«Все будет дороже, сложнее и медленнее». Аркадий Столпнер — о том, что будет с российской медициной

Медицина — одна из самых импортозависимых сфер российской экономики. Цены на импортные препараты зависят от курса, санкции и сломанная логистика затрудняют доставку комплектующих для медицинского оборудования из-за рубежа, заместить их внутри страны в короткие сроки невозможно. О том, что происходит с рынком медицины прямо сейчас и что нужно делать, чтобы пациенты не стали жертвой экономической изоляции России, The Bell поговорил с Аркадием Столпнером — сооснователем Медицинского института имени Сергея Березина (МИБС), человеком, создавшим первый в стране центр протонной терапии для лечения рака и крупнейшую в России частную сеть центров томографии.

Западные бренды, которые работают в сфере медицины, в большинстве своем пока не уходят с российского рынка. Почему они остаются?

Медицина — это всегда последнее, что попадает под ограничения. Как только западные страны озвучили первые серьезные санкции после 24 февраля, за скобки сразу были вынесены сельскохозяйственная продукция, медицинская техника и лекарства. В этой парадигме и действуют все крупные компании. «Большой» Siemens ушел, но его медицинское подразделение Siemens Healthineers, один из крупнейших в мире производителей медтехники, остается. General Electric уходит, но его «дочка» GE Healthcare остается. Pfizer заявил об остановке инвестиций в Россию, но лекарства продает. Насколько я знаю, так было и в Иране, который уже много лет находится под американскими санкциями.

Но ведь большая часть западных потребительских брендов уходит не из-за санкций как таковых, а из-за политического давления. Медицинские компании такого давления не испытывают?

Думаю, его испытывают все западные компании. Но врачи ведь не обсуждают, кого лечить. На поле боя, в тюрьме, да где угодно пациент, в первую очередь, — человек. В медицине очень важна гуманитарная составляющая. Так что такое давление в нашей сфере осуществлять довольно трудно. Тогда придется признать, что человек в сложившейся ситуации никого не интересует.

14 марта немецкая и американская фармацевтические компании Bayer и Pfizer объявили, что приостановят инвестиции в Россию, но продолжат поставлять в страну свою продукцию.

Швейцарская фармкомпания Novartis AG также приостанавливает инвестиции, но не поставки (завод компании в Санкт-Петербурге продолжит производить медикаменты для российского рынка, сообщал Bloomberg).

Американские Merck и Eli Lilly обещали продолжить поставки жизненно важных лекарств. Перечень лекарств, поставки которых будут временно прекращены в Россию, не приводится, но, к примеру, Eli Lilly, кроме противоопухулевых лекарств и лекарств для лечения диабета, поставляла в Россию препараты, направленные на борьбу с психическими расстройствами (бренды «Зипрекса», «Прозак», «Симбалта»), остеопорозом («Форстео»), СДВГ у детей и взрослых («Страттера»), псориазом («Талс»), эректильной дисфункцией («Сиалис»), а также препараты, которые использовались для лечения больных COVID-19 – «Бамланивимаб», «Этесевимаб» и «Олумиант».

Насколько рынок медицинской техники в России зависим от импорта?

Сильно зависим. Скажу так: в России за последние годы стало много чего производиться, какие-то аппараты мы делаем с локализацией до 80-90%. Но вопрос с комплектующими мы своими силами в ближайшее время точно закрыть не сможем. Даже когда во время ковида исчез какой-то несчастный, условно говоря, чип, встали заводы по всему миру. А сейчас будут разрушены все логистические цепочки, это огромная проблема — наверное, главная сейчас для рынка медицинских услуг.

Или, смотрите, те самые чипы, которые были в дефиците в разгар пандемии, необходимы для работы любой, в том числе, медицинской техники. Они производятся, в основном, в Тайване. И сейчас тайваньский производитель и логистическая компания должны разбираться, кому именно они отправляют этот чип — производителю медицинской техники или условному продавцу потребительской электроники. В первом случае, вроде как, можно, во втором — нельзя. Вообще думаю, что, скорее всего, возродят старую схему с получением так называемых импортных сертификатов, которая работала в 90-х. По этим лицензиям ограниченный круг иностранных компаний сможет поставлять товары ограниченному кругу российских компаний, так называемым конечным пользователям. Но надо понимать, что оформление любой дополнительной бумаги — это потерянные время и деньги.

Как вообще сейчас можно доставить лекарства или медтехнику из-за рубежа, даже если производители и логисты будут на это готовы? Евросоюз ведь закрыл авиасообщение с Россией.

Чаще всего доставка по земле осуществлялась через Германию, Польшу и так далее. Сейчас пока непонятно, как это будет выглядеть. Нужно ли будет делать крюк через Стамбул, будут ли проблемы на таможне? Очень много белых пятен.

Вы уже сталкиваетесь с логистическими проблемами?

Нет, мы, как могли, подготовились: сделали закупки, в основном, онкопрепаратов и комплектующих для техники заранее. Это не значит, что мы знали что-то, чего не знали другие, просто я в принципе всегда делаю запасы. Но подготовились мы, конечно, не на «пятерку», а где-то на «три с минусом». Я понимаю, например, что если мне понадобится экстренная поставка какой-то детали в течение двух дней — такое бывает — я ее уже не получу. Это точно.

Что произойдет, когда эти запасы иссякнут? Что вам говорят поставщики?

Говорят, что будут поставлять и дальше. Сейчас у меня есть такое подтверждение от всех компаний, с которыми мы работаем.

Будут поставлять при любых сценариях развития событий?

Такой гарантии никто дать не может. Речь о текущих условиях.

А что с ценами — они уже взлетели вслед за долларом?

Мы пока не столкнулись с удорожанием лекарств. Опять же, мы закупились заранее, поэтому сейчас каких-то крупных заказов я не делал, но от коллег слышал, что и комплектующие, и препараты продают пока по прежним ценам. Хотя, конечно, так поступают не все. Например, российские поставщики на аналоги западных комплектующих подняли цены вдвое. Обвинять их в жадности я не готов — мы же не знаем, какая валютная составляющая у их продукции. Ну и все не медицинское уже подорожало — мы, например, обновляли парк электроники, заказали партию компьютеров, но не успели оплатить их до текущих событий. И 20 миллионов [рублей] за партию превратились в 40 с небольшим.

В аптеках лекарства уже дорожают по некоторым позициям. То есть, у медицинских центров и аптек разные условия закупок?

Я ничего не могу сказать про аптеки. Во-первых, это не моя сфера, а во-вторых я в аптеку не заходил уже лет 10, наверное.

А как же вы лекарства для личного пользования покупаете?

А я не болею просто. Даже коронавирусом умудрился не переболеть.

Коронавирус, судя по отмене масочного режима в Москве, уже перестал быть ощутимой угрозой.

Эпидемия просто пошла на спад, но никуда не делась. Я советую по-прежнему соблюдать меры предосторожности, носить маски в общественных местах. Знаете, как говорят: очень обидно погибнуть в день победы.

Как все происходящее скажется на ваших пациентах? Вы уже подняли цены на свои услуги или планируете сделать это в ближайшее время?

Нет, конечно, цен мы не поднимали. И постараемся этого не делать. Если препараты и детали будут дорожать, порежем свою маржу. Цена ведь определяется не предложением и спросом, а предложением и платежеспособным спросом, который сейчас по понятным причинам снижается. Хотя по [пациентам, которые обслуживаются по программе] ОМС маржинальность и сейчас практически нулевая. Мы очень боимся ситуации, при которой тарифы по ОМС не будут покрывать наших текущих затрат. А это обязательно произойдет, если их не увеличить — ведь в большинстве медицинских услуг высокая валютная составляющая. Отвечая на первый вопрос: чтобы ситуация не сказалась на пациентах, государство должно привести тарифы ОМС к экономически обоснованным, а больницы и врачи — проявить максимальную эмпатию к людям.

Ситуация уже как-то отразилась на вашей выручке?

Пациенты никуда не делись, мы продолжаем работать. Направление, которое пострадало больше всего по понятным причинам, — это медицинский туризм. Оно занимало 8-10% в выручке, мы прогнозировали за 2-3 года довести этот показатель до 30%, но, видимо, этот план придется пересмотреть.

Вы считаете это направление вообще выживет?

Вы давите на самое больное. Мы годами пытались развивать медицинский туризм в России, вложили в это много сил. Сначала нас подкосил ковид, теперь вот новые вводные. Это очень горько. Но мы не опускаем рук, продолжаем работать. На днях, например, к нам приезжает онкобольной из Турции, будем лечить его на протонах.

Чем чревато все происходящее для индустрии? Есть вероятность, что в какой-то момент она просто встанет?

Нет, индустрия не встанет. Ситуация плохая, но не критичная. Все будет дороже, медленнее и сложнее, но — будет.

То есть, если какие-то препараты или медицинское оборудование все-таки окончательно пропадут с российского рынка, мы сможем их заместить внутри страны?

Я не могу говорить обо всех препаратах и оборудовании, просто не знаю ситуации во всех сферах. Но, безусловно, абсолютно все мы заменить не сможем. Мы импортозамещение не сумели за 8 лет настроить, а сейчас сделаем это за полчаса? Это смешно.

Конкретно ваша сфера — лечение онкологии — сможет пережить полную изоляцию российской экономики?

Сейчас мало что понятно, мы еще летим. Когда и где приземлимся — пока неясно, это не от нас зависит. Но скоро мы услышим вопли из разных уголков рынка. Тогда и станет очевидным, кто пострадал больше всех.

Кроме медицинского бизнеса, от изоляции пострадает еще и медицинская наука. Какие там перспективы?

Вот это очень больной вопрос. Остракизм российской науки — это огромная ошибка со стороны Запада, на мой взгляд. Отчислять студентов, не публиковать статьи наших ученых в международных журналах — ужасная ошибка. Кто-то сохраняет мосты, но у некоторых коллег уже не принимают тезисы [для научных статей] — говорят, что в этом году принято решение мероприятия проводить без российских ученых. Наука и искусство всегда были воротами, через которые люди общались друг с другом, несмотря на происходящее во всех остальных сферах. И закрывать их, особенно сейчас, нельзя.