«Обвинение требует дать огромные сроки. За что? Разве кто-то из нас кого-то убил?»

Фигуранты дела «Нового величия» выступили с последним словом. «Медуза» публикует их речи

24 июля фигуранты дела «Нового величия» выступили с последним словом в Люблинском районном суде Москвы. Обвинение считает, что в 2017 году молодые люди создали экстремистскую организацию, целью которой было свержение конституционного строя, и просит назначить им наказание от четырех лет условно до семи с половиной лет колонии. Подсудимые вину не признают и напоминают, что настоящим лидером организации был человек, который теперь проходит по делу как свидетель. Приговор фигурантам «Нового величия» огласят шестого августа. «Медуза» публикует выступления фигурантов с незначительными сокращениями.

Руслан Костыленков

Обвинение запросило для него 7,5 лет колонии

Уважаемые участники процесса, честно сказать, я не подготовился сегодня к основательному последнему слову. Но будем импровизировать. Постараюсь о самом главном сказать.

Конечно, хочу сказать о том, что меня очень удивили прения сторон. Я считаю, что на прениях произошел просто полный разгром. Благодаря нашим защитникам мы еще раз закрепили позицию о том, что мы невиновны, и еще раз подкрепили факты фабрикации нашего уголовного дела. Думаю, сторону обвинения просто <неразборчиво>. Несмотря на это, угрозой, конечно, [остается] запрос прокуратуры лично мне, Вячеславу Крюкову и Петру Карамзину. Он тоже очень шокирован. Я считаю такие запросы — реально большие сроки — каким-то актом мести нам троим.

Назову причины, как я сам думаю, почему был совершен такой акт мести нам. Первая причина — это то, что мы трое наиболее активно отстаивали свою невиновность на протяжении последних двух с половиной лет. Отстаивали мы эту позицию как риторическо-юридическими методами, так и достаточно радикальными методами — с помощью голодовки и самопорезов. Конечно, это бесило наших оппонентов по уголовному делу, и они решили вот таким образом отыграться на нас троих.

Далее я считаю, что мы трое наименее известны в публичном пространстве относительно других фигурантов уголовного дела. Наши оппоненты по уголовному делу считают, что если мы получим реально большие сроки, то общественность безропотно и тихо примет их и не будет особо возмущаться.

Также я думаю, что мы трое наиболее активно говорили о противоправных действиях в отношении нас со стороны правоохранительных органов. То есть <неразборчиво> и такая вещь, как преступно-провокационные действия.

Также можно добавить, что Крюкову запросили такой большой срок, наверное, и из-за того, что он просто в дружественных отношениях состоит со мной. И неспособность стороны обвинения доказать нашу вину тоже легла в такую корзиночку — в корзиночку злости, в корзиночку мести, которую [обвинение] копило на нас.

Я бы хотел сказать всем участникам процесса, суду, общественности российской и мировой, всем-всем-всем, чтобы они не считали условные сроки Полетаеву, Дубовик, Павликовой и Рощину [победой]. Да, это хорошо, но я считаю, что если кто-то из нас получит реальные сроки лишения свободы, это будет катастрофа. Потому что наша невиновность была подтверждена на прениях и, конечно же, ни о чем, кроме оправдательного приговора, не может быть и речи. И, конечно, максимального снисхождения.

О чем еще стоит сказать. Например, о том, что мы все время обсуждали такую тему, как, например, возбуждение уголовного дела против Чижова, Данилова, <неразборчиво>, даже там ходили такие вещи, как возбуждение уголовного дела против Малюгина и на сотрудников, которые задерживали меня, которые применяли пытки. Я скажу так. За прошедшие два с половиной года, отсидев в тюрьме, я как-то начал менее кровожадно смотреть на такие вещи и лично мне как бы все равно — будут возбуждать против них уголовное дело, не будут возбуждать против них уголовное дело. Мне как бы все равно.

Последнее, о чем стоит сказать, — это то, что мы точно, явно и безоговорочно являемся невиновными людьми во всем уголовном деле «Нового величия». Все фигуранты дела «Нового величия» являются невиновными. Это доказано, много раз подтверждено. Тут никаких сомнений не может быть.

Могу просить только оправдательного приговора, если можно так выразиться — «просить». Либо максимального снисхождения ко мне, к остальным фигурантам уголовного дела и, конечно, особенно — ко мне, Карамзину и Крюкову.

Максим Рощин

Обвинение запросило для него 6,5 лет условно

Ваша честь, я полностью поддерживаю позицию своей защиты. Мы не собирались совершать преступлений. Наше общение в чате было самым обычным общением. Учитывая это, я считаю требования прокурора назначить нам наказание беспричинными, тем более это касается Руслана, Петра и Вячеслава, которым прокурор запросил реальные сроки. Ваша честь, прошу вас оправдать нас всех.

Дмитрий Полетаев

Обвинение запросило для него 6,5 лет условно

Ваша честь, уголовное дело, по которому меня привлекли <неразборчиво>, уже более года я жду приговора. О себе я могу сказать, что никогда не покидал Российской Федерации, никогда не нарушал законы Российской Федерации, никогда не привлекался к уголовной ответственности. Сам по себе человек доверчивый, отзывчивый, всегда помогаю, если есть возможность. Про меня все вам сказали мои свидетели.

Никогда не думал, не мог представить, что знакомство с девушкой может привести к такому повороту. Я хотел устроить свою личную жизнь, а получилось, что [стал обвиняемым].

С обвинением, которое мне предъявляют, я полностью не согласен, <неразборчиво> [я не готовился] к каким-то там событиям. Я не отдавал никакие приказы и команды. Сам я не хотел участвовать в <неразборчиво> этих людей, которые сейчас здесь находятся. Мне было тягостно общаться со всеми, я их даже не слушал, а играл в мобильную игру. Я находился [на встрече] только из-за Алины. Хотел перед ней покрасоваться, но в итоге я стал жертвой. <неразборчиво> я ошибся. Получилось так, что я не смог разобраться. Если бы я раньше смог понять ее мотивы, я бы удалил ее из своей жизни и не познакомился бы с другими подсудимыми.

Ваша честь, я прошу вас оправдать меня, я не совершал это преступление, я не виноват. Я прошу вас, ваша честь, быть ко мне милосердным.

Мария Дубовик

Обвинение запросило для нее 6 лет условно

Казавшийся бесконечным процесс по несправедливому обвинению дошел, наконец, до конца. Мне предоставили последнее слово — конечно же, хочу воспользоваться им в полном объеме. Также хочу высказаться и рассказать, что пережила за эти 2,5 года.

Каким-то чудовищным цунами я была выброшена из привычной жизни. Сначала в тюрьму, а потом в ежедневный изматывающий домашний арест. Когда ты становишься пленником в собственном доме, ты лишен того, что делают люди. Не могу сходить на прогулку. До магазина дойти. В кино или церковь. Любой выход за пределы моего участка превращается в довольно грустный квест, который вы прекрасно знаете — разрешения и так далее.

Более того, из-за моего чудовищного обвинения, когда я была в СИЗО целых 5 месяцев, у меня ухудшилось здоровье. В настоящее время мне необходимо хорошее комплексное обследование, а также лечение. Мне необходима экстренная консультация и операция у лазерного хирурга, так как у меня очень сильно упало зрение, что может привести к ужасным последствиям, если ничего не делать.

Я не признаю себя виновной. Я не делала ничего плохого и до сих пор не могу понять, за что конкретно меня сейчас судят. Целый год шел наш суд. Целый год мне казалось, что этот морок и бред пройдут. Что сейчас все разрешится и этот кошмар закончится. Но все осталось. Прокуратура делает вид, что ничего не произошло, и из раза в раза, изо дня в день повторяется одно и то же: «Виноваты, все доказано, все подтверждается». Не обращая внимания на очевидное, не приводя доказательства, делая из белого черное. Мне непонятно, почему некоторые реплики прокурора ничем не подтверждаются.

Творцом всего этого кошмара является, как мне кажется, нездоровый человек, который получает наслаждение от того, что так калечит судьбы молодых людей. Он сам сообщил суду, что у него хобби коллекционировать людей, ходить по собраниям и подобно высшим силам решать — кого отправить в жернова системы, а кому дозволено жить. Когда я слышала его голос и маньяческий смех, не видя его даже, мне становилось плохо и страшно — меня бросало в дрожь. Этот человек, на показания которого ссылается прокурор, — лжец.

Он подобно крысолову из злой сказки, появился в моей жизни и повел меня, мою подругу Аню, друга Славу, Руслана и других ребят за собой. Именно он и никто другой снял этот проклятый кабинет на Братиславской, написал злосчастный устав, предлагал бить людей нерусской внешности, покупать оружие и взрывчатку, сотрудничать с запрещенными в России организациями, кидать зажигательными смесями в полицию. И после всего этого он является свидетелем, а мы, которые пропускали его пассажи мимо ушей, — стали обвиняемыми.

Два бесконечно долгих дня мы слушали его показания. Мы не видели его лица, он не посмел зайти в зал суда. Он испугался давать показания, глядя нам в глаза. Мы слышали его голос. И этот голос лжив.

Он лгал суду, когда сказал, что нашел мою фамилию в интернете и в базе сотовой компании — этот номер никогда не был зарегистрирован на меня. Он лгал суду, когда говорил, что мы намеревались делать взрывчатку. Он лгал суду, что я рассказывала кому-то, что мы тренируемся с оружием. Он лгал суду, что мы хотели совершить переворот и захватить власть в стране. Кто из вас, находящихся в здравом уме и трезвой памяти, может представить, что восемь молодых людей на такое способны?

Он лгал суду, когда говорил, что я разрабатывала листовки. На видеозаписи, предоставленной суду, четко видно, что листовки на собрания приносил именно он. Также он раздавал уставы на одном из собраний. Он лгал суду, когда говорил, что я призывала бить полицейских. В чате есть запись от моего имени, которая это полностью опровергает. Он лгал суду о том, что 4 марта он так сильно надеялся на то, что мы все между собой перессоримся, но из исследуемых доказательств видно, что именно 4 марта он призывает не разбрасываться кадрами, когда я сообщила, что ухожу от всех. Он лгал всегда, всем и везде. Неужели этот человек, который даже в суде говорил, что оружие нужно и как можно больше, не является опасным для окружающих людей?

Я почему-то уверена, что и прокурор ему не верил. Но так как он человек подневольный, дело заведено и прокурор повторяет бессмыслицу о том, что мы преступники и всех нас надо наказать. Но за что?

Сейчас мне запрещено пользоваться интернетом, и единственное, откуда я могу взять информацию, — это телевизор. Иногда известные ведущие обсуждают наше дело и говорят: вот, мол, спасибо полиции, что нас остановили, а то мы почти террористы и собирались поджигать людей и автобусы. Какая чудовищная ложь. Я никогда не делала ничего плохого. Я не писала этот устав. Не скидывала его в телеграм-чат. Не призывала никого к насилию. Не призывала бить полицейских. Я наоборот выступала и буду выступать против насилия. Я не разрабатывала листовок и не распечатывала их. Я никого не вербовала — я даже не знаю, как это делается.

Мой папа, допрошенный в суде, подробно объяснил, как проходил обыск у меня дома. Ни я, ни члены моей семьи не присутствовали в том месте, где нашли этот ужасный устав. Адвокаты ходатайствовали о вызове понятых, участвовавших в обыске у меня дома, но они так и не появились в суде. Поэтому вопрос о том, как проходил обыск и действительно ли в моем доме что-то нашли, так и остается открытым. В итоге я сейчас сижу тут и жду решения своей судьбы.

Я родилась в 98-году, мне сейчас 22 года. Мои мама и папа, которые очень постарели за эти 2 года, всегда воспитывали меня в духе любви к моей стране и к людям. Я никогда не интересовалась политикой. Я была предельно далека от этого. Мне всегда были близки биология, животные, химия — недаром я выбрала себе профессию ветеринара. Хотя вот уже два года я лишена возможности учиться.

Я благодарна своим родителям, бабушкам и дедушкам за то, что они не отвернулись от меня в том проклятом марте 2018 года. Я очень вас всех люблю. Я очень благодарна своему брату, который очень сильно меня поддерживал и очень хорошо шутил. И возможно, его чувство юмора помогло нам пережить это безумие. Я благодарна всем людям, которые поддерживали меня и других ребят. Жертвовали своим временем, приходили на суды в любую погоду и в любое время. Я благодарна своим защитникам — мне кажется, они стали членами нашей семьи. Благодарна журналистам за то, что я сейчас не в тюрьме — наверно, это их заслуга. Благодарна своему настоятелю и священнику, который поддерживал и поддерживает мою семью и молится за нас. Я благодарна всем своим родственникам, которые служат в правоохранительных органах. И когда меня оболгали и сказали, что я испытываю неприязнь к полиции, они в это не поверили и поддержали меня. Некоторые из них даже приходили и давали показания в суде.

Я благодарна даже тем людям, которые, не зная меня, называли преступницей и говорили гадости. Поэтому я стала сильнее и умнее. Я никогда не была экстремистом, я даже не знаю, что это такое. В период домашнего ареста я стала много читать. В том числе Евангелие: «Любите врагов ваших и благословляйте проклинающих вас. Молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Я стараюсь простить всех, приложивших руку к этому делу. Даже Зелинского. Потому что несмотря ни на что, есть высший суд — и всем потом воздастся по его делам.

Очень обидно, что я уже больше двух лет не могу воплотить свои мечты в реальность. Не могу учиться. И так и не слезла с шеи родителей. Я очень хочу стать самостоятельным, независимым человеком. Хочу, чтобы мной начали гордиться мои родители. Я хочу попросить прощения у всех, кого когда-либо обидела — потому что я сделала это не со зла.

Я хочу сказать, что бы ни случилось дальше, у нас всех есть одно важное чувство в этом деле. Самое большое и важное. Оно освещает жизнь и делает счастливой до невозможности. А также болезненной. Это любовь. Благодаря ей у меня были силы пережить эти долгие два года. Не предавайте это чувство.

Это дело рушит столько жизней, и я прошу остановить этот беспредел. Конечно, я приму любое решение суда, которое будет вынесено по данному делу. Но я очень надеюсь, что оно будет справедливым. Я хотела просить милости, но мой защитник сказал, что нужно просить правосудия — милости просят виновные. А ни я, ни Аня, ни Слава, ни Петя, ни Дима, мы не виноваты. Я очень прошу у вас правосудия. Не только себе, но и другим ребятам. Особенно тем, кто сейчас сидит в тюрьме. Пожалуйста, не оставляйте нас.

Петр Карамзин

Обвинение запросило для него 6,5 лет колонии

Уважаемый суд. В мои 34 года я так и не научился комментировать те фантазии, которые есть у стороны обвинения. Я буду предельно краток. Я невиновен. Прошу вас вынести оправдательный приговор.

Анна Павликова

Обвинение запросило для нее 4 года условно

Более двух лет прошло с того дня, когда рано утром ко мне в дом постучали и вошли неизвестные нам людям. Как они ворвались, с этой минуты начались наши мучения — для всей моей семьи, для всех участников дела, для всех семей.

Мне не повезло меньше, чем остальным — я всего 5 месяцев была в СИЗО. Я не буду говорить про здоровье — у суда есть все документы, — но я хотела сказать то, что относится к делу. Сразу после перевода в СИЗО были постоянные хождения оперативников, расспрашивали, пытались подобраться к «старшей» по камере. Там была хорошая женщина и она мне сказала: «Ни с кем не разговаривай, даже случайно ничего не говори, потому что очень интересуются». До смешного — ко мне в камеру подсаживали «наседку», думаю, вы знаете, кто это. Она была примерно моего возраста — по-моему на год или два старше — сидела, кажется, за наркотики. Она постоянно садилась со мной, пыталась завести диалог. Мы стали общаться, и я услышала из ее уст то, что пытался продавить следователь. То, что он мне при встрече говорил. Она мне говорит: «Слушай, я такая правая. Я помню времена, когда мы на „Русском марше“ ходили, зиговали, нас всех ловили». Она рассказывала такие истории и спрашивала: «Ты наверно тоже?» Пыталась меня разговорить, а я говорила: «Да нет. Я ни правая, ни левая вообще-то».

Когда я была уже в больнице, нас было двое человек в камере. Вызывали сначала меня, потом мою соседку. Ее постоянно доставали. Она уже ко мне подходит: «Ты можешь им рассказать, кто такой Руслан и что он делал?» У нас даже были конфликты, потому что человека задалбывали — спроси это, спроси то.

Все это время [суда] нет возможности работать, нет возможности учиться. Хотя я в 13-14 лет прочитала кое-что по биологии, и как у меня была мечта, так я и иду туда — хочу стать хорошим специалистом. Я училась, работала. Считаю, делаю полезное обществу дело. Хочу дальше помогать обществу, работать на это общество. Поэтому не поняла, когда сразу [отправили в] СИЗО, а не под подписку.

Тогда, два года назад, я была несовершеннолетней, и за это время я была вынуждена повзрослеть в результате этого жизненного опыта. Теперь я ясно вижу, что нас просто использовали. Очень грамотно манипулировали нами люди, которые умышленно создали все это уголовное дело. И благодаря жестокости которых все мы в течение этого долгого времени переживаем эти мучения. Снова и снова все это слышим.

В деле [провокатор], как теперь видно, искал к каждому свой подход. Он просто играл [с нами], а сам в это время создавал [дело]. Именно создавал, а не собирал какие-то сведения, так называемые доказательства. До смешного: я привыкла, что все люди хотят всегда сделать хорошо другим и если они не очень порядочные люди,в школе дерутся, то сразу видно такого человека — он не притворяется твоим другом, не играет на публику, обычно это сразу понятно из разговора. С этим человеком я пообщалась — ну да, он что-то сказал, но я считаю, что про некоторые вещи лучше шутить, чем плакать. Многие про черный юмор могут что-то пошутить, никогда не воспримешь всерьез — шутка же, ну ладно. Он контролировал просто каждый наш шаг — где-то давил, где-то, наоборот, успокаивал, что-то обещал, угрожал.

Почти в конце были такие моменты, когда он на полном серьезе, когда мы сидели в кафе, сказал: «Меня Ребровский сильно раздражает, бесит». Говорил, как он ему не нравится. И говорил: «У меня есть человек, давайте я его найму, он отследит, где он живет, и немножечко его испугает». И в тот момент он по своему обычаю не засмеялся, было видно, что это на полном серьезе сказал. Мы в кафе тогда кушали, мы проглотили, и я говорю: «Зачем, можно же поговорить спокойно». А он: «Ну ладно, я предложил, я подумаю».

В принципе, он не говорил никогда какие-то странные вещи, но все время смеялся. Ну да, мы тоже могли посмеяться. В деле, например, как я потом узнала, Кашапов, имени не помню, я вообще не знала на тот момент, когда с ним общалась, кто он. Просто так получилось, что он написал, что вот там от моих знакомых, меня попросили тому-то тому-то передать, можно, пожалуйста, с тобой встретиться. Я говорю — я не могу, я работаю, если хочешь, приезжай ко мне на две минуты. Я отработала, как всегда на рынке продукты купила, и мы встретились. Оказался такой молодой парень, воспитанный, я даже узнала его имя — по-моему, он Русланом представился. Он увидел, что у меня огромные сумки, и говорит: «Ой, как же так, пойдем в торговый центр». В общем, так получилось, что он меня уговорил, взял у меня сумки и отвел в торговый центр, оплатил мне кофе и мы сели пообщаться. Я спешила, но полчаса было. Мы разговорились, он узнал, кто у меня мама, какое у нее заболевание, потому что у кого-то из его знакомых такое же заболевание, мы пообщались на этой почве. Я узнала, что у него дочка. И потом, когда я спросила у него, где он живет, он ответил — в военном городке. А потом сказал: «Я вообще в Росгвардии работаю». Он очень ругался, что начальники плохие, заставляют дурацкие вещи делать, сами ничего в компьютерах не понимают, а он сидит печатает то, что не надо — как-то так жаловался. При этом он работал за компьютером, я никак не могла ему сказать — купи нам что-нибудь или укради там у военных, такого не могло быть. Он работает за компьютером, в офисе сидит. Ну как он мне рассказал, я не знаю, как точно. И так как он сказал, что у него дочка, а у меня было много продуктов, я на рынке все время брала, с сумками домой ехала, я говорю ему — возьми дочке хурму там, творог. И как-то так завязались дружеские отношения, мы переписывались, он спрашивал, как у мамы дела.

А потом он однажды пишет — оказалось, что он был знаком с Русланом Костыленковым заочно через кого-то, о чем я только потом узнала. И он говорит — а у меня для Руслана Костыленкова подарок есть, где ты сейчас? Я на тот момент была на Братиславской. Он говорит — я сейчас такси возьму, машину. Приехал, просто передал мне пакет и говорит — передай Руслану, он поймет. Опять спросил, как у мамы дела. Больше мы не виделись, а потом я читаю, что я у него такие вещи просила, о которых мы вообще даже никогда не разговаривали. Я вообще считаю, что правоохранительные органы должны предупреждать правонарушения, а не создавать их. То есть даже если он работал, как он писал, что он там патриот — ну подошел бы и сказал бы мне, слушай, тут у вас Руслан такое пишет. Но ничего такого не было, никто не подходил, мы вообще об этом не говорили, общались чисто дружески. Наверное, не стоит доверять людям, которые сразу на контакт идут, не знаю.

Вообще, насчет всего дела, где есть пытки: когда меня допрашивали, при нас провели, при мне и папе, провели мимо Костыленкова, запихнули его в соседнюю комнатку от следователя Малюгина, и, видимо, били, потому что звуки такие были. Мы и дальше видели, что он еле шел, хромал, было видно, что у него почки отбиты. Я в фильмах видела — когда почки отбиты, не можешь ровно идти. Он очень сжат был весь, было видно. Мы как-то вообще испугались, то есть даже не испугались, а вообще не поняли, что как. А нам говорят - ну что, вы следующие пойдете в эту комнату. Допрашивал нас СОБР в масках. И они прям перед нами хвастались — вот, мы к нему пришли, с днем рождения поздравили — у него день рождения был, у Руслана Костыленкова — сказали, что от Маши [Дубовик], показали видео — вы, наверное, видели его в сети, где Руслан Костыленков, на котором живого места нет, признается во всех грехах по этому обвинению. Они показали мне это видео, и такие — вот, я заснял, сейчас в телеграм выложу. Прямо хвастались, как они всех жестоко взяли.

Я считаю, что сроки, которые запросило обвинение для мальчиков в СИЗО, очень жестокие, несправедливые. Я считаю, что то, что пытаются нам вменить, этого никто не совершал. От суда прошу рациональности. Рационально обдумать все доказательства с двух сторон и принять верное решение. Спасибо.

Вячеслав Крюков

Обвинение запросило для него 6 лет колонии

Уважаемые дамы и господа, мужчины и женщины. Дело «Нового величия» подходит к концу. За эти два с половиной года в деле произошли значительные изменения. Летом 2018 года из-под стражи под домашний арест были переведены две фигурантки дела — Павликова и Дубовик. Весной 2019 года в результате досудебного соглашения в особом порядке был осужден на два года условно фигурант дела Рустамов. Осенью 2019 года нарушивший досудебное соглашение фигурант дела Ребровский был выделен в отдельное производство и вышел из-под стражи под подписку о невыезде. Также осенью 2019 года из-под домашнего ареста сбежал фигурант дела Гаврилов. Сейчас он имеет политическое убежище на Украине.

Около двух недель назад оставшимся фигурантам прокуратура запросила сроки, четверым — условно. Таким образом, из десяти человек, задержанных в марте 2018 года, на свободе в скором времени однозначно окажутся как минимум семь. Но почему-то троим оставшимся, а именно мне, Карамзину и Костыленкову, хотят дать от шести до семи с половиной лет реального лишения свободы. Наше дело ничего значимого из себя не представляет, в нем никто не заслуживает таких жестоких наказаний. Но почему было именно нас троих назначать в качестве таких козлов отпущения — непонятно.

Спасибо общественности и спасибо всем, кто был рядом и благодаря кому удалось добиться в нашем деле позитивных изменений. Осталось совершить последний шаг и отпустить нас всех домой, не давая никому таких огромных сроков. Я надеюсь на вас и буду верить в лучшее.

Хочу обратить внимание на нашу статью, по которой нас судят. Это «организация экстремистского сообщества». Текст этой статьи и она сама появились в 2004 году, и до сих пор она не претерпела никаких изменений, кроме самых <неразборчиво>. С 2004 по 2014 год наказание за нее было до 4 лет лишения свободы. С 2014 по 2016-й — от 2 до 8 лет. А с 2016-го и по сей день — от 6 до 10 лет лишения свободы. Можно предположить, что такое серьезное усиление произошло для противодействия каким-то серьезным, реальным, экстремистским преступным сообществам.

«Новое величие» таким сообществом никогда не являлось. Такое несоразмерное наказание для фигурантов данного дела является совершенно неадекватным. К слову, хочу добавить, что санкция от 6 лет предусмотрена за убийство. Разве кто-то из нас кого-то убил или совершил соразмерное преступление? Ни в коем случае. Такого и близко не было. Но тем не менее, трем молодым людям — мне, Карамзину и Костыленкову — обвинение требует назначить такие огромные, реальные наказания в виде лишения свободы. За что? Вы сами все видели и слышали. Это просто какой-то произвол. Это не соответствует ни принципу справедливости, то есть характеру и степени общественной опасности, ни принципу гуманизма. Ибо такое наказание имеет целью исключительно причинить нам физические страдания и унизить наше человеческое достоинство. Вот что на самом деле является настоящим преступлением, а не то, что приписывают и в чем обвиняют фигурантов дела «Нового величия».

Ваша честь, я прошу вас не давать нам такие сумасшедшие сроки, которые запросил прокурор. От исхода нашего дела зависит не только наша судьба, но и в какой-то мере репутация всей судебной системы. Уверен, в ходе всех наших заседаний у вас сложилось наиболее точное <неразборчиво> мнение, в отличие от той позиции, которой придерживается обвинение. В конце концов, вы сами все видели. За эти два с половиной года мне и моим товарищи по несчастью требуют назначить наказание, равное в своей совокупности двадцати годам лишения свободы. 20 лет — это в принципе больше, чем я успел прожить до того, как меня заключили под стражу.

Неужели то, что с нами уже произошло, через какие муки мы прошли, мало для нас? У всех нас есть родные и близкие люди, которые точно так же страдают и ждут. У меня есть любимая девушка, которая сейчас в соседнем зале трансляции любит и ждет меня. У меня также есть семья, мои родители, которые нуждаются во мне.

Знаете, я не держу никакого зла ни на каких провокаторов и на всех этих недобросовестных людей, которые посадили нас и создали это дело. Я не собираюсь никому мстить. Я знаю, что все зло вернется каждому назад и зачтется. Просто хватит с нас всего этого. Пора все это заканчивать. Свободу всем политзаключенным, свободу всем нам. Спасибо всем.

Кристина Сафонова, Павел Мерзликин и Алексей Ковалев