Алексей Репик Фото: Андрей Никеричев/Агентство «Москва»

Правительство доказало свою способность мобилизовать ресурсы, а реакция регуляторов и принятие ими быстрых решений вызывают уважение – так Алексей Репик оценивает работу властей по поддержке бизнеса во время пандемии. Руководство страны ценит вклад предпринимателей, хотя предрассудков и сложностей хватает. Об этом, а также о том, как он стал еще и ресторатором, – вторая часть интервью с Алексеем Репиком. Первую часть можно прочитать по ссылке.

– МСП оказались наиболее пострадавшими от последствий пандемии. Многие бизнесмены жаловались на декоративность мер господдержки и говорили, что им этой поддержки не хватило. Как вы их оцените?

– Неправда, такие комментарии неверны. Может быть, с точки зрения правоприменения, то есть реализации, что-то и хромало. У нас к правительству есть вопросы по срокам, какие-то действия можно было и пораньше предпринять. В целом я могу сказать, что еще ни разу не видел, чтобы правительство так быстро реагировало на что-то. И правительство доказало свою способность мобилизовать ресурсы. Малому бизнесу дали льготные кредиты, снизили налоги, страховые взносы.

– Но не отменили, а только отсрочили.

– Объем льгот и поддержки, которые получили представители МСП, на мой взгляд, просто беспрецедентный для нашей страны. Безусловно, всегда хочется больше, но, для сравнения, более крупные предприятия, даже в ряде системных отраслей, получили в разы меньше, многие из них вообще непонятно как выбрались. Пострадавшие оказались, что называется, один на один с врагом: и с замедлением спроса, и с закрытием. Если бы не было летней передышки, то, например, для компаний «Деловой России» все было бы очень печально. Но мы пережили, почти никого в пути не потеряли.

Отдельная история с теми, кого принудительно закрыли, – с общепитом, например. Одно дело, когда просто снижается спрос или общеэкономическая ситуация вынуждает резко сокращать обороты. Другое дело, когда тебе говорят, что зарплату ты должен платить, но выручка у тебя теперь ноль, потому что ресторанчик свой ты должен закрыть. То же самое с туристической отраслью, которая нуждалась в большем объеме специальных мер поддержки. Предприятиям, которые на три месяца локдауна были вынуждены закрываться полностью, при этом продолжая нести операционные издержки, наверное, помощи не хватило. И мы просим правительство хотя бы сейчас, при новом старте, рассмотреть возможность снижения НДС для этих отраслей. Но, к сожалению, пока нас не слышат.

– А людям поддержку оказали в достаточном размере?

– Основная масса средств ушла как раз на поддержку людей. Материнский капитал выдали авансами, большое количество льгот – можно долго перечислять. Что приятно, большая часть поддержки стала ответом на предложения, которые отправляли деловые объединения, в том числе «Деловая Россия», в марте, апреле и мае. Эти меры понятны, они поддерживали не только граждан, но и спрос в экономике, потому что без денег встала бы и промышленность, и сфера услуг (та часть, которую не закрыли).

Честно говоря, мои ожидания относительно того, как экономика переживет ситуацию, да и в целом, были существенно хуже. Для меня тот факт, что правительство, государственная машина сумела так быстро отреагировать и принять значительный набор мер, в сравнении со многими соседями, это предмет определенной гордости. Да, мы не печатаем резервную валюту, у нас нет возможности заливать деньгами наши проблемы, но реакция регуляторов, принятие ими быстрых решений, вызывает огромное уважение.

– Почему тогда у людей совсем другое восприятие?

– Они живы, а их предприятия открыты. Поверьте мне, это уже много. Я общался с коллегами из Италии, Испании – у них 50% общепита не выжило. Закрылись во время локдауна, сейчас попробуют открыться заново, пройдя через процедуру банкротства или перезапуска. С общепитом особая ситуация. Как и с выставками, гостиницами, кинотеатрами – всеми бизнесами сферы услуг, которые нельзя сделать бесконтактными и которым запретили работать. Все пытались и продолжают что-то делать. Кинотеатры перепрофилируются из обычных в автомобильные. Рестораны попытались развивать доставку и пикап. Если доставка еще как-то могла работать при условии технической готовности, то с пикапом сложнее: как забирать заказ, если людям не разрешается выходить из дома?

Для этих отраслей сейчас важно принять комплекс решений о рестарте. Когда фактически надо начинать с нуля и при этом на предприятиях висят затраты, которые упали за апрель – май – июнь, нужно дать возможность накопить если не жир, то хотя бы мышечную массу, чтобы бежать дальше. В том числе и через обнуление налогов на какой-то период.

– Для многих бизнес – это дело жизни. Материальная поддержка, безусловно, важна. Но есть ведь еще и психологический аспект. Предпринимателям не только не дают обратной связи, что их работа важна. Даже наоборот. В марте президент дал большое интервью ТАСС, где фактически прямо говорил, что предприниматели – это чуть ли не жулики. Разве это не демотивирует людей?

– Здесь я с вами поспорю. Не бывает и года, чтобы президент или председатель правительства не нашли в своем графике времени для диалога с бизнесом, для сбора наших проблем и поиска ответов на волнующие нас вопросы.

Мне кажется, у всех есть понимание того огромного вклада, который бизнес вносит во все сферы – от экономического суверенитета до качества жизни граждан в стране. С этим вкладом никто не спорит, все его чувствуют. Но есть и кое-что другое. Общее отношение граждан к предпринимательству основано на стереотипах, которые нам вбивались в голову в советское время, я тоже его немножко застал. Президент тоже родился в то время, когда предпринимательство было запрещено и с утра до вечера говорили, что все, кто что-то продает, это спекулянты и их нужно на столбах вешать. После этого на репутацию бизнеса бодро наложились 90-е. Период первоначального накопления капитала привел к тому, что с российским предпринимательством стали ассоциироваться люди с криминальным прошлым, люди без принципов, чьи руки часто в крови. Это не значит, что все такие, но ложка дегтя может испортить и бочку, и цистерну меда.

С этим общественным неприятием нужно работать. Зависть – очень сложное чувство, оно часто заставляет людей думать о других плохо. У соседа корова толще и молока дает в 3 раза больше, а я тоже старался, но у меня такого нет. Президента «Деловой России» выбирают предприниматели, которые с ним на одной волне и все понимают про бизнес. А президента России – вся страна, где предпринимателей считают буржуями и относятся к ним очень критически. Это мнение нужно менять через популяризацию предпринимательства – малого, среднего, большого.

– Так этого не происходит. Кто захочет идти в бизнес, если все видят, что отобрать все могут даже у крупного бизнесмена, как случилось с Евтушенковым, например?

– Работу по популяризации предпринимательства деловые объединения видят для себя приоритетной, если не главной задачей. Люди действительно меньше хотят идти в бизнес на самом деле. Я стараюсь не комментировать кейсы других предпринимателей, но как человек, работающий в медицинской индустрии, могу сказать, что мне очень нравится «Медси», и это, наверное, сейчас один из самых сильных и перспективных частных медицинских проектов. При этом он живее всех живых, никто его не национализировал.

– Вам не кажется, что государство все больше и больше вмешивается в экономику и бизнес? Будет сломан тренд на все большее огосударствление экономики? Мы можем ждать новой приватизации?

– Приватизации чего? Приватизация – дело тонкое. Представим, что мы живем в Америке и что там началась государственная экономика и надо с этим что-то делать. Что можно там приватизировать? Энергетику, инфраструктуру, ресурсы? Если бы в 90-е США прошли тот же путь, что и Советский Союз, и так же обнулились бы, что там можно было бы приватизировать? Google? Нет, так же, как и «Яндекс». Facebook, социальные сети? Нет. Ничего же этого не было. Весь этот бизнес там создали с нуля новые предприниматели.

У нас активами государства являлись в основном инфраструктурные и ресурсные проекты плюс старые советские предприятия. Многие из них выжили за счет того, что их приватизировали в 90-е. Они получили качественный менеджмент, перестроились и сейчас вообще не похожи на те, которыми были в 70–80-е годы. Каким-то предприятиям не повезло: их захватили прохиндеи и подонки, которые выжили оттуда коллектив, испортили репутацию предпринимателей и стали силовыми владельцами, которые ни во что никаких усилий не вложили. Многие из таких предприятий прекратили свое существование, но часть из них подхватили и выкупили те, кто относится к своей работе ответственно. Как в металлургии, где Владимир Лисин или Алексей Мордашов знают каждый станок и каждого рабочего. Я знаю точно, с каким уровнем внимания и ответственности они относятся к своим предприятиям.

Если мы говорим про сырье, то в Норвегии, например, нефть и газ государственные, и ничего критического я в этом не вижу. Государственное управление – это не так плохо. Если управление активом качественное, как в Сбербанке, например, форма собственности играет меньшую роль.

Можно говорить про приватизацию естественных монополий, но приватизировать их без госучастия, наверное, неправильно. Нельзя, чтобы естественная монополия была в частных руках без надлежащего контроля. Раздробить, как это случилось в Японии с железными дорогами? В условиях маленькой Японии возможно иметь пять железнодорожных компаний-конкурентов, но в России... Попадут эти дороги в частные руки – и про половину маршрутов новые владельцы скажут, что они нерентабельны, приносят только убытки. И мы потеряем connectivity. Это поставит целостность страны под угрозу. Приватизация уместна там, где она уместна.

Другое дело, когда государство заходит в конкурентные секторы, где есть хороший частный бизнес. Вот это, на мой взгляд, конечно, путь не то чтобы в никуда, но точно к потере конкурентоспособности.

– А избыточное регулирование, с ним какие могут быть шаги?

– Я так долго говорил, как нужны шаги по сокращению избыточного, ненужного регулирования, что меня включили в состав комиссии и подкомиссии по совершенствованию контрольных (надзорных) и разрешительных функций федеральных органов исполнительной власти при правительственной комиссии по проведению административной реформы, которую возглавляет замглавы аппарата правительства Ольга Николаевна Чепурина. Именно здесь мы каждую неделю, иногда по несколько раз, проводим по 3 часа, опуская регуляторную гильотину. Смотрим на результаты баталий между ведомствами, ФОИВами и рабочими группами в разных направлениях, от туризма и пищевой промышленности до санитарного контроля. Работа идет в бешеном темпе, и уже есть результаты, но многие почему-то продолжают говорить, что проект забуксовал. На самом деле новые законы теперь не появляются без согласования с профильным сообществом. Все, что было раньше, отменяется, если не находится внятного аргумента против, с которым согласны бизнес-представители рабочих подгрупп. И аппарат правительства сейчас занимает очень жесткую конструктивную позицию. Шага назад никто не делает.

Другое дело, что у нас накопился такой объем регуляторики, которую нужно убирать или адаптировать к новым требованиям, это титаническая работа. Взять на себя ответственность перед правительством по крайне агрессивным срокам, которые президент обозначил в своем послании, никто не хочет. Что называется, отказываться от этого не собираются, но технически это работа на убой.

– Как так случилось, что бизнес вроде хотят перестать кошмарить последние лет 20, а регуляторика только росла?

– Очень много устаревшего. Многое живет с советских времен или принято 10–15 лет назад. Все поменялось, а требование, никому не нужное, сидит. Но ситуация меняется, запущен действенный механизм регуляторной гильотины. Единственное, он очень трудозатратный. Если для правительства это прямая работа, то у бизнеса, помимо общественной работы, есть и другие задачи.

Настроение на будущее

– Вы действительно смотрите в будущее с оптимизмом или просто ничего другого не остается? Вы давали большое интервью «Ведомостям» два года назад, где говорили о том, сколько всего нужно сделать для развития бизнеса и предпринимательской среды, обозначали там слабые моменты. Но есть ощущение, что с того момента стало только хуже.

– Снова приведу в пример реализацию механизма регуляторной гильотины. Любой новый нормативно-правовой акт проходит через нас, существует около 20 пунктов, по которым содержание обязательных требований жестко верифицируется в каждом случае. Пока бизнес не скажет, что тот или иной нормативно-правовой акт нужен, его принятие блокируется. Раньше такого не было.

Насколько я уверен, что все будет хорошо? К сожалению, бюрократия – это организм, который всегда находит, как защитить себя от попытки изменения, когда чувствует, что хотят убрать ненужное. К сожалению, это шаг вперед и два шага назад: чем больше инструментарий, тем сильнее сопротивление. Работа деловых объединений в этом контексте становится более актуальной. Мы теперь не просто глас вопиющего в пустыне, до которого никому дела нет. Сейчас говорят: если не нравится, идите работайте, предлагайте. При этом важно понимать, что любой предприниматель гораздо хуже чиновника разбирается в тонкостях бюрократической работы, механизмах и принципах деятельности государственной системы, нормотворчества и т. д. Это не наша компетенция, мы вынужденно стали этим заниматься, потому что нас прижало. Мы не можем также профессионально пересмотреть, перекрыть все риски и отреагировать на все возможные несуразности, потому что часто проблемы мы видим не в документе, а уже по факту оценки регулирующей деятельности, по факту реализации проекта. Нам казалось, что все в порядке, а там – о! Лох-Несское чудовище сидит. Но не все так плохо, потихонечку каждый в своей нише начал разбираться.

– А в целом общемировой разворот в левую сторону, особенно после карантина, как вы его оцените? Он еще сильнее проявился во время пандемии, когда почти все государства развернулись в более социальную сторону.

– Конечно, жизнь до ковида и после него – две разные вещи. В первую очередь стоит обратить внимание на следующее. Удар кризиса пришелся на всех, безусловно. Но кто лучше всего себя чувствовал? Сильные технологические компании, в которых и до ковида все было автоматизировано и которым, как следствие, было нужно меньше людей. Они работают более эффективно, более прибыльно, у них самая высокая производительность труда. Именно эти компании – Zoom, Amazon и т. д. – получат преимущество. Это значит, что возросшую безработицу (а она выросла в США и Европе, у нас тоже подрастала) будет очень сложно опустить на прежний уровень. Ведь зачем им люди, если их можно заменить роботами, которые ковидом не болеют, работают круглосуточно.

Если устойчивая безработица станет серьезным фактором во всем мире, то модель социального государства, то есть государства, которое будет оказывать максимальную социальную поддержку, может стать более популярной. Проблема в том, что социальное неравенство вызывает напряжение. Но это опять движение к государственной экономике. Доход платить будет не с чего. Но коммунистические идеи, доходящие иногда, как у Берни Сандерса, например, агрессивно настроенного на экспроприацию, вплоть до военного коммунизма, популярны среди определенных слоев населения. Среди тех, кто вышел на улицы громить все подряд и всех подряд. Неважно, прикрываясь идеей борьбы с расовой дискриминацией или какой-то еще. За пост же президента США борется не Сандерс, а консервативный Джо Байден, который кто угодно, но не социалист.

Понятно, что после кризиса все стало намного сложнее. Мир занимается формированием внутренней самодостаточной экономики, и кооперация, как основной тезис предпринимательства, уходит на второй план. Мы всегда говорили, что самая эффективная экономика – та, где все четко сегментировано, где каждый делает часть, которая удается лучше всего. Но сейчас идея кооперации провалилась. Те, у кого не было полного цикла производства, оказались в ситуации, когда их подвели контрагенты, поставщики, и вся международная торговля схлопнулась. Теперь в условиях, когда сломались или прервались все цепочки, выиграет тот, кто делает все сам и дома. Это сильное изменение экономической парадигмы. Надолго ли оно? Надеюсь, что нет. Но ближайшие годы мы с этим будем жить.

– Это и глобализацию остановит?

– Конечно. Я сейчас не имею в виду политику, это не моя компетенция. Удар по экономической глобализации колоссальный. Все всё теперь делают сами, понимая, что рассчитывать на аутсорсинг или на контрагентов, как раньше, нельзя.

Бизнесмен и ресторатор

– Мне говорили, что вы хотите вложить 2 млрд в ферму Березуцких.

– Ферма нужна не только для ресторана, там будет несколько гостевых домов. Она рядом с Переславлем-Залесским, очень красивые места рядом с бывшими дачами Шаляпина и Коровина. Это возможность и посмотреть на Россию, и прикоснуться к большой высокой гастрономии. Но самое главное – это большие сельскохозяйственные планы, мы сейчас там строим парники, большие коровники, достраиваем козлятники.

– Как вы познакомились с братьями?

– Я давно их знаю, часто ходил к ним в ресторан, и мы очень близкие друзья с бывшим владельцем (Иваном Сибиревым). Ситуация с ковидом серьезно поставила вопрос о выживаемости проекта. И чтобы такого класса ресторан не пропал и продолжал покорять мировые гастрономические вершины, нужны инвестиции в инфраструктуру и обновление технологий. Ребята сейчас делают одно из самых технологичных гастрономических действ в стране – 3D-принтеры, машины-сушки лиофильные. У меня в «Р-фарме» такие стоят, а сейчас и в ресторане.

Я в целом ценю гастрономию. Когда приезжаю в другую страну, то иду в хороший ресторан, потому что для меня это лучший способ познакомиться со страной, культурой. Что ты ешь, то ты есть. И мало кто может так достойно представить Россию с сохранением духа, «русскости» ингредиентов и идей, но при этом без слащавости и патриархальности.

– Без берез.

– Березы, конечно, неизбежны в силу того, что Березуцкие. Я, кстати, еще хорошо общаюсь с другими нашими Березуцкими – футбольными – как болельщик ЦСКА. Поэтому, когда четверо Березуцких собираются в один круг в ресторане, приходится загадывать желание. О мишленовских звездах. Надеемся, что закончится карантин и к нам приедет «Мишлен». Не знаю, какие у них будут решения, но то, что за ресторан ни мне, ни братьям Березуцким не стыдно, это без сомнений.

– Если «Мишлен» будет оценивать честно, то две звезды ребятам дать должны.

– Мы не можем на них влиять и подталкивать. Для меня это ресторан топового уровня, и, если с помощью фермы мы еще усилим ингредиентную базу, он станет еще лучше. Мы везде упираемся в компоненты: как при производстве фавипиравира нужны всяческие специфические компоненты, так и с едой. Чтобы сделать вкусное блюдо, надо, чтобы у тебя было свое молоко, свое хорошее мясо, свои овощи, свои травки.

– Новый сет уже пробовали? Очень сильный.

– Кальмара пробовал, хотя мы над ним еще работаем. А сет еще нет. Мы над ним много работали. Я за свою жизнь был почти в 1000 топовых мировых ресторанов, практически во всех мишленовских местах. О первых 400–500 писал комментарии. Езжу, пробую, смотрю, если есть время и возможность, стараюсь пообщаться с шефами. Высокая гастрономия – это такое же искусство, как театр. Моя ответственность, как президента «Деловой России» и достаточно большого предпринимателя, заключается в том числе в том, чтобы визитные карточки страны были, что называется, напечатаны на хорошей бумаге. Я не считаю возможным и не вмешиваюсь в гастрономический процесс, хотя ребята часто советуются о чем-то, мы много разговариваем и общаемся. Но считаю своим патриотическим долгом дать им необходимый ресурс для реализации. Хотя и с точки зрения бизнеса у этого проекта есть также несомненные перспективы для возврата инвестиций.

– Насколько длинные?

– Очень длинные.

– Ресторан стоил больше $5 млн?

– Больше, хотя я не могу говорить о стоимости, потому что это касается не только меня. И только в ферму нужно вкладывать больше $10 млн.

– Вы другие рестораны рассматривали для покупки и инвестиций?

– Для покупки нет. Но меня очень интересует японское направление. Я все-таки по-прежнему сохраняю амбицию открыть сеть раменных и вообще наладить другой путь японской кухне. Как руководитель российско-японского делового совета. Такой японской кухни, какая есть в ряде стран, в Москве пока нет. И в том числе потому, что пока нет возможности делать компоненты соответствующего качества. Мы сейчас компонентную базу подтянем, может, пригодится. Вряд ли тунца ловить будем, но японская кухня – это не только суши.

Алексей Репик: «Люди живы, а их предприятия открыты – это уже много»