«А если надо, закрывайте по уголовке»
Кинчев защищает свободу даже тогда, когда она угрожает жизни
На официальном канале группы «Алиса» вышло обращение Константина Кинчева к властям Петербурга. В нем — претензии в связи с отмененным кинчевским фестивалем, обвинение чиновников в лицемерии, знакомые уже речи о цифровом концлагере. Но это только кажется, что тема обращения — запрет массовых мероприятий, вакцинация, QR-коды. На самом деле Кинчев говорит о том, о чем говорит и поет всегда — о свободе. И о том, какую цену стоит платить за нее.
На него уже обрушились с обвинениями в ковид-диссидентстве. И одновременно тысячи людей благодарят Кинчева за критику ковидных запретов. Шум стоит огромный. То, о чем говорили между собой, спорили в комментариях под постами, вдруг четко и бескомпромиссно сформулировал сам лидер «Алисы», человек — авторитетный для миллионов.
Как к нему ни относись (а относиться можно по-разному: выкатывать претензии за национализм, за самолюбование, за понты), а примеры, когда Кинчев струсил, сподличал или соврал, как-то не приходят на ум. Он стал иконой рок-н-ролла в 1985-м не столько из-за песен «Мы вместе» и «Мое поколение», не из-за своей фантастической фотогеничности, а просто потому что было видно: этот может, этот не подведет. Пойдет на прорыв и, если не выиграет, то хотя бы проиграет красиво.
Что и произошло с Кинчевым и со всем поколением. Проиграли. Расцвет рока второй половины 80-х многие считали тогда началом. Ожидалось, что дальше будет все лучше и лучше, больше гениальных песен, больше классных артистов, успех, слава и вообще все, как у Rolling Stones.
Но это был конец. «Революция закончена, теперь дискотека», как спел Чистяков в 1992-м. Простой пример. В 1988 году Кинчев отсидел семь суток по статье о хулиганстве, за то, что якобы прославлял Гитлера на концерте. Сейчас, спустя 35 лет, он получил бы семь лет, а не семь суток. И никакое поручительство Рок-клуба, как в 1988-м, его не спасло бы.
Почти любая рок-н-ролльная биография и рок-н-ролльное творчество попадают сегодня под какой-нибудь запрет (уголовный или негласный, общественный), а то и сразу под несколько. Наркотики, экстремизм, гей-пропаганда (или наоборот, гомофобия), мат, оскорбление чувств всех подряд. В условиях сегодняшней несвободы категорически невозможно было бы появление и публичный успех Кинчева, Летова, Мамонова и десятков других героев. Рок — это не литература, которую можно писать в стол годами, это искусство публичное. А публично сейчас ничего нельзя.
Удивительно ли, что столкнувшись с ковидными запретами, эти люди отнеслись к ним так же, как к запрету ругаться матом со сцены, упоминать наркотики в песнях и выражать недовольство властью? Ковидные ограничения в их системе ценностей — часть общего, всеобъемлющего ограничения свободы, которое идет уже тридцать лет.
С реакцией Кинчева на конкретный запрет спорить глупо:
«Теперь, оказывается, я не могу играть на гитаре и петь свои песни без согласования с комитетом по культуре. Как они, однако, взбеленились, получив донос от какого-то гаденыша…
Вы проводите «Алые паруса», чемпионат Европы по футболу, где собирается огромное количество народа. А мой фестиваль сначала ограничиваете до 3000 [посетителей], а потом вовсе закрываете. Это когда уже собрана сцена, поставлен аппарат, свет.
Я не говорю о материальной компенсации. Я говорю о лицемерии и двойных стандартах».
Все так. Кинчевский фестиваль уже был перенесен однажды с 2020 года на 2021-й. И вот его опять прикрывают в самый последний момент. Кто-то одобряет запрет массовых мероприятий, кто-то нет, но сто процентов, что то же самое можно было сделать цивилизованно, без такого откровенного неуважения к людям.
Чуть позже Кинчев сыграл на «Лендоке» концерт. Подпольный, как утверждают соответствующие органы. Съемки клипа, как утверждает артист. И сразу же попал под проверку. Кинчев прав: кому мешал закрытый концерт на 60 человек, особенно когда рядом — чемпионат и «Алые паруса»?
«Кто из нас преступник? Я, играющий на гитаре и поющий свои песни для нескольких десятков человек? Или вы?» — об этом.
Идем дальше. Согласование концертов с комитетом по культуре, которое ввели в Питере — это вариант цензуры. Можно спорить, вызвана ли эта мера необходимостью, но давайте называть вещи своими именами: цензура и есть цензура.
Массовые мероприятия, которые получили одобрение власти по пропагандистским или иным причинам, проходят без сучка, без задоринки. И тут Кинчев прав: лицемерие налицо.
А вот дальше, в части про цифровой концлагерь, за которую его критикуют особенно сильно, все действительно не так однозначно:
«Вы обязуете работодателей под страхом закрытия предприятий вынудить работников колоться экспериментальным препаратом и потом как награду получить цифровой код… Цифровая идентификация личности человека является признанным преступлением против человечности. Я не хочу жить в вашем цифровом концлагере».
Страх перед цифрой — примета людей, выросших в аналоговом мире. Но тут важно, что
Кинчев ни разу не ковид-диссидент. Он не отрицает существование коронавируса и опасность этой болезни.
Смысл его эскапады в другом: он почти открытым текстом говорит, что жизнь такой ценой, ценой утраты свободы, ему, Кинчеву, не нужна. Лучше в тюрьму посадите, так хотя бы будет честнее:
«Официально заявляю: я никогда не плясал ни под чью дудку и на старости лет учиться этому не собираюсь. Я буду продолжать играть на гитаре и петь свои песни. А если это подпадает под ваши законы, которые вы печёте как пирожки, то закрывайте меня по уголовке».
Таких людей в стране миллионы. Не спешите клеймить их, называть ретроградами в шапочках из фольги. А то я уже слышал кровожадные разговоры: не прививайте этих гадов, пусть вымрут, нам же, прогрессивным и умным, лучше. Это социал-дарвинизм. Принцип «кто сильнее, тот и прав». Нет, если мы люди, общество, то каждый человек нам важен, и цифровой, и аналоговый. А если не важен, тогда зачем вообще это все?
Кинчев, будучи на эмоциях, поставил в этом обращении вопрос, который волнует всех: что важнее свобода или жизнь? Зачем нужна жизнь без свободы? Но какой смысл в свободе, полученной ценой своей (а тем более чужой) жизни?