случае я пока не видел ни одного показания, где было бы написано, что было хищение или что [кредит] был невозвратный, например. Механизм возврата кредита проговаривался с Юсуповым, и даже в показаниях самого Юсупова это звучит, что в мае 2016 года, когда мы начали вести переговоры, мы предложили ему выкупить акции банка, а из вырученных от продажи денег была бы оказана помощь ПКБ для погашения этого кредита [банку “Восточный”]. И Юсупов сам отказался от этого варианта, предложив слияние [банков] и поиск финтех-компании [в качестве отступного по кредиту ПКБ]. То есть Юсупов даже подтверждает, что механизм возврата обсуждался.

Таким образом, и обвинения в хищении должны были бы прекратиться, но вот уже год нас держат в СИЗО. Я не понимаю, какой в этом смысл. Дети, жены, это все чудовищно... А главное, мы не совершали того преступления, в котором нас обвиняют.  Я понимаю, что [в деле] есть много процессуальных моментов, например, что судья Карпов не спросил, согласны ли мы проводить заседание без участия адвоката Койды. Это процессуальное нарушение, и многие другие процессуальные вещи, которые отметили адвокаты.  Но я хотел бы сконцентрироваться на главном, на сутевом, на обвинении, что раз преступник, то должен сидеть в тюрьме. Но даже если мы переходим на понятия и отходим от закона, раз уж тут по понятиям говорят, то где же здесь преступление? Где [доказательства], что кто-то что-то приобрел, где доказано, что деньги, выданные ПКБ, кому-то принесли коммерческую выгоду Я ответственно заявляю, что никакой выгоды не получал, и мне не известно, чтобы кто-то из Baring или акционеров получал какую-то выгоду. Если кто-то получал, то тогда согласен, может, там и было преступление. Но я не получал и знаю, что, по моим сведениям, никто не получал, а все деньги были использованы для оплаты забалансовых обязательств самого банка. Поэтому здесь даже понятийно не было того преступления, в котором нас обвиняют, а год уже прошел... Это просто бесчеловечно, поэтому я прошу, хотя бы пока это разбирательства судебные, эти пыточные “Камазы”, эти выезды в суды, эти десятки заседаний — пока это все это будет происходить, позволить нам находиться в более гуманных условиях, быть с детьми и женами».