Непредвзятая свобода
Александру Ерёменко, «королю поэтов», получившему этот титул в честном состязании, 25 октября исполняется 70 лет
В нынешней атмосфере повсеместных запретов и секретности в это трудно поверить, но в начале перестроечной суматохи открывали и даже публиковали многие самые секретные архивы. Печатали всё подряд, вплоть до донесений сексотов. Помню один из опубликованных тогда доносов:
«Александр Ерёменко отнес книгу стихов в издательство «Советский писатель»...
Отнес!
Не издают книгу, не готовят к изданию, а просто: отнес книгу стихов.
Как если бы Ерёма бомбу туда отнес. С часовым механизмом.
Собственно, это и была бомба.
Александр Ерёменко, Ерёма — легенда поколения поэтов, «король поэтов», получивший в начале 80-х этот титул в честном состязании. И получивший его по праву. Безоговорочно.
Много позже, в 2010-м, к шестидесятилетию поэта, вышла книжка «А я вам — про Ерёму», вся состоящая из посвященных ему стихов.
Случай сам по себе уникальный в истории русской поэзии.
Игорь Иртеньев живописал там портрет поэта:
А он стоял Мужского рода
В своем единственном числе,
И непредвзятая свобода
Горела на его челе».
Михаил Поздняев предлагал посредством поэта решить проблему памятника на известной площади:
Соберемся, мои товарищи, не для пьянки,
но затем, чтобы каждый довел до финала роль,
и поставим Ерёме памятник на Лубянке:
пусть потомки увидят, кто у нас был король.
Борис Рыжий рассказывал о том, что означали стихи поэта для тех, кто помоложе:
Окраина стройки советской,
фабричные красные трубы.
Играли в душе моей детской
Ерёменко медные трубы».
И всё это — о нескольких десятках фантастических текстов. О том времени, когда они не были напечатаны и когда их твердили наизусть.
Дальше — тишина.
О которой написал все в той же книжке про Ерёму Олег Хлебников: «Он живет как поэт — он не пишет стихов».
Не пишет уже четверть века. Если не больше.
Хорошо помню тот момент на рубеже девяностых, когда, наконец, книжка стихов Ерёменко была напечатана.
Посреди ночи я услышал звонок в дверь. Открыл.
У лифта стоял Ерёма.
— Пошли, будем жечь мою книгу.
Не похоже было, что он пьян.
— Хорошо, погоди минуту. Оденусь.
Натянул штаны, взял пару бутылок водки, пачку только что вышедшей тогда моей первой книжки стихов, вышел.
Про бутылки Ерёма ничего не сказал, про пачку мрачно спросил:
— А это что такое?
Похоже было, что от самого вида книг его мутило.
— Это моя, — говорю. — На растопку пойдет.
Мы молча пошли к нему, благо жил он неподалеку. Во дворе Ерёма показал удобное место для костра.
В комнате у него в аккуратно связанных пачках лежал весь, наверное, тираж его только что вышедшей книги, которую я еще не видел.
Никто еще не видел.
Я почувствовал свою высокую миссию: спасти книжку Ерёменко!
Пили всю ночь. Почти не говорили.
Лопались мозги, но вообще-то голова моя в таких случаях не отключается.
Ноги отваливаются, голова не отключается. Так что напиваться бессмысленно.
К тому же меня не покидала задняя гуманитарно-миссионерская мысль, что надо Ерёму как-то отвлечь.
К утру вырубились оба. Тираж так и не сожгли.
Вроде все получилось. Книга была спасена.
Теперь думаю — зря.
Это я был дураком с высокой миссией, а Ерёма, как всегда, был прав.
Первая книжка стихов Александра Ерёменко должна была стать бомбой. Но в то смутное время, когда все увязало, уходило в вату, в труху, поэтическая бомба не имела шанса на взрыв.
В цитированной уже не раз книге поэтов к юбилею Ерёмы есть и мои давние строки:
Разве выносимо расставаться,
растворяться в импортной дали,
если человек 15–20
составляют население Земли?
Разве есть поэт, кроме Ерёмы?
Разве польза есть, кроме вреда?
Разве существуют водоемы,
кроме Патриаршего пруда?
Один старательный критик в популярном литжурнале возразил: ну как же, есть ведь и другие поэты, вот и сам Бунимович…
Он так ничего и не понял, этот критик.
А Ерёма позже мне ответил:
Как Хокусай на Фудзияму
глядит в предчувствии беды,
так Бунимович смотрит прямо
на Патриаршие пруды.
Но что он видит?
Только — яму,
доверху полную воды.
Похоже, это единственное неопубликованное стихотворение Александра Ерёменко.
Живи, Ерёма!