Из цикла «Невольные переводы»

из Эриха Кёстнера

Была б моя лира первейшей из лир —

Мечтаю я полночью вешней, —

Когда бы ужасный свой внутренний мир

Я смог опрокинуть во внешний.

Когда бы в родном и соседнем краю,

В клубах ядовитого дыма,

Твердыню,

Гордыню,

Пустыню мою

Явил я зловонно и зримо.

Когда бы слова, беспощадно остры,

Открыли друзьям-фарисеям

Все трупы,

Воронки,

Обломки,

Костры,

Которыми мир мой усеян.

Пейзаж моей жизни — презренье и тлен,

Кровавые стычки и стачки,

Солдатские толпы, бредущие в плен,

Хронический поиск предательств, измен,

Вставанье с колен

На карачки.

И смятая, словно бумага, броня,

Клочок обгорелого флага храня,

И страсти позор,

И доверья херня,

Кишки и кровавые лужи —

Все то, что воняет внутри у меня,

На миг оказалось снаружи.

И вот бы явить это миру как есть,

В величии подлом и полном, —

Какая была бы ужасная месть

Всем тем, кто меня недопонял!

Вот это — искусство.

Все кроме — отстой.

Вот это была бы расплата

С врагами, друзьями, роднею — и с той,

Что более всех виновата.

А вы?

Что вы делали восемь-то лет,

Что были мне смерти тошнее,

В которые я превращался в скелет,

В тирана,

дракона,

кощея?

Но чтобы души моей адский пейзаж

Явить равнодушным планетам,

Глядящим из бездны на выводок наш, —

Я должен бы стать не-поэтом.

Я должен бы стать слепошарым кротом,

Отборною тварью соборной,

Которая, спрятавшись в сталь и бетон,

Таится от мира в уборной.

И смерти моей, молодой человек, —

Что признак опять-таки гения —

Желали б не семь с половиной калек,

А семь миллиардов.

Не менее.