«Брусфест теперь док»

Фестиваль памяти Дмитрия Брусникина показывает, как важен прямой разговор с людьми

В Москве идет второй фестиваль документального театра «Брусфест» памяти театрального режиссера и педагога Дмитрия Брусникина. В афише — скрещения пластического, музыкального, кукольного и драматического театров, мокьюментари и вербатим, читки документальных текстов, а также мастер-классы от ведущих театральных педагогов.

Директор «Брусфеста» и «Мастерской Брусникина» Екатерина Троепольская рассказала «Новой» о том, как она видит роль документального театра, как создаются спектакли в этом жанре и почему в современном театре не всегда нужно актерское образование.

— Что для вас документальный театр?

— Могу ответить с разных точек зрения: как зритель, как директор фестиваля документального театра или как драматург. Для кого-то «Весь мир — театр», а для меня весь мир — это документальный театр, он занимает тотально все мое внимание сейчас. А если говорить отстраненно: документальный театр — это один из самых эффективных способов познания мира. Существует множество методов, но все они ведут к прямому, честному разговору со зрителем.

— Кому нужен документальный театр?

— Мне кажется, всем. Я родилась в Луганске, и у меня к театру тогда было скептическое отношение. Я не понимала, зачем он нужен — ведь есть кино. Но сейчас я, конечно, осознаю, что театр — это уникальное коллективное переживание, которое не заменишь ничем. Документальный разговор — это особый инструмент, если подсядешь на него, уже не сможешь остановиться.

Док существует, чтобы театр не покрывался пылью, чтобы он был на острие и интересен тем, кто молод и ищет ответы на вопросы.

— В рамках «Брусфеста» проходит большая научно-практическая конференция, посвященная актерскому образованию: «Апгрейд. Педагоги — педагогам». Получается, будущие актеры обязательно должны пройти через доктеатр?

— «Брусфест» возник в память Дмитрия Владимировича Брусникина — педагога школы-студии МХАТ с сорокалетним стажем. Он один из первых втащил вербатим в образовательную систему. Вербатим — основа документального театра, когда тканью спектакля становится человеческая речь, а не художественный вымысел. Со своим курсом Дмитрий Брусникин сделал известный спектакль «Это тоже я» — набор монологов людей (в документальном театре они называются доноры), которых студенты находили в самых разных местах, общались с ними. В этой технике нужно разговорить человека и создать, таким образом, историю, чтобы потом воплотить ее на сцене. Этот спектакль до сих пор идет в театре «Практика» с аншлагами. Когда истории перестают быть интересными, актеры идут брать новые вербатимы, находя актуальных героев для сегодняшнего высказывания. С тех пор все курсы Дмитрия Владимировича выпускали спектакли-вербатимы. В рамках фестиваля выйдет спектакль «ЧПР», посвященный исчезающим и будущим профессиям, так называемой, четвертой промышленной революции. Это работа второго курса Школы-студии МХАТ, подрастающей Мастерской Брусникина. Руководят курсом Марина Брусникина и Сергей Щедрин, режиссеры спектакля — Анастасия Великородная и Юрий Квятковский. Все мы — круг учеников, соратников и близких людей Дмитрия Владимировича, стараемся его не подвести. Актеры выступают как интервьюеры, сами создают свою роль, а потом исполняют ее. Поэтому да, я считаю, что документальный театр — это одна из ключевых составляющих актерского образования. Нам очень важно познакомить с доком педагогов, которые живут не в Москве. Показать им, что такое документальный театр и каким разным он может быть, а они, в свою очередь, познакомят с ним студентов.

— Текст вербатима прописывается, или каждый спектакль — импровизация?

— Существуют уже готовые этюды, созданные при помощи интервью. Сначала с ними работают сами актеры, потом им помогают драматурги. Отбираются самые лучшие и живые работы, конечно. У актера, безусловно, есть немного возможности для импровизации, на самом деле, внутри каждой роли есть это место. Но держать роль надо все равно: если ты начнешь говорить своим текстом, а не текстом шестидесятилетнего человека, у которого ты взял интервью, то ты выпадешь из роли, и это все заметят.

— В спектакле «Осумбез» играют студенты вашей поэтической студии при Центре Вознесенского — у них нет актерского образования. Документальный театр допускает участие непрофессиональных актеров?

— На мой взгляд, для всего современного театра актерское образование необязательно. А если говорить о доке непосредственно, то существует еще один тип театра — свидетельский. Когда на сцене находятся не актеры, транслирующие чьи-то истории, а сами носители этих историй. Прошлый наш фестиваль открывался финским спектаклем «Смерть на работе». Там настоящие служители церкви, работники морга рассказывали о своем взгляде на смерть, и несмотря на мрачное название, получился очень нежный и веселый спектакль. Они говорили о том, можно ли второй раз использовать гроб, сколько должны стоить похоронные церемонии. «Осумбез» — это, конечно, не свидетельский театр. Там действительно задействованы наши ученики, мы с Андреем Родионовым ведем поэтическую студию, и он как раз входил в поэтическое сообщество «Осумбез». Одна из наших учениц — Рина Денисова очень вдохновилась этой темой и посвятила ей свою курсовую. Она набрала столько интервью, что мы решили использовать собранные материалы для создания коллективной документальной театральной акции.

— В спектакле «Будущее.DOC» вы выступаете в качестве актрисы. Как ощущаете себя на этой территории?

— Да, но там тоже выступают не совсем артисты. Я, скорее, являюсь самой собой, надевая на себя ролевую функцию. В этом спектакле используется лондонская техника headphone verbatim, когда перформеры в режиме реального времени воспроизводят фрагменты интервью, звучащие в наушниках. В этом спектакле поднимается подростковая тема, он во многом возник как реакция на сериал «Школа», который прогремел несколько лет назад. Чтобы защитить подростка от прямого выхода, нужны взрослые актеры. Да и носителю самой истории довольно сложно оказаться на сцене. Я первый раз выйду в этом спектакле, и пока не могу это на себе оценить.

— Как из всего многообразия, которое существует, отбирались спектакли для фестиваля?

— У нас довольно суровый художественный совет. Мы все собираем предложения в общий котел. Они зачастую поступают в открытую — нам пишут, и мы все предложения рассматриваем. Возникает необходимость поддержать отечественный театральный ландшафт, помочь выпуститься проектам, которые по ряду экономических причин не могут этого сделать. Такой пример — творческое объединение «Театр взаимных действий» со спектаклем «Университет птиц», который не вышел бы без коллективной поддержки Союза театральных деятелей, фестивалей Территория и Брусфест.

— На «Брусфесте» представлены только премьеры?

— На самом деле нет. Мы хотели привезти много зарубежных работ, но в связи с ограничениями это сделать не удалось. К нам даже не смог доехать спектакль из Беларуси, им по непонятным причинам не удалось пересечь границу, хотя у них были все разрешения. Зато действительно много премьер. Например, спектакль «Дыхание» — перформанс, где документом является сам процесс дыхания. Особенно дыхание в наши дни, что существенно. Есть удивительная работа «Черное небо» — это моноспектакль Алексея Нарутто; он брал интервью у жителей Красноярска, спрашивал, каково им постоянно жить под этим черным небом. Еще одна особенная история — «Черная книга Эстер» — коллаборация Мастерской Брусникина с Российским еврейским конгрессом и «Бюро художественного проектирования». В основе — книга преступлений нацизма против человечества, которая в Советском Союзе была запрещена. Режиссерка (она очень топит за феминитивы) Женя Беркович связала это все с еврейской традицией безумно веселого театрального действа. Поэтому страшно сказать, но это будет веселый документальный спектакль про Холокост. И это абсолютная премьера, мы сами еще его не видели.

— У Маяковского есть известное высказывание: «Театр — это не отображающее зеркало, а увеличительное стекло». Можно считать, что документальный театр — зеркало?

— Можно, но у нас в обществе так много зеркал, и мы привыкли прихорашиваться, когда смотрим в них. Да и в зеркале мы видим одно, а люди со стороны видят другое. Честно говоря, когда мы придумали этот фестиваль, мы до последнего не решались сделать его документальным, думали, что второй фестиваль посвятим другому явлению. Но первый фестиваль создал очень странный эффект даже для нас самих. Посмотрев наш собственный фестиваль, мы поняли, что документальный театр — точное высказывание. И очень нужное. Казалось бы, зрители ждут от театра какого-то веселья, но это не всегда так. Публика привыкла смотреть реалити-шоу по телевизору — интересно наблюдать за реальными людьми. Поэтому документальный театр — это не наказание, не пытка, а попытка честного разговора.

Но документальный театр, как и документальное кино, может обмануть, поэтому он не всегда будет зеркалом. Здесь уже зритель должен отличить правду от лжи.

— То есть, доктеатр отныне ваш фестивальный формат?

— Да, мы на этом остановились. Мы решили включить сюда и постдок, раскачать рамки документального театра до антидокументального — театра, который переживает свою документальность и превращается во что-то другое. Для того чтобы явление развивалось, надо постоянно подбрасывать новые идеи — для этого фестиваль и существует.

— Есть куда развиваться явлению?

— Пока есть люди, которые развиваются, — явление развивается. В документальном театре есть жизнь, это точно. Уже второй год у нас растет сообщество людей, которым важен этот прямой разговор. Документальный театр первым может отреагировать на вопросы экологии, безработицы, политики. Это самый отзывчивый инструмент, который поворачивается лицом к актуальным проблемам.

Беседовала Екатерина Тарарак — специально для «Новой»