Довоенный разговор . «Отдел культуры» в эмиграции: как быть тем, чья родина — русский язык
Я помню, как в начале нулевых на этапах большого пути были «Курск», Дубровка, Ходорковский. Я тогда подумала, что вернут смертную казнь. Я сейчас звучу как маргинал, но запомните мои слова. Я уже тогда понимала, что хочу уехать, что жить не дадут
Бранденгбурдские ворота в Берлине сегодня
nv.ua
Давным-давно, в одной далекой галактике, то есть несколько дней назад, до войны, которую теперь запрещают называть войной, «Отдел культуры» собрался в своем «эмигрантском» составе (не считая редактора). Так вышло, что часть наших постоянных авторов живет не в России, и нам — в сгущающейся атмосфере — казалось актуальным поговорить об опыте адаптации к этой жизни людей, чьи профессии связаны с культурой, искусством, но прежде всего — с русским языком. К моменту расшифровки разговора мы оказались совсем в другой ситуации, в радикально иной точке истории, но все же решили опубликовать этот текст. Сегодня никто не знает, будет ли завтра вообще, но если все-таки будет, вопрос об эмиграции окажется одним из главных для очень и очень многих россиян. Они повезут во все концы света не только свои проблемы и страхи, но и русскую культуру. Сумеем ли мы создать «Облачную Россию»? А может, она уже есть? Если смотреть из этой перспективы, дискуссия несомненно имеет смысл (и будет продолжена), но надо помнить — мы говорили давным-давно, в одной далекой галактике.
В разговоре участвуют Борис Локшин (США), Камила Мамадназарбекова (Франция), Ольга Шакина (Латвия, Грузия).
Олег Зинцов: Я давно хотел сделать круглый стол с авторами нашего журнала, живущими за границей, потому что мне интересно, как происходит адаптация профессионально связанного с языком человека в другой стране. Я пока специально не стал звать художников, композиторов — это отдельный разговор. И особенно сейчас все это актуализировалось, когда все в ужасе от происходящего и многие думают о том, уезжать — не уезжать. Поэтому я прошу вас поделиться опытом, который у каждого разный. Начну с Бориса, потому что он уехал раньше всех и еще из другой страны — СССР, успешно реализовался в профессии, не связанной с языком, и только потом начал писать о кино для российских изданий.
Борис Локшин: Я до сих работаю в этой «другой профессии» в среднем с 9 утра до 6 вечера. Потому что кушать что-то надо. Улетел я в 1991 году в последний день военного переворота. В России я работал программистом, за исключением последнего года, когда работал на радио «Россия». А до того никогда ничего не писал. Правда, у меня была детская, школьная мечта, я считал, что лучшее, чего я могу добиться от жизни, — это не ходить на работу. Это была общая мечта моего поколения, я, наверное, поэтому программистом стал. У нас в школе было программирование, и это было так: берешь пачку перфокарт, засовываешь их в компьютер, и пока они там считываются, читаешь интересные самиздатские книжки. Так и получилось в Советском Союзе. Потом я прилетел в Америку. В принципе, я думал, что я здесь ненадолго. Думал, что поживу немного, выучу английский язык, прилечу обратно.
Подпишитесь, чтобы прочитать целиком
Оформите подписку Redefine.Media, чтобы читать Republic
Подписаться [Можно оплатить российской или иностранной картой. Подписка продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.]